Дочь Империи - Раймонд Фейст

— Сотник, сколько было нападающих, общим счетом?

Над бедламом, царившим во дворе, прозвучал веселый ответ:

— Триста, господин.

Мара постаралась скрыть невольный трепет.

— Три сотни… и все убиты или захвачены в плен! — с гордостью подхватил Бантокапи. Тут его, по-видимому, осенила новая мысль:

— Люджан, а у нас какие потери?

— Трое убиты, трое умирают, и еще пять тяжело ранены.

Ответ прозвучал почти с таким же воодушевлением, из чего Мара сделала вывод, что рекруты Люджана хорошо показали себя в бою.

Бантокапи радостно ухмыльнулся:

— Как тебе это нравится, женушка? Мы ждали в укрытии, расположенном выше их стоянки, потом забросали их стрелами и камнями, а потом загнали прямиком на наши мечи и копья. Твой отец — и тот не проделал бы все это лучше, а?

— Да, муж мой, ты прав. — Ответ дался ей с трудом, но это было справедливо. И на какое-то мимолетное мгновение ее обычное презрение и отвращение к супругу уступило место гордости за его деяние, совершенное ради блага Акомы.

В сопровождении солдата по имени Шенг к ним подошел Люджан. В испытаниях минувшего дня он не растерял своей беспечной галантности: сначала приветственно улыбнулся Маре, а уж потом, отвесив положенный поклон, прервал бахвальство своего властителя:

— Господин, этот человек может сообщить тебе нечто важное.

Получив разрешение говорить и отсалютовав хозяину, солдат доложил:

— Господин, один из пленных — мой родич, я хорошо его знаю. Он приходится сыном сестре жены брата моего отца. Он — не серый воин. Он поступил на службу в дом Минванаби.

Мара слегка напряглась; реакция Бантокапи была бурной и шумной:

— Ха! Я так и говорил. Тащи его сюда. На плацу образовалась некоторая суета, и вскоре дюжий стражник толкнул к ногам Бантокапи человека со связанными за спиной руками.

— Ты — из Минванаби?

Пленник не пожелал отвечать. Забыв о присутствии жены, Бантокапи ударил его ногой в голову. При всей ненависти Мары к Минванаби она вздрогнула. Сандалия с твердыми подковками снова врезалась в лицо пленника, и тот покатился по земле, оставляя за собой кровавый след.

— Ты — из Минванаби? — повторил Бантокапи вопрос.

Пленник ни в чем не признавался. Он верен своему господину, подумала Мара, борясь с приступом тошноты. Но ведь этого и следовало ожидать. Джингу не стал бы посылать слабых духом людей в столь рискованную вылазку: он мог сохранить и положение в обществе, и честь только при условии, что на него не возложат вину за предательское нападение. Однако скрыть истину было невозможно. Приблизился еще один солдат Акомы с подобной же историей; еще в нескольких серых воинах были опознаны солдаты Минванаби или его вассала из Кеотары. Бантокапи еще раз пнул ногой человека, распростертого на земле, но не добился ничего, кроме взгляда, исполненного ненависти.

В конце концов, утомившись, Бантокапи изрек:

— Этот глупец поганит землю Акомы. Повесьте его.

Стоявший поблизости Кейок, сохраняя каменную неподвижность лица, не сказал ни слова. Предав пленных солдат позорной публичной казни, Бантокапи наносил властителю Минванаби тяжелейшее оскорбление. Военнопленные либо удостаивались почетной смерти от меча, либо становились рабами. Только когда застарелая, не знающая пощады кровная месть переходила все мыслимые пределы взаимного озлобления, человек мог позволить себе такой плевок в лицо врагу. Похвалиться подобным деянием значило накликать на свою голову куда более жестокое возмездие… и в конце концов союз с Анасати уже окажется недостаточной защитой роду Акома. Мара понимала, сколь высоки ставки в этой игре. Если Джингу раздразнить до неистовства, то в следующий набег будут снаряжены не триста солдат, одетых как серые воины, а три тысячи закованных в броню легионеров, носящих оранжевый и черный цвета Минванаби; они, как стая ядовитых насекомых, слетятся на землю Акомы. Мара увидела, как Кейок потирает пальцем подбородок, и поняла, что их заботит одно и то же. Она должна попытаться переубедить мужа.

— Господин мой, — проговорила Мара, коснувшись влажного рукава Бантокапи.

— Они всего лишь солдаты, исполняющие приказ хозяина.

В глазах властителя Акомы вспыхнул холодный злобный огонь.

— Вот эти? — спокойно спросил он. — Ну что ты, жена, они же просто серые воины, бандиты и разбойники. Я ведь спросил у одного из них, не состоит ли он на службе у Минванаби, ты же сама слышала. Если бы он ответил, я оказал бы ему честь, убив собственным мечом. Но он всего лишь преступник, не заслуживающий ничего, кроме веревки, разве не так? — Тут он широко улыбнулся и крикнул своим людям на плацу:

— Выполняйте, что вам приказано.

Солдаты Акомы поспешили за веревками, и пленников погнали к деревьям на обочине Имперского тракта. Одному из мастеровых приказали соорудить надлежащую вывеску, чтобы всем и каждому стало известно о позоре казненных. К закату последний из них будет уже болтаться в петле.

Солдаты, не участвовавшие в приготовлениях к казни, разошлись по казармам. Входя в дом, Бантокапи не стал снимать сандалии, и, когда он круто обернулся, чтобы позвать слуг, от дощечек пола отлетело несколько щепок: драгоценное дерево не было рассчитано на столь энергичные движения подкованных подметок. Сделав в уме заметку, что надо будет потом приказать рабу отшлифовать полы, Мара вернулась на свои подушки. Когда прибежали слуги, супруг не дал ей разрешения удалиться, поэтому ей пришлось остаться и наблюдать, как его освобождают от доспехов.

Когда с него сняли кирасу, властитель Акомы, расправив мускулистые плечи, сказал:

— Этот властитель Минванаби — тупица. Он думает оскорбить моего отца, убив сначала меня, а потом разделаться с тобой, со слабой женщиной! Он не знал, с каким солдатом имеет дело, верно? Как удачно это вышло, что ты выбрала меня, а не Джиро. Мой братец умен, но он не воин. — В глазах Бантокапи опять загорелся зловещий огонь, в котором Мара безошибочно угадывала искру чего-то большего, чем простая хитрость. Приходилось согласиться с тем, что сказал Бантокапи в ночь после свадьбы. Ее муж не был глупцом.

Мара попыталась как можно мягче умерить его мальчишеское бахвальство:

— Это действительно большая удача для Акомы, господин мой, что сегодня ею правит воин.

Бантокапи так и распирало от спеси, и похвала жены немало этому способствовала. Он отвернулся, передавая слуге последнюю часть доспехов, но потом вгляделся в свои перепачканные пальцы и внезапно ощутил всю усталость, накопившуюся за два минувших дня.

— Я буду долго отмываться в ванне, жена моя, а потом составлю тебе компанию за вечерней трапезой. Я решил сегодня не наведываться в город. Боги не одобряют избытка гордости, и, возможно, сделано уже достаточно, чтобы взбесить Джингу. Благоразумнее будет не дразнить его еще больше.