И больше никаких парадов - Форд Мэдокс Форд

– Ну уж нет, у вас не получится ввести меня в заблуждение… Я говорил, что в тысяча девятьсот двенадцатом году вы считали меня чем-то вроде директора школы. А сейчас я ваш вышестоящий офицер – что одно и то же. Заниматься доносительством вам совсем не обязательно. Это и есть та метка, которую после себя оставляет знакомство с Арнольдом из Регби… Но кто сказал такие слова: magna est veritas et prev… prev и что-то там еще!

– Не помню, сэр… – ответил Титженс.

– Какая тайная печаль была на сердце у вашей матушки? – спросил генерал. – Тогда, в тысяча девятьсот двенадцатом году? Это от нее она умерла. Буквально перед смертью написала мне и сообщила, что у нее огромные проблемы. И попросила меня за вами приглядеть, немало меня удивив! Почему она это сделала? – Он умолк, немного подумал и продолжил: – Как бы вы определили англиканскую святость? Других вон канонизируют, в полном соответствии с установленным порядком, как на экзамене в Военном пехотном училище в Сэндхерсте, но только не у нас, сторонников англиканской реформации… При мне полсотни человек называли вашу матушку святой. Она ею и была. Только вот почему?

– Святость, сэр, это такое свойство, как гармония, – ответил ему Титженс. – Свойство пребывать в полной гармонии с собой. А поскольку Господь наделил нас своей собственной душой, то мы, следовательно, пребываем в гармонии с небесами.

– Это уже выше моего понимания… – произнес Кэмпион. – Вы, полагаю, откажетесь от любых денег, которые я оставлю вам по завещанию?

– Почему это? – удивился Кристофер. – Конечно нет, сэр.

– Но вы же отказались от денег отца. Только потому, что он считал вас в чем-то виновным. В чем тогда разница?

– Друзья человека должны верить в то, что он джентльмен. По определению. Именно поэтому он пребывает с ними в гармонии. По всей видимости, ваши друзья выступают по отношению к вам в этом качестве только потому, что по определению воспринимают жизненные ситуации точно так же, как вы… Мистер Рагглз знал, что я оказался в непростом положении. Эту ситуацию он предвидел. А как на моем месте поступил бы он сам, окажись в такой ситуации? Вот он стал бы жить аморальными доходами женщин… В правительственных кругах, в которых он вращается, это означает выставить свою жену или любовницу на продажу. И он, вполне естественно, решил, что я тоже из тех, кто продаст свою жену. О чем и рассказал моему отцу. Вопрос лишь в том, что отец не должен был ему верить.

– Но я… – начал было Кэмпион.

– Вы, сэр, – перебил его Кристофер, – никогда не верили, когда обо мне говорили что-то дурное.

– Я знаю только одно – что всегда ужасно волновался за вас… Так, что мог даже умереть…

Буря чувств в груди Титженса немного улеглась, хотя в его глазах по-прежнему стояли слезы. Он мысленно шагал в окрестностях Солсбери, глядя на вытянутые в длину пастбища и распаханные поля, убегающие к высоким, темневшим вдали вязам, приютившим… – да-да, именно приютившим! – церковь Джорджа Герберта, шпиль которой проглядывал сквозь их листву… Ему бы родиться в XVII веке, во времена возрождения англиканской святости, да стать священником… и, пожалуй, начать писать стихи. Впрочем нет, не стихи. Прозу. Как средство выражения она гораздо достойнее!

Да это же не что иное, как ностальгия!.. Он больше не вернется домой!

– Послушайте… – произнес генерал. – Ваш отец… Меня до сих пор беспокоит то, что с ним произошло… А Сильвия не могла сказать ему что-то такое, что ввергло его в пучину страданий?

– Нет, сэр, – решительно ответил Титженс. – Этот грех на плечи Сильвии перекладывать нельзя. Мой отец поверил словам, которыми в его глазах меня очернил совершенно посторонний человек… Ну или почти… – и добавил: – По сути, мой отец вообще не общался с Сильвией. Не думаю, что за последние пять лет его жизни они обменялись хотя бы парой фраз.

Генерал вперил в Кристофера донельзя суровый взгляд и внимательно вгляделся в его лицо, начиная от крыльев носа с побелевшими, как мел, ноздрями. «О господи!.. – подумал он. – Парень понял, что проговорился и выдал жену!» На лице Титженса, без единой кровинки, странно выделялись глаза, будто сделанные из голубого фарфора. «Как же он некрасив! – подумал Кэмпион. – У него напрочь исказилось лицо!» Они все так же неподвижно смотрели друг на друга.

В наступившей тишине до их слуха шепотом донеслись голоса, болтавшие за партией в «хаус» – в примитивную карточную игру, в которой сдающий получал самые чудовищные преимущества. Когда раздавались такие вот голоса, можно было с уверенностью сказать, что рядом играют в «хаус»… Стало быть, личный состав уже позавтракал.

– Сегодня же не воскресенье, правда? – спросил генерал.

– Нет, сэр; четверг, семнадцатое… надо полагать, января… – сказал Титженс.

– Какой же я глупый… – протянул Кэмпион.

Звучавшие неподалеку голоса напомнили ему о воскресном перезвоне церковных колоколов. О его юности… Он мысленно вернулся в тот день, когда сидел у гамака миссис Титженс под огромным кедром на углу каменного дома в Гроуби. Ветер, подувший с северо-востока, донес до них из Миддлсбро колокольный звон. Миссис Титженс было тридцать, столько же и ему самому. Титженсу, имеется в виду отцу, около тридцати пяти. Человеку самому спокойному и могущественному. Удивительному землевладельцу, как все его предшественники в течение многих поколений. Уж не у него ли парень позаимствовал свой… свой… Что же, собственно, он позаимствовал?.. Может, мистицизм?.. Да, именно мистицизм, еще одно верно подобранное слово! Сам он приехал домой в отпуск из Индии и все его мысли занимала игра в поло. Отец Титженса слыл знатным лошадником, и они с ним часами обсуждали экстерьер имевшихся у него пони.

Однако этот парень был во сто крат лучше!.. Да, свои качества он унаследовал именно от отца, но не от матери!.. Они с Титженсом по-прежнему не сводили друг с друга глаз. Будто загипнотизированные. В унылом ритме звучали мужские голоса. Генерал подумал, что, вероятно, тоже побледнел, и сказал себе: «Мать этого парня умерла от разрыва сердца в тысяча девятьсот двенадцатом году. А через пять лет наложил на себя руки отец. Не разговаривая с женой сына последние то ли четыре, то ли пять лет! Все это возвращает нас в тысяча девятьсот двенадцатый год… И когда я отчитывал Кристофера в городке под названием Рай, его супруга развлекалась во Франции с Пероуном».

Генерал опустил глаза и посмотрел на одеяло, которым застелили стол, через несколько мгновений намереваясь опять поднять на Титженса преисполненный преувеличенного внимания и заботы взгляд. В этом заключалась