Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1 - Анатолий Мордвинов

В особом великокняжеском поезде, кроме их собственной свиты, следовала тогда и вся многочисленная свита государя, в числе которой находились также и немцы из свиты германского императора граф Дона-Шлоббитен и морской агент флигель-адъютант фон Гинце.

Граф Дона-Шлоббитен был командирован Вильгельмом II, чтобы состоять при особе нашего государя, и в свою очередь от нас для такой же цели в то время был откомандирован в Берлин генерал Илья Леонидович Татищев, впоследствии расстрелянный большевиками в Екатеринбурге незадолго до убийства царской семьи.

Служба этих откомандированных лиц при обоих дворах была полудипломатическая-полупридворная. Они предназначались для взаимного осведомления обоих императоров о различных событиях, ускользавших от внимания соответствующих посольств, а также для непосредственной передачи своим государям особо интимных и важных поручений.

У нас они роли никакой не играли, их держали все время в тени, да, кажется, то же было и при германском дворе. Весь смысл их командировки, кроме известного представительства и обмена любезностями, был главным образом показной – показать наглядно традиционную близость, существующую с давних пор между обеими странами.

Даже в особо кипучее и тревожное время перед войной, когда их существование могло бы действительно принести пользу делу мира, оба монарха, вероятно, забыли, что они находятся около них, и пользовались для обмена мнениями не их посредством, а услугами телеграфа, конечно, как и оказалось, весьма ненадежного в те дни.

До сих пор еще недостаточно выяснен вопрос о пропавшей, не доставленной, искаженной или нарочно задержанной телеграмме государя императора уже после объявления мобилизации, самостоятельно отправленной и предлагавшей Вильгельму II, без ведома министра иностранных дел, самое миролюбивое и единственно еще возможное мирное разрешение вопроса128.

Незадолго перед войной представителем германского императора при особе государя был назначен генерал его свиты Хелиус, пользовавшийся, как говорили, особенным дружеским расположением Вильгельма.

Я не помню, чтобы он в те дни являлся к нашему государю с каким-либо поручением или желанием получить по собственной инициативе какие-либо от него указания и разъяснения. Я думаю, что он вряд ли напоминал о себе у нас в тогдашнее, полное ответственных решений время, хотя и не могу сказать об этом наверное.

Я с ним познакомился во время своего дежурства на смотре войск в Царском Селе в присутствии саксонского короля, приехавшего к нам недели на три до открытия военных действий.

Генерала Хелиуса я видел всего один раз, в течение лишь этих двух часов. На меня лично своею простотою, любезностью, чисто товарищеским добродушием и откровенностью он произвел тогда очень хорошее впечатление. Мне чувствовался в нем больше прямой военный, чем ловкий придворный или дипломат129.

Быть может, срочная его поездка по собственному почину из Петергофа в Потсдам и возвращение оттуда и смогли бы сделать что-нибудь большее, чем та телеграмма государя, которая до сих пор витает где-то в пространстве, конечно, только «быть может!»…

В возникновении всякой войны повинен не один «Его Величество случай». С ним одновременно влияют причины хотя и более определенные и ясные для большинства политиков или историков, но тем не менее все же в своем корне остающиеся непонятными для самого пытливого человеческого ума!..

Фон Гинце был в России германским морским агентом и играл у нас более деятельную роль. Во время забастовки и беспорядков 1905 года он, говорят, во многом содействовал у нас беспрепятственному морскому сношению между обеими странами.

Гинце свободно говорил по-русски и старался всеми способами проникнуть не только в сферу, подлежавшую его ведению, но и в нашу придворную, более или менее интимную обстановку.

Особыми симпатиями среди нас поэтому он не пользовался, но человек он был, безусловно, способный, настойчивый, тонкий и находчивый, за что его и особенно ценил император Вильгельм, давший ему сначала дворянское достоинство и сделавший его затем своим флигель-адъютантом. Я вспоминаю о Гинце именно в связи с моей тогдашней совместной с ним поездкой на Полтавские торжества и нашим пребыванием в Полтаве.

Он тогда старался, как только мог, разузнать от меня, увлекая для этого на длинные прогулки, подробности жизни Михаила Александровича и, как ему казалось, особо важные, но скрытые причины назначения великого князя в Орел.

Михаил Александрович в то время числился в списках не только нашего, но и германского флота, был также шефом немецкого уланского полка, и этот вопрос, по словам Гинце, его «естественно интересовал». Мне же это казалось далеко не естественным.

Мне стоило тогда немало усилий и своеобразной находчивости, чтобы выдержать это нелегкое для меня испытание и говорить с ним долго, даже оживленно, и вместе с тем не сказать ничего.

Еще задолго до войны Гинце был отозван из России, назначен, кажется, посланником в Пекин, а затем в качестве министра иностранных дел присутствовал при отречении германского императора130. На его незаурядные способности и находчивость возлагались в Германии во время войны большие надежды. Он затем вновь появился в России, уже при большевиках, прожил на нашей родине под вымышленной фамилией очень долго, как говорили газеты, около года, а затем вернулся домой.

В каких отношениях он был с русскими коммунистами и для чего он к ним приезжал, конечно, трудно сказать. Говорят, он домогался места графа Ранцау, германского посланника в Советской России.

Как для большинства немцев, так и для большинства русских и для остальных христианских народов дружелюбные сношения германского и других европейских правительств с большевиками навсегда останутся и непонятными и заслуживающими невольного презрения.

Какими бы сложными, якобы необходимыми для собственной страны побуждениями и дальновидностью их ни силились оправдать, все же нельзя соприкасаться с людьми, удивившими даже наше время своими преступлениями и своею нравственной грязью. С такими людьми не разговаривают, не жмут им рук и не помогают деньгами.

Не ищут с ними даже для виду и для запугивания своих противников дружбы – их только или наказывают, или от них с гадливостью отворачиваются. Но быть может, именно для подготовки этого наказания или для спасения невинных жертв и появлялся тогда в Советской России Гинце, как для того отчасти существует, по словам наивных мечтателей, и посейчас в Москве германский посланник?