Николай Гумилев - Юрий Зобнин

Никакой «победы над природой» человек не одерживал и никогда одержать не сможет. Ибо «природное тело», которым он облечен после грехопадения, — «тело смерти».

Следует, впрочем, особо подчеркнуть, что переживание в «натурфилософских» произведениях Гумилева природного материального бытия — и внешнего, и своего собственного — как тления во времени «тела смерти», не должно заслонять своей трагической остротой другое, противоположное переживание, ведущее к утверждению природы как творения Божьего, несущего, даже в нынешнем, недолжном и недостойном, состоянии черты первобытного совершенства. Как уже говорилось выше, православная аскетика, на которую ориентируется, выстраивая свою «натурфилософию», Гумилев, видит в идее «умерщвления плоти» диалектическое признание ее «божественной славы». Диалектика проста: аскетическое отрицание «тела смерти» — хотя и суровое, но все же не что иное, как лечение; вылечить же можно только то, что изначально было здорово и еще имеет шансы вернуться к здравому бытию. Более того, сама суровость православной аскетической практики парадоксально свидетельствует о сохранившемся здесь «натурфилософском оптимизме», об очень оптимистическом в основании своем взгляде на тварное мироздание.

Христианский персонализм, отрицающий «божественность» и «духовность» космоса и открыто требующий в аскетике решительной борьбы со стихиями и изменения природного бытия волей человека, при всем внешнем «антиэкологизме», дает человеку основание для подлинной любви к природе. Природное мироздание — творение Бога, и в этом качестве оно не может быть враждебно по отношению к человеку. Губительное буйство стихий, равно как и самая смерть, — болезненные аномалии, следствия общей «болезни греха», внесенной в мир падением прародителей. Но даже и в этом состоянии в бытии природы наступают периоды «просветления», напоминающие человеку о первозданной благости ее по замыслу Творца. Это — периоды молчания стихий, тишина. В отличие от языческого миросозерцания, которое тяготеет в «натурфилософии» к динамическим образам стихийных возмущений, иллюстрирующих наличие в мироздании «хаоса», христианство опознает «метафизически ценными» именно природный покой: «… Выйди и стань на горе пред лицом Господним, и вот, Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веянье тихого ветра» (3 Цар. 19: 11–12).

Ветхозаветные пророки учат, что после всех ужасов, которые будут сопровождать движение Израиля к Богоявлению, собственно эпифания, непосредственная встреча Бога с людьми, произойдет в идеальной «тишине». Если обычное созерцание разъяренной природной стихии приносит «метафизическую» пользу, напоминая человеку о его греховном несовершенстве и об отпадении от воли Творца, то в самый момент эпифании «голос природы» уже излишен, не нужен, он может быть просто «запрещен» чудесным образом. «И сделалась великая тишина». Природа не нужна для непосредственного общения Бога с человеком. Никаких «своих слов» в этом диалоге у нее нет.

Минуты «тишины», случающиеся в природе, опознаются в христианской культуре как символические картины, напоминающие о незримом присутствии Творца. «Для христианина природа не замыкает в себе Бога, но указывает на Него. (Диакон Андрей Кураев. Христианская философия и пантеизм. М., 1997. С. 119).

Именно эта «тайна природы» — способность ее в определенных состояниях напоминать о Творце, — и присутствует в «натурфилософии» Гумилева. Он никогда не забывает о том, что за «безбожным», стихийным, «греховным» состоянием мироздания скрывается идеальный образ первозданного рая:

Так вот и вся она, природа,Которой дух не признает,Вот луг, где сладкий запах медаСмешался с запахом болот;

Да ветра дикая заплачка,Как отдаленный вой волков;Да над сосной курчавой скачкаКаких-то пегих облаков.

Стихотворение «Природа» начинается с изображения «хаотического», разрываемого всевозможными противоречиями тварного мироздания, открывающегося лирическому герою при созерцании «убогого», дисгармоничного пейзажа. Однако уже с первых стихов нам становится известно, что таковой является природа только в состоянии, которое «не признает дух», т. е. которое поражено грехом, отчуждающим тварь от Творца. Сознание недолжного положения природы возмущает лирического героя, который видит в природном «убожестве» поругание первоначального Божественного замысла о ней:

Я вижу тени и обличья,Я вижу, гневом обуян,Лишь скудное многоразличьеТворцом просыпанных семян.

Заметим, что переживание «гнева» при виде искажения творения под воздействием греха, — стандартное состояние, описываемое в аскетических сочинениях как побудительный мотив, открывающий для неофита «узкий путь» спасения. Этот «гнев» восходит к евангельской «ревности» Спасителя при виде торговцев в иерусалимском храме: «Приближалась Пасха Иудейская, и Иисус пришел в Иерусалим. И нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей, и сидели меновщики денег. И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли. При сем ученики Его вспомнили, что написано: “ревность по доме Твоем снедает Меня”» (Ин. 2:13–17). У Матфея слова Христа переданы в еще более жесткой форме: «И говорил им: написано: “дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников”» (Мф. 21: 13). Но все тварное мироздание созидалось Творцом, как Храм, где человек мог бы возносить Ему молитвы; однако волею падших людей этот природный Храм сделался «вертепом разбойников», низвергся в пучину зверства, тления и смерти. Отсюда и «возмущение», «восстание» в пафосе православного аскетизма, как бы поднимающего «бич Господень» против царствующего в мире и уродующего мир греха. Но отрицание греха не упраздняет здесь утверждения природы в качестве Храма, хотя и поруганного. «Уничиженное» состояние природы не заслоняет перед взором лирического героя Гумилева ее сущностной «литургийности»: