«Повесть временных лет» как исторический источник - Андрей Никитин

Последнее упоминание Тмуторокана на страницах ПВЛ связано с возвращением «изъ грек» Олега Святославича под 6591/1083 г. и возвращением им себе отцовского Чернигова в 6602/1094 г. [Ип., 196 и 216], после чего этот загадочный город исчезает со страниц русских летописей так же внезапно, как и появился. Последнее наводит на мысль, что весь перечисленный комплекс известий, в том числе и «одиссея» сыновей Святослава Ярославича, обусловлен присутствием в Тмуторокане лица, в какой-то степени причастного к составлению ПВЛ. Обычно таким лицом считают игумена Киево-Печерского монастыря Никона[713]. Согласно Патерику этого монастыря, Никон при Изяславе оставил Киев и отошел «въ островь Тмутороканьскый», где еще при жизни Ростислава (т. е. до 1066 г.) он (а не Мстислав!) построил «церьковь святыа Богородици»[714], а после смерти этого князя по просьбе жителей совершил путешествие в Киев, откуда вернулся с изгнанным ранее Глебом Святославичем[715]. Последнее находит косвенное подтверждение в знаменитой надписи князя Глеба, «мерившего море по леду от Корчева до Тьмутороканя» в 1068 году, т. е. в первый же год по своем возвращении[716].

Однако именно эти разночтения по поводу церкви св. Богородицы в Тмуторокане, согласно сведениям Патерика превращенной Никоном в монастырь, который «иже и доныне есть прикладъ же имый в сей Печерьскый монастырь»[717], равно как и текста «Жития Феодосия» в ПВЛ, препятствуют однозначному решению этого вопроса, позволяя предполагать еще какой-то источник сведений, содержавший тмутороканские события до середины 80-х гг. XI в., т. е. до возвращения в этот город Олега Святославича, быть может, «Тмутороканскую летопись», которую вел во время своего там пребывания Никон.

Наличие специальных обзоров и исследований, посвященных Тмуторокану/Тмутороканю, А. Н. Насонова[718], И. И. Ляпушкина[719], А. Л. Монгайта[720], А. А. Медынцевой, В. В. Мавродина[721] и А. В. Гадло[722] освобождают меня от необходимости изложения догадок и заключений исследователей этих вопросов, ограничившись констатацией 1) наличия на Тамани в 1068 г. города Тмуторокана (а вовсе не «Тмутаракана» как пишут вслед за Б. А. Рыбаковым даже такие исследователи надписи Глеба, как А. А. Медынцева, не задумываясь, что искажая топоним, засвидетельствованный ПВЛ и надписью, они искажают исторический источник[723]), возможно, идентичного Матрике-Матрахе-Таматархе византийских текстов, 2) отсутствия на Таманском городище сколько-нибудь выраженных следов торговых контактов с Поднепровской (Киевской) Русью[724] и 3) наличия привнесенных в ПВЛ отдельных сведений о Тмуторокани, связанных с именем Мстислава и с судьбами сыновей Святослава Ярославича, подробно рассмотренных мною в другом месте[725].

Все эти данные позволяют заключить, что переходящего по наследству русского княжения в Тмуторокане не было: он был, так сказать, «свободным городом росов», подчинявшемся праву сильного, переходящим из рук в руки (от Глеба — к Ростиславу, потом снова к Глебу, о чем свидетельствует датированная надпись на «тмутороканском камне», затем — к Роману и к Олегу, после чего там водворился Ратибор, наместник Всеволода Ярославича, в свою очередь изгнанный Давыдом Игоревичем и Во-лодарем Ростиславичем, которых точно так же изгнал из города вернувшийся Олег), городом изгоев и вольницы, напоминающим более поздний Берлад на Дунае[726]. Всё это объясняет отсутствие устойчивых торговых связей его с Поднепровьем, отсутствие собственной экономической базы (вспомним постоянные указания восточных авторов на отсутствие у русов земледелия, садов и виноградников, лошадей и скота, который они покупают у кочевников[727]) и последующее, уже в начале XII в. выпадение города (как, впрочем, и всей черноморской «Росии») из сферы жизни Киевской Руси[728].

Нет объяснения другому: каким образом на протяжении X–XI вв. поддерживались устойчивые контакты между Боспором и Поднепровьем? Каким образом Святослав Ярославич мог из Чернигова «сходить» в Тмуторокан только для того, чтобы выгнать оттуда Ростислава, которому А. В. Гадло, похоже, совершенно справедливо усвояет известные печати с именем «Михаила, архонта Матрахи»[729], и «укрепить» на княжении Глеба? Все эти перемещения, требующие преодоления многих сотен километров бездорожья, физических преград и продвижения по враждебным территориям вызывают естественное недоверие к информации ПВЛ, хотя на самом деле мы просто еще не знаем, каким образом согласовать ее с описываемой ситуацией.

Есть и еще одно любопытное обстоятельство, связанное с именем Тмуторокана, на которое обратил внимание в одной из своих работ В. А. Мошин: двукратное упоминание в тексте Патерика Киево-Печерского монастыря о тмутороканском епископе Николае, вышедшем из числа его иноков[730]. Первый раз он назван в числе поставленных епископов в послании Симона к Поликарпу, вторично — в связи с увещеванием затворника Никиты, будущего новгородского епископа[731], свидетельствуя, тем самым, о наличии в Тмуторокане русской епископии. Как выяснил Мошин, в Матархе (Таматархе) с начала X в. и по вторую половину XII в. существовала греческая архиепископия, подчиненная непосредственно Константинополю и не дающая никакой возможности предположить параллельное существование рядом с ней «русской епископии»[732], тем более, что нет никаких свидетельств об участии «епископа Николая» в церковной или общественной жизни Тмуторокана. И хотя исследователь попытался объяснить существование русского тмутороканского епископа как поставленного Константинополем «матрахского архиепископа» из иноков Киево-Печерского монастыря в последней четверти XI в., речь может идти или о не существовавшем никогда епископе, что ставит под сомнение списки иерархов, приведенные в Патерике, или же о существовании какого-то другого, выпавшего из поля зрения исследователей Тмуторокана.

Вот почему будущих исследователей вопроса о Руси и Тмуторокане я приглашаю обратить внимание на существование его двойника на Дунае, современного Тутракана, выше которого по течению реки, в сочинениях восточных географов фигурирующей под именем «Дона» или «реки славян» (река, известная нам сейчас в качестве «Дона», неизменно упоминается этими же авторами в качестве «реки русов»)[733], находятся следы «дунайской руси», проступающей в названиях городов Гюргев, Русе[734], Пиргос (последний топоним заставляет вспомнить «Богородицу Пирогощую») и Новград, уже существовавших в X–XI вв.[735], а вместе с тем и Чернград/Чонград на Тиссе[736]. Здесь, на левобережье среднего течения Дуная, вплоть до Трансильвании включительно, простирается территория, которую в отношении указанного периода правомочно назвать «белым пятном» в решении вопросов «топологии руси», поскольку в дальнейшем она контролируется с севера галицкими князьями («суды рядя до Дуная»), имеет «русские грады», а главное — является единственной территорией, на которой был распространен термин «русин», представленный выдержками из «Закона Рускаго» в договорах 6420/912 и 6453/945 гг. и зафиксированный в тексте Краткой и Пространной редакции Правды Руской.

Указывая этот регион, я не исключаю возможность, что некоторые известия ПВЛ о событиях X–XI вв., подобно событиям предшествовавшего периода, следует связывать не только с таврической (и тмутороканской) Русью, но и с Русью дунайско-карпатской. Косвенным подтверждением такой мысли может стать известное упоминание о проходе «угров» мимо Киева «горою» (т. е. берегом) [Ип., 17–18], что никак не соответствует топографии днепровского Киева[737], но согласуется с местоположением Гюргева (Юрьева) или Русе; описание осады печенегами того же Киева[738], и скорого прихода Святослава к нему из-под Доростола [Ип., 55]; в недатированной части ПВЛ — «трех жерел» Днепра, характерных для Дуная [Ип., 6]; загадочное пророчество волхва, помещенное под 6579/1071 г. о «перемене местами земель» [Ип., 164] и столь же загадочная угроза киевлян при приближении Изяслава с «ляхами» к Киеву «зажегши городъ свои ступити вь грецискую землю» [Ип, 163], как если бы эта «греческая земля» находилась на другом берегу Днепра, что опять-таки характерно для низовьев Дуная; наконец, существование в Венгрии X–XI вв. титула «герцог русов», которым обладал наследник престола[739], что объяснимо лишь при наличии значительного массива союзных русов/русинов на территории «обретенной родины», как то подтверждается топонимикой Трансильвании и этнографическими исследованиями второй половины прошлого века[740]. Всё это говорит о необходимости признать de facto «множественность Руси» — мысль, настойчиво проводимую А.Г,Кузьминым в своих работах[741], игнорируя которую мы, по-видимому, никогда не разберемся ни в напластованиях ПВЛ, ни в реальной русской истории, довольствуясь лишь ее «виртуальными реконструкциями»[742].