И больше никаких парадов - Форд Мэдокс Форд

не сомневаюсь. Вы только что сказали, что к этому лагерю не приписано никаких лошадей. На что я возразил, что лошадь есть у полковника, командующего учебной частью… И лошадь, понятное дело, германская!

«О Господи! – подумал Титженс. – Мы ведь с ним что-то обсуждали. Знать бы только что?»

У него возникло ощущение, будто его разум катится вниз по склону холма.

– Совершенно верно, сэр… Шомберг. Но поскольку этот конь – военный трофей, отвоеванный у германцев на Марне, в наших списках он не значится, а является личной собственностью полковника. Я и сам его время от времени седлаю…

– Вы бы лучше… – сухо воскликнул генерал и еще суше добавил: – А вам известно, сколько чертовых претензий к вам накопилось у некоего второго лейтенанта из службы тылового обеспечения по фамилии Хочкисс?..

– Если это, сэр, касается Шомберга… то… он же неудачник. Отдавать в отношении этой лошади распоряжения у лейтенанта Хочкисса прав ничуть не больше, чем предписывать мне, где расположиться на ночлег… И я скорее умру, чем допущу в отношении любой доверенной мне лошади те адские пытки, которым армейских коней так жаждут подвергнуть Хочкисс и эта свинья лорд Бейкен…

– Судя по всему, – злобно заметил генерал, – именно от этого вам вскоре и суждено умереть! – и тотчас добавил: – Вы совершенно правы, что препятствуете дурному обращению с лошадьми. Беда лишь в том, что это отрезает путь к единственной возможной для вас должности.

Кэмпион немного успокоился и продолжил:

– Вам, вероятно, неизвестно, что ваш брат Марк…

– Да нет, я в курсе… – ответил Кристофер.

– А вы знаете, что Девятнадцатая дивизия, куда вас желает направить брат, теперь придана Четвертой армии, с лошадьми которой играет в свои игры Хочкисс?.. Как я могу послать вас туда служить под его началом?

– Совершенно верно, сэр, – произнес Кристофер. – Вы больше ничего не можете для меня сделать…

Ему конец. Делать было нечего, теперь оставалось лишь узнать, как на это отреагирует его разум. Титженсу хотелось быстрее отправиться инспектировать кухни.

– О чем мы говорили?.. – спросил генерал. – Я чертовски устал… Такого ни одна живая душа не выдержит…

Он вытащил из внутреннего кармана мундира небольшой бумажник с короной, цветом напоминавший лазурит, достал из него несколько раз сложенный листок, сунул его за пояс и сказал:

– Как будто мне мало той огромной ответственности, которую мне приходится нести! – и тут же спросил: – Вам никогда не приходило в голову, что поскольку я служу своей стране, то вы, растрачивая попусту мою энергию, – выматывая меня своими делами! – помогаете врагам вашего государства?.. По факту, я не могу позволить себе больше четырех часов сна… Мне надо задать вам несколько вопросов…

Он вытащил из-за пояса бумажку, заглянул в нее, свернул и сунул обратно. Титженс опять на миг мысленно выпал из происходящего… Навязчивой идеей его одолевал неотступный страх перед раскисшей землей. Но самое любопытное в том, что ему еще не доводилось оказаться под плотным огнем в грязи… Со стороны могло показаться, что его это никоим образом не занимало. Но в его ушах раздались слова, произнесенные невероятно утомленным, отчаянным шепотом: «Es ist nicht zu ertragen; es ist das dasz uns verloren hat…» С немецкого их можно было перевести так: «Это невыносимо: нас погубила именно она… Грязь!..» Эти слова он слышал, стоя меж вулканических кратеров грязи, в липкой жиже, в краю, где из чудовищной слякоти, казалось, состояло все – лощины, холмы и сами расстояния… То ли из любопытства, то ли по приказу он из Вердена, где его прикомандировали к французам, в выходной день, лишенный сколь-нибудь значимых событий, вместе с проводником отправился на аванпост… Домон?.. Нет, Дуамон… Отбитый у врага за неделю до этого… Когда же это было? Кристофер напрочь перестал чувствовать хронологию… В ноябре… В общем, где-то в начале ноября… Солнышко на совершенно безоблачном небе казалось настоящим чудом: громоздившаяся повсюду грязь проникновенно норовила обрушить на землю небо, которому так хотелось быть прозрачным… И вся эта муть двигалась… за французским капралом, который, к своему позору, грыз на ходу орехи, то поднимая, то опуская плечи… Дезертиры… Движущаяся муть была германскими дезертирами… На них нельзя было смотреть: у их командира – офицера! – были настолько забрызганы грязью очки, что за ними не представлялось возможным разглядеть цвет его глаз, полдюжины наград превратились в некое подобие ласточкиных гнезд, а бороды напоминали сталактиты… У остальных можно было увидеть единственно глаза – на удивление живые и, в большинстве своем, голубые, как небо!.. Дезертиры! Во главе с офицером! Из Гамбургского полка! Будто на их сторону переметнулся офицер из Королевского Восточнокентского полка «Баффс»… Картина выглядела просто невероятно… Когда он мимо них проходил, эти слова произнес именно тот офицер, не столько стыдливо, а так, будто в нем не осталось ничего человеческого… «Все кончено!..» Потом эти двигавшиеся ископаемые ящеры, плотно обросшие грязью, шли мимо него целый день… И Титженс, не в состоянии ничего с собой поделать, потом еще два месяца рисовал в воображении их ближайших предков… В дотах на передовой… Хотя нет, дотов тогда еще не было… В лужах грязи на передовой, в жутком одиночестве посреди всех этих оврагов… Застывших в вечности в последний день на земле. Его ужасно шокировало опять услышать немецкий язык, довольно тихий и слегка сальный… Больше похожий на похабный шепот… Наверняка голос проклятых: для этих несчастных зверей в аду не было ровным счетом ничего интересного… Его проводник-француз язвительно сказал: «On dirait l’Inferno de Dante!..»[13] И вот теперь эти германцы вновь возвращались к нему. На этот раз, чтобы превратиться в навязчивую идею! Или, как любят ныне говорить, в комплекс…

– Полагаю, вы отказываетесь отвечать? – холодно произнес генерал.

Для Кристофера эти слова стали жестоким потрясением.

– Я должен был положить конец сложившемуся положению вещей, невыносимому для обеих сторон. В интересах моего сына!

Зачем, ради всего святого, он это сказал?.. Его же сейчас стошнит. Ему вспомнилось, что они с генералом уже обсуждали его расставание с Сильвией. Минувшей ночью, когда это все случилось.

– Возможно, я прав… – произнес он. – Но, может, и нет…

– Если вы решили устраниться… – ледяным тоном молвил генерал.

– Хотелось бы… – ответил Титженс.

– Этому нет ни конца, ни края… – сказал генерал. – Но есть ряд вопросов, задать которые мне велит долг… Если не хотите заниматься отношениями с вашей супругой, заставить я вас не могу… Однако… Слушайте, может, у вас что-то не в порядке с головой, черт бы вас побрал?! Вы вообще человек ответственный? Неужели вознамерились поселиться с мисс Уонноп под одной крышей еще