Северный Удел - Андрей Кокоулин

— То есть, все? — поглядел он на меня снизу вверх.

— Нет. У нас много работы.

— Это х… хорошо, — капитан закашлялся. — Меня тут слегка придушили, ноги что-то подкашиваются.

— Ничего.

Я приобнял Тимакова, и мы вместе зашли в зал.

Государь-император так и не пошевелился за время моего отсутствия. Разломанные стулья, два мертвых «пустокровника», содранные гардины.

Ширмы.

— Погодите, Георгий.

Я опустил Тимакова на один из стульев и двинулся к возвышению.

Одеяла, опрокинутый стол, множество битой и погнутой посуды, остатки еды. Шляпка с цветами. Та, что была у Катарины.

Я выцепил ее пальцами из-под битого кувшина, отряхнул, провел ладонью по головкам цветов. На коже остался мокрый красный след.

Вино.

Диана Зоэль за ширмой изображала беспамятство. Несколько витков веревки прижимали ее к спинке стула.

— Вас не убили, не притворяйтесь, — сказал я.

Ресницы шпионки едва заметно дрогнули. На запястье заведенной за спину руки на мгновение проступила косточка.

— Я не знаю, что с вами делать, — признался я.

— Убить, наверное, — сказала Диана, открыв глаза.

— Не вижу смысла.

— А карабин?

Я посмотрел на оружие в своей руке.

— Это не для вас, это для Лоску… для Шнурова.

— Бастель, — больным голосом позвал Тимаков. — Бастель!

— Развяжите меня, — попросила шпионка.

— Чуть позже.

Я спустился к Тимакову.

Капитан легонько тряс за плечи государя-императора. Голова государя безвольно болталась, вздрагивал хохолок черных волос.

— Бастель, это что же? — обернулся ко мне Тимаков. — Они и государя?

В глазах его задрожали слезы.

— Успокойтесь.

Подойдя, я отцепил его пальцы от жандармского мундира.

— Это конец, — ошеломленно прошептал Тимаков.

Грудь мою словно стянули жилками.

— Возможно. Что будем делать со шпионкой?

— Что?

Тимаков потемнел лицом.

— Это та, которая?.. — он запнулся и попытался выхватить у меня карабин. — Дайте.

Мы затанцевали на месте, два человека, чудом избежавшие смерти. Я был выше. Капитан был чуть сильнее физически. Он надувал щеки, краснел лицом и отжимал мои пальцы.

— Георгий…

— Я просто убью ее, — дышал он. Слезы катились по его щекам. — Она должна ответить. Я же в вас из-за нее…

— И что это изменит? — сипел я.

— Мир будет чище.

Мои пальцы сдавали позиции.

Затем я запнулся о «пустокровника», и мы повалились на пол. Тимаков оказался на мне, выкрутил мне руку.

— Пожалуйста… Бастель…

— И что дальше?

Я обессилел.

Даже жилками заплел так, что капитан легко порвал их. Карабин ушел из моих рук.

— Ничего, — Тимаков поднялся, оттолкнувшись от меня.

Пошатываясь, он забрался на возвышение, ударом приклада сбил ширмы. Они со звоном упали.

— Бастель! — вскрикнула Диана Зоэль, дернувшись на стуле. — Господин Кольваро!

— Он не поможет, — качнул головой Тимаков. — В душе он согласен, что вы заслужили смерть. Тем более…

Он задумался, затем вскинул карабин.

— Стойте! — Повернув голову, Диана посмотрела на меня. — Я знаю, куда они движутся!

— Кто?

— Люди, штурмовавшие поместье. Я знаю!

— Откуда?

Я встал. Лицо шпионки пряталось в полутьме.

— У одного из них, — быстро заговорила она, — моя лента. Я чувствую ее. Это маленький маячок, направление, я могла бы…

— Ха! — Тимаков обернулся ко мне. — Ничего глупее не слышал.

— У кого лента? — спросил я. — У Мальцева?

— Нет, у второго. Который свистел.

— Бред, — сказал Тимаков, прислоняясь к массивной станине опрокинутого стола.

— Погоди, — попросил его я. — Диана, откуда у него лента?

— Не знаю.

Я закрыл глаза.

Мне вспомнилось, как на встрече с Лоскутовым-Шнуровым Сагадеев неожиданно вспылил, как, одной рукой тыча в лицо переговорщику револьвером, второй дернул его за рукав, за лацкан мундира. «Вот я вас застрелю…»

А дальше?

Кажется, там было неуловимое движение пальцев, и за обшлаг Шнурову опустился невесомый алый комочек.

Хотел Николай Федорович проследить за переговорщиком впоследствии или же зафиксировать его перемещения при обороне поместья, сейчас вряд ли было важно. Важно, что Шнуров, похоже, все еще носил ленту с собой, раз Зоэль ее чувствовала.

Благодати вам, Николай Федорович.

Я выдохнул. В голове моей оформился план. Он был прост: встречаем вызванный Терстом полицейский отряд и идем в погоню.

Впрочем, я до сих пор не понимал, что движет моим… врагом.

Обезглавил империю (половина Европы и Орден Мефисто бухнулись бы ему в ножки), собрал кровь. И обратно в Ассамею?

Почему Кольвахн? Что за Правая длань Бога?

Я по привычке закусил ноготь. Что-то он там говорил. Про власть «пустой» крови… Что-то я упустил, не смог сообразить…

— Бастель, — подал голос Тимаков.

— Ш-ш-ш, — прошипел я.

Так. Древняя история. Мальцев сказал, это все оттуда. «Пустая» кровь изначально сильнее высокой. То есть, был кто-то… Был кто-то сильнее семи фамилий.

Бог?

— Диана, — вскинул голову я, — вы нам поможете?

— Разве у меня есть выбор? — Зоэль повела плечами. — Но я скажу вот что. Я пойду с вами, если вы мне пообещаете свободу, господин Кольваро.

Я придвинул к возвышению высокий подсвечник. Лицо Дианы выжелтило свечным светом, серые глаза смотрели серьезно.

— Давайте откровенно, вы же ищете союза с «пустой» кровью.

Шпионка криво улыбнулась.

— Искала. По заданию мессира Шолльцоммера. Но в ваши черствые сердца иногда стучится жалость и сострадание. В эти же…

Она вздрогнула.

Губы ее сошлись в тонкую линию, щеки впали, сбоку, над бровью, проявилась сиреневая височная жилка.

— С ними нельзя заключить союз, — твердо сказала Диана. — Они перешагнут через вас, а затем и через нас. Растопчут и подчинят. Это чужая кровь и чужая сила. Враждебная любой жизни. Я видела, как резали вашего императора и вас, господин Кольваро… Как беззвучно умирали ваши женщины. И я боюсь, что тот человек со скальпелем совершенно не понимает, что делает. Он одержим.

— Тем не менее, ему все удалось.

— И это пугает меня больше карабина, который ваш приятель нацелил мне в лоб.

Я посмотрел ей в глаза.

Наверное, в другое время и в другом состоянии я смог бы распознать ложь и правду в ее крови, смог бы, уколов палец, прочитать ее всю, от кончиков пяток до макушки, грубо вывернув наизнанку и выискивая скрытые мотивы.

Не было ни сил, ни желания.

Терст бы меня убил. Простите, господин учитель. Нагнувшись, я поднял столовый нож.