Тайна болезни и смерти Пушкина - Александр Костин

Сирена Витале совершила, можно сказать, научный подвиг, реабилитировав Дантеса от несправедливых, но самое главное, ничем не обоснованных обвинений, однако не уронив при этом Пушкина с того пьедестала, на котором он пребывал и поныне пребывает благодаря тому, что господь «догадал <его> родиться в России с душою и талантом». Она сумела получить у потомков Дантеса 25 его писем к приемному отцу Луи-Борхард де Беверваард Геккерну, написанных в период: осень 1835 – весна 1836 года, когда последний находился в Голландии, хлопоча об усыновлении Дантеса. Разумеется, научный мир давно знал об их существовании, частично они были опубликованы, но потомки упорно хранили секреты своего пращура, и лишь Витале сумела подобрать ключи к сердцу владельцев семейного архива Дантесов-Геккернов. Несколько писем Дантеса были опубликованы в 50-х годах прошлого столетия благодаря изысканиям французского пушкиниста Анри Труайя.

Благодаря этим письмам, перед нами предстает совершенно иной человек, нисколько не похожий на того монстра, которого усердно рисовало не одно поколение пушкинистов. Мы видим в письмах Дантеса душу изысканного человека, да – с нетрадиционной сексуальной ориентацией или даже бисексуала, но кто сказал, что такие люди обязательно должны быть подонками? Человека страстного, но которому не откажешь ни в уме, ни в совести. Зная, что своими признаниями в любви к Натали он наносит душевные раны своему покровителю, но он, по крайней мере, честен и искренне верит, что только так можно найти выход из сложившейся ситуации. В письме от 20 января 1836 года он подробно рассказывает о своей любви к Н.Н. Пушкиной и ее ответной склонности к нему: «Я тебе ее не назову, потому что письмо может затеряться, но вспомни самое прелестное создание в Петербурге и ты будешь знать ее имя. Но всего ужаснее в моем положении то, что она тоже любит меня и мы не можем видеться до сих пор, так как муж бешено ревнив…»

Благодаря стараниям старших сестер Натальи Николаевны, одна из которых по уши влюбилась в Дантеса, он был принят в доме Пушкина, о чем немедленно сообщает Геккерну в письме от 2 февраля 1836 года: «У меня более, чем когда-либо, причин для радости, ибо я достиг того, что могу бывать в ее доме».

Барон Геккерн встревожен известиями от своего сексуального партнера о его страсти к Н.Н. Пушкиной, но Дантес не унимается и продолжает повествовать о своей усиливающейся любви и в этом же письме откровенничает: «Право, мой дорогой, это идея фикс, она не покидает меня, она со мною во сне и наяву, это страшное мученье».

Он понимает, что своими откровениями наносит страшную боль своему покровителю, убеждает его, что готов избавиться от этой страсти, но как это сделать? Взять и отступить, но это значит проявить трусость, однако и бороться слишком долго со злым роком – равно безумию.

5 февраля чета Пушкиных на балу у неополитанского посланника князя ди Бутера. Фрейлина М.К. Мердер[189] описала в дневнике разговор Дантеса и Натальи Николаевны, который услышала, и свой вывод: «Выражение, с которым произнесены эти слова, не оставляло сомнений насчет правильности наблюдений, сделанных мною ранее, – они безумно влюблены друг в друга!..» Эта запись – первое документальное свидетельство о слухах в обществе об ухаживаниях Дантеса за Н.Н. Пушкиной.

Судя по письму Дантеса к барону Геккерну от 14 февраля 1836 года, в последние дни Масленицы состоялись объяснение Дантеса и Натальи Николаевны, во время которого она просила его оставить свои притязания: «…в последний раз, что мы с ней виделись, у нас состоялось объяснение, и было оно ужасным, но пошло мне на пользу. В этой женщине обычно находят мало ума, не знаю, любовь ли дает его, но невозможно вести себя с большим тактом, изяществом и умом, чем она при этом разговоре…: «Я люблю вас, как никогда не любила, но не просите большего, чем мое сердце, ибо все остальное мне не принадлежит, а я могу быть счастлива, только исполняя все свои обязательства».

Дантес не ошибся в оценке умственных способностей Натальи Николаевны. Она очень умно вела свою «партию» в этой игре с потерявшим голову поклонником. Обо всех своих встречах и разговорах с Дантесом она, как бы с детской непосредственностью, подробно информировала мужа, усыпляя его бдительность относительно своих истинных романов с Государем и с ПЛН, от которых она родила Пушкину трех детей. Если о таинстве рождения младшей дочери он уже догадался, то о существовании ПЛН он не узнает до конца своих дней.

Пушкин верил в искренность «признаний» своей жены и детально прорабатывал план использования возникшей ситуации в своих целях. Он не ошибся в своих расчетах и блестяще реализовал свой план по мнимой защите чести своей жены от притязаний влюбленного Дантеса, который и сам осознает пикантность своего положения, о чем пишет в очередном письме Геккерну от 6 марта 1836 года.

Это письмо Ж. Дантес начинает с уверений в том, что он себя «победил» и «…от безудержной страсти, что пожирала… <его> 6 месяцев… осталось лишь преклонение да спокойное восхищение», потому что «она оказалась гораздо сильнее меня. Более двадцати раз просила пожалеть ее и детей, ее будущность, и в эти мгновенья была столь прекрасна, что ее можно было принять за ангела с небес. В мире не нашлось бы мужчины, который не уступил бы ей в это мгновение, такое огромное уважение она внушала. Итак, она осталась чиста; перед целым светом она может не опускать головы». В том же письме, однако, Дантес сообщает о светских пересудах по поводу его увлечения, которые дошли уже и до двора.

Последнее письмо Дантеса Геккерну перед возвращением посланника в Петербург свидетельствует о том, что он не видится с Н.Н. Пушкиной вот уже в течение месяца. После 5 апреля 1836 года он пишет: «…данное тобой лекарство оказалось полезным… я возвращаюсь к жизни и надеюсь, что деревня исцелит меня окончательно – я несколько месяцев не увижу ее»[190].

Действительно, в течение полугода с марта 1836 года до 17 сентября они не встречались, поскольку на этот период падают последние месяцы беременности Натальи Николаевны, роды, послеродовая депрессия. В летнее время кавалергардский полк, в котором служил Дантес, проводил летние полевые учения, так что «рецепт» «батюшки Геккерена», что разлука лечит, а длительная излечивает от любовных страданий, кажется, сработал.

Уже на вечере у Карамзиных 17 сентября, о котором говорилось выше, Дантес усиленно ухаживает за Екатериной Николаевной, «не отходя ни на шаг от… <нее>», но, в то же время «издали бросает нежные взгляды на Натали…». Что ж, сердечные раны рубцуются не так скоро и Пушкин, как никто другой, об этом знает не понаслышке. Дантесу ведь всего-то 24 года, а вспомним, какие коленца выкидывал он сам в 1824 году? Он был способен совершенно искренне любить сразу 2-х женщин и, умирая от ревности к одной, бежал под жарким южным солнцем без головного убора несколько верст, чтобы припасть к ногам другой (клин клином). Так почему же тогда он на этом вечере был так встревожен «стоял напротив них… <танцующих мазурку Натали с Дантесом>… молчаливый, бледный и угрожающий…»?