«Повесть временных лет» как исторический источник - Андрей Никитин

Выяснив, насколько это возможно, вероятную структуру общества «руси», обусловившего использование данной лексемы одновременно для определения социума и топоса, где этот социум находится, следует посмотреть, насколько отраженные в договоре 6420/912 г. факты позволяют идентифицировать «русь» Олега с Киевом и Среднем Поднепровьем.

Примечательной чертой договора Олега является тот факт, что, начиная изложение обязательств обеих сторон с необходимости скорейшего примирения в случае конфликта («по первому слову да умиримся с вами, грекы»), он ничего не говорит о возможности каких-либо пограничных конфликтов. Точно также договор ничего не говорит о наличии у «руси» морского берега хотя предусматривает, что греческое и русское судно одинаково может быть «вывержено… ветромъ великомъ на землю чюжу» [Ип., 26]. Из этого можно заключить, что греки не ограничивали права «руси» пользоваться всей акваторией Черного моря, в том числе и его берегами. И хотя позднее в ряде случаев лексемы «русь» и «грецы» оказались заменены синтагмами «земля руская» и «земля грецькая» (вариант: «земля крестьяньска»), изначальное положение договаривающихся сторон как этнокультурных социумов, а не территориальных субъектов права, препятствует определению топоса «руси», хотя и заставляет искать эту «русь» скорее на дунайских, чем на днепровских берегах. Другими словами, здесь «русь» предстает обществом, еще не связанным с определенной территорией, подобно тому, как в современных договору государствах Западной Европы «столица» оказывается там, где в данный момент находится двор правителя.

В этом плане известным коррективом к договору 6420/912 г. служит договор Игоря, заключенный «русью» в 6453/945 г. после ее сокрушительного поражения в набеге на византийскую столицу и окрестности, когда, по словам Иоанна Цимисхия, Игорь вернулся «к Киммерийскому Боспору <…> едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды»[679].

Между заключением первого и второго договоров прошло всего тридцать лет, однако социум русов здесь представлен совершенно иным. Вместо князя, опирающегося исключительно на свою дружину, избранные лица которой и выступают в переговорах, в преамбуле договора 6453/945 г. перечислено обширное посольство, состоящее из купцов и собственно послов, представляющих интересы обширного семейного клана «великого князя рускаго», состоящего из сына, жены, двух племянников, а также братьев (князя и/или его жены) и их жен, о которых нам ничего неизвестно. Замечательно, что наряду с германо-язычными именами (или считаемыми за таковыми) в этом перечне большое место занимают имена славянские, свидетельствуя о быстрой ассимиляции интерэтнического суперстрата социума его славянским субстратом.

На какой территории протекали эти процессы? Договор 6453/945 г., дошедший до нас в менее поврежденном виде, чем договор 6420/912 г., сохранил статью об условиях обитания приходящей «руси» «у святого Мамы» с упоминанием Киева, Чернигова и Переяславля («и тогда възмуть месячьное свое и посли слебное свое, а гостье месячное свое, первое отъ града Киева, и пакы ис Чернигова и ис Переяславля и прочий городи» [Ип., 37]), что, безусловно, следует считать поздней интерполяцией, выдающей себя повтором («а гостье месячное свое») и безусловным анахронизмом, указывающим на XII в., когда эти города стали действительно административными, культурными и церковными центрами Поднепровья. Однако в отличие от договора Олега, договор Игоря изначально содержал статьи, впервые позволяющие представить контуры возглавляемой им Руси.

Таковы условия «о Корсуньстей стране», об устье Днепровском и о «черных болгарах». Все они свидетельствуют не о расширении прав «князя рускаго», как иногда пытаются представить наши историки, а, наоборот, о его ограничении и большей, чем прежде, зависимости от Константинополя. Последнее отчетливо проступает в запрете вести военные действия против какого-либо города, принадлежащего «Корсунской стране», и подчеркивается обязанность «князя руского» защищать от «черных болгар» «страну Корсуньскую», т. е. владения византийского Херсона в Крыму, причем в случае необходимости Константинополь обещает поставить ему «воев», сколько будет нужно. Иллюстрацией к данному пункту договора может служить сообщение Георгия Кедрина, которое приводит в работе о Тмуторо-кане В. В. Мавродин, согласно чему в 1016 г. император Василий II «послал в Хазарию флот под началом воеводы Монга, сына Андроника, который при помощи Сфенга, брата Владимира, того самого, супругой которого была сестра сего императора, покорил эту страну, пленив в первом сражении хазарского царя Георгия Цуло»[680]. Поскольку из надписи на сохранившейся печати Георгия Цуло явствует, что последний был «царским протоспафарием и стратигом Херсона», речь идет о совместных действиях византийцев и росов в подавлении восстания этого стратига, а также о том, что в X–XI вв. в Константинополе «Хазарией» называли уже только собственно Таврию, населенную иудействующими хазарами (караимами), печенегами и отчасти христианизированными болгарами, к числу которых, судя по имени, принадлежал и Георгий Цуло[681].

Одновременно «руси» запрещается оставаться на зиму в устье Днепра, на Белобережье и на острове св. Эферия (остров Змеиный?), «но егда придеть осень, да идуть в домы своя, в Русь».

Этими словами договор очерчивает территорию на северо-западном побережье Черного моря, судя по всему, до поражения Игоря бесконтрольно использовавшуюся росами, находившимися здесь не только в летний сезон набегов, но остававшихся тут и на зимовку. Именно этот пункт объясняет, почему, будучи разбит под Доростолом и вынужденный дать подписку о лойяльности Константинополю, Святослав летом 971 г. не спешил уходить из прилегающего к Дунаю региона и обосновался как раз в Белобережье, где его и настигли печенеги.

Таким образом, в договоре Игоря речь идет о «таврической руси», «внутренней» по отношению к акватории Черного моря, поскольку для выполнения обязательств по охране Херсона от «черных болгар» «князь руский» должен был находиться не в Киеве, а здесь же, в Крыму, прикрывая византийские владения с севера, от Перекопа, Сивашей и Арабатской стрелки. Такое истолкование статей договора 6453/945 г. подтверждается вышеприведенными словами Иоанна Цимисхия об Игоре и тем фактом, что там же, на Боспоре Киммерийском, Святослава, прямо именуемого «катархонтом тавров», находит патрикий Калокир, отправленный императором Никифором «к тавроскифам, которых в просторечии обычно называют росами»[682].

Вопрос о Таврической Руси, отличной от Днепровской (Киевской) и Таманской, в свое время был всесторонне рассмотрен Д. Л. Талисом на основе исторических материалов и его собственных многолетних исследований в Крыму[683]. Он привел сведения каталонских и итальянских портоланов XIII–XVI вв., указывающих на южном берегу северо-западного Крыма (Тарханкут) топонимы Rossofar (Rosofar, Roxofar), Rossoca, а севернее, на Тендерской косе («Ахилов дром» античных авторов) — Rossa. К этому перечню следует прибавить расположенный на Тарханкуте же Varangolimen (Narangolimen)[684] (нынешний пос. Черноморское, Kalos limen античных авторов), а на Азовском море — Rosso и Casale dei Rossi[685]. Однако попытка увязать эти данные с археологическим материалом средневековых городов и поселений Крыма привела автора к неутешительным выводам, которые он сформулировал следующим образом:

«Итак, в соответствии с греческими и арабскими письменными источниками и данными топонимики можно утверждать, что не позднее во всяком случае первой половины Х в. в Западной и Восточной Таврике, а также в Северном и Восточном Приазовье обитал многочисленный и известный своим соседям народ, который византийские авторы называли росы, тавроскифы, скифы или тавры, а арабские писатели — русы. Этому утверждению, опирающемуся на показания письменных источников, противоречит археологический материал. Вещественные памятники, прежде всего керамика ран-неславянского или русского происхождения на Нижнем Дону или Тамани ранее XI в. отсутствует, но и позднее она не становится там господствующей. На северном побережье Азовского моря и по берегам впадающих в него рек славянских памятников не обнаружено вовсе, как их нет и в Крыму, исключая единичные находки, датирующиеся временем не ранее XII–XIII вв., и вещи, относящиеся к русской колонии вХерсонесе, также не ранее ХП-ХШ вв. Таким образом, сопоставление письменных и археологических данных приводит к внутреннему противоречивому, во всяком случае на существующей стадии изучения, тезису: в I тысячелетии н. э. росы жили в Крыму, но в это время славянской Руси в Крыму не было»[686].