И больше никаких парадов - Форд Мэдокс Форд

В Поперинге сыпались снаряды… В пяти милях от него, можно сказать, под самым носом… Сыпались снаряды. В небо поднимался пар, белые султаны которого уносил ветер… Какие именно снаряды?.. Их насчитывалось два десятка видов…

Гунны обстреливали Поперинге! Какая бездушная жестокость. В пяти милях за линией окопов! Звериная прусская натура… В Поперинге две девушки держали чайную лавку… Румяные-румяные… Они нравились генералу Пламеру… Старому, доброму генералу… Обеих убили снаряды… С ними мог бы переспать любой мужчина, к удовольствию и выгоде для обеих сторон… Должно быть, шести тысячам офицеров его величества по поводу этих румяных лавочниц приходила одна и та же мысль. Хорошие девушки!.. Но снаряды гуннов отправили их на тот свет… Как им выпала такая судьба – каждую из них жаждали шесть тысяч мужчин, но снаряды гуннов разорвали их плоть в мелкие клочья?

Вести артиллерийский огонь по Поперинге – безобидному городку с чайной лавкой в пяти милях за Ипром – казалось чистым проявлением воинственного прусского духа: вот она, бессмысленная жестокость гуннов! Под спокойным пологом бледно-бурого неба вверх безмолвно взмывали султаны дыма, туманясь перед защитными козырьками аэропланов, над терриконами Бетюна плыли огромные летающие машины… Какое все-таки ужасное название – Бетюн…

Впрочем, немцы могли и прознать, что мы стягивали в Поперинге войска. Поэтому подвергать массированному артиллерийскому обстрелу город, в котором оказались такие силы, было вполне логично… Мы ведь тоже вполне могли сровнять с землей их городки, в которых расположились армейские штабы. Поэтому в этот тихий пасмурный день они стреляли по Поперинге… В полном соответствии с правилами военного дела… Генерал Кэмпион, хладнокровно принимавший все, что германские аэропланы творили с больницами, лагерями, конюшнями, публичными домами, театрами, бульварами, шоколадными лавками и отелями в его городе, страшно разозлился бы, сбрось гунны бомбы на дом, где квартировал лично он… Правила войны!.. Противники взаимно щадят друг у друга штабы, но при этом рвут на куски девушек, которых поголовно желают шесть тысяч мужчин…

С тех пор прошло девятнадцать месяцев!.. Теперь, растратив немалую долю своих эмоций, он воспринимал воюющий мир в виде карты… Рельефной карты из зеленоватого папье-маше, на которой яркими пятнами расплывалась кровь Ноль-девять Моргана. Вдали, за горизонтом, лежала территория, обозначенная как «Белые русины». И кто они такие, эти несчастные бедолаги?

«Господи! – мысленно воскликнул он. – Неужели это эпилепсия?» И взмолился: «Святые небеса, избавьте меня от этого!» А в следующую секунду подумал: «Да нет, ничего подобного!.. Ведь я всецело контролирую свои мысли. И свой разум, который для меня главнее всего!»

– Я не могу развестись, сэр, – сказал он генералу. – Для этого у меня нет оснований.

– Не врите, – возразил ему тот. – Вы не хуже меня знаете, что известно Терстону. Или, может, хотите мне сказать, что тоже внесли свой вклад в разлад между вами, совершив супружескую измену?.. А?.. И при этом у вас нет оснований развестись! Ни в жизнь не поверю.

«А почему я с таким рвением защищаю шлюху? – спросил себя Титженс. – В моем поведении нет ничего разумного. Это превратилось в какую-то манию!»

Белые русины – это несчастный народ, проживающий к югу от Литвы. И к кому они больше тяготеют – к немцам или полякам – неизвестно. Этого не знают даже сами немцы… На тот момент германцы отводили подразделения с передовой на тех участках, где мы проявляли слабость: чтобы надлежащим образом подготовить их и сделать из каждого настоящего пехотинца. Благодаря этому у него, Титженса, появлялся шанс. В ближайшие два месяца, это как минимум, они не будут считать себя сильными. С другой стороны, это означало крупное наступление весной. Здравого смысла этим парням не занимать. Томми, окопавшиеся в грязных, жалких окопах, умели только одно – бросать гранаты. Это делали обе стороны. Только вот германцы решили сложившееся положение дел изменить! Встать на расстоянии сорока ярдов от врага и швырнуть в него гранату. Винтовка стала пережитком прошлого! Ха-ха! Пережитком прошлого!.. Психология гражданских!

– Нет, я в это не верю, – молвил генерал. – Потому как знаю, что никакой девушки ни в какой табачной лавке у вас не было. И помню каждое слово, которое вы произнесли в тысяча девятьсот двенадцатом году в городке под названием Рай. Тогда я никоим образом в вас не сомневался. Не сомневаюсь и сейчас, хотя вы и постарались подкинуть мне такую мысль. А дом свой заперли на ключ из-за никудышного поведения жены. Давали мне понять, что вас окрутили, хотя на самом деле ничего такого и в помине не было.

…Ну почему, руководствуясь гражданской психологией, надо обязательно в восторге гоготать от смеха, когда кто-то продвигает идиотскую идею о том, что винтовка стала уделом прошлого? С какой стати общественному мнению обязательно навязывать Военному ведомству подготовку в лагерях, которая никоим образом не содержит наставлений по обращению с винтовкой и осуществлению связи между подразделениями? Все это выглядело странным… Странным и, разумеется, катастрофическим. А еще подозрительным и жалким. Отнюдь не пустяком…

– Любовь к истине! – сказал генерал. – Разве она не подразумевает ненависть ко лжи во спасение? Вероятно, нет, иначе ваши слуги не сказали бы, что вас не было дома…

«…Да, все это действительно выглядело подозрительным и жалким», – подумал Титженс. Гражданское население, вполне естественно, жаждало, чтобы солдаты выглядели дураками, да при этом еще вконец обессилевшими. Всем хотелось, чтобы войну выиграли те, кто под занавес либо натерпится унижений, либо вовсе умрет. Либо то и другое вместе. Конечно же, за исключением их собственных кузенов да родственников приглянувшихся им невест. Вот до чего все дошло. Вот чем оборачивались слова знатных господ, предпочитавших проиграть войну, но не дать кавалерии отличиться ни в одном сражении!.. Однако частью тому виной была господствовавшая в тот период банальная, умиляющая иллюзия, что великие дела можно творить только новыми изобретениями. Можно было упразднить лошадь, придумать что-то предельно простое и превратиться в Бога! Самое настоящее патетическое заблуждение. Наполняешь порохом цветочный горшок, швыряешь его в лицо другому парню, и вуаля! Война выиграна. Солдаты, все как один, падают замертво! А человек, навязавший свои идеи военным, которые приняли их с большим скрипом, становится победителем в войне, заслуживая любовь и ласку всех женщин, какие только живут на белом свете. И… в итоге их получает! Как только на его пути больше не будет кавалерии!..

– Директор школы! – сказал генерал.

Его слова всецело вернули Титженса с небес на землю.

– По правде говоря, устроенный вами нагоняй затянулся до такой степени, будто мне приходится держать ответ за