Соловей - Кристин Ханна

Она больше не сжималась от его прикосновений, не вздрагивала, но и спокойствия тоже не ощущала. После его возвращения они почти не занимались любовью. Он говорил, что не хочет навредить ребенку, она соглашалась, но оба знали правду.

– У меня для тебя сюрприз. – Он с улыбкой повел ее на задний двор.

На фоне слепящей небесной лазури колыхался старый тис. За загородкой пищали и ковырялись в грязи цыплята.

Между тисом и какой-то железякой, которую Антуан, должно быть, отыскал в сарае, натянута старая простыня. Он подвел жену к стулу, стоявшему на каменных плитах. За годы отсутствия мужа меж каменными плитами вырос мох, и стул был неустойчив. Вианна осторожно села, ощущая, что в последнее время стала грузной и неповоротливой. Антуан улыбался радостно и немножко лукаво.

– Мы с детьми весь день готовились.

Мы с детьми.

Антуан встал перед колышущейся простыней и торжественно взмахнул рукой:

– Леди и джентльмены, дети, тощие кролики и вонючие цыплята…

Из-за простыни донеслось хихиканье – Даниэль, затем сердитое шиканье – Софи.

– В лучших традициях «Мадлен в Париже», где главную роль исполнила блистательная мадемуазель Мориак, представляю вам Певцов из Ле Жарден!

Широким жестом он отдернул занавес, открывая деревянный, слегка кособокий помост, на котором стояли Софи и Даниэль. Оба в наброшенных на плечи одеялах-плащах, под подбородками цветущие веточки яблони, а на головах короны из блестящего металла, к которому они приклеили красивые камешки и цветные стеклышки.

– Мам, привет! – радостно замахал Даниэль.

– Тш-ш, – одернула его Софи. – Помнишь, как надо?

Даниэль серьезно кивнул.

Оба синхронно повернулись – помост предательски покачнулся – и простерли руки к Вианне.

Антуан поднес ко рту губную гармошку, извлек долгий заунывный звук, повисший в воздухе. А потом заиграл.

Тоненьким чистым голоском Софи затянула:

– Братец Жак, братец Жак…

Софи присела на корточки, а Даниэль подпрыгнул, подхватив:

– Спишь ли ты? Спишь ли ты?

Вианна прикрыла рот ладонью, не успев сдержать смешок.

Певцы старались вовсю. Софи наслаждалась незатейливой родительской радостью, а Даниэль явно был на седьмом небе.

Словно сцена из прошлой жизни. Странной и прекрасной.

Вианна чувствовала, как внутри набухает радость. У нас все будет хорошо, подумала она, глянув на Антуана. В тени дерева, посаженного ее прадедом, глядя на своего мужа, слушая детские голоса, она нутром поняла: у нас все будет хорошо.

– …динг… данг… донг…

Песня закончилось, и Вианна бурно зааплодировала. Дети величественно поклонились. Даниэль сбросил плащ, спрыгнул на траву и громко захохотал. Вианна встала и вперевалку двинулась к сцене, чтобы поцеловать детей.

– Какая прекрасная идея, – сказала она сияющей Софи.

– Я же был сереьзным, мам, да? – вопросил Даниэль.

– Это мы с папой вместе придумали, – сказала Софи. – Чтобы как раньше.

– Я тоже придумывал! – подхватил Даниэль.

Вианна расхохоталась:

– Вы оба просто грандиозные певцы. А…

– Вианна? – позвал Антуан.

Но Вианна никак не могла оторваться от детей.

– И долго тебе пришлось разучивать слова? – спросила она у сына.

– Мама, – напряженно сказала Софи. – К нам пришли.

Вианна обернулась.

Рядом с Антуаном стояли двое мужчин; оба в поношенных черных костюмах и черных беретах. У одного в руках потрепанный портфель.

– Софи, присмотри за братом, – велел Антуан. – Нам надо кое-что обсудить с этими мсье.

Антуан подошел к Вианне, обнял и повел в дом.

– Я Натаниэль Лернер, – представился тот, что постарше, седой, с кожей в старческих пятнах.

– А я рабби Горовитц.

– Чем мы можем вам помочь?

– Мы приехали за Ари де Шампленом, – мягко сказал рабби. – У него есть родственники в Америке, в Бостоне. Мы получили от них запрос.

Вианна, наверное, упала бы, если бы Антуан не поддержал.

– Мы понимаем, что вы спасли девятнадцать еврейских детей. Это при том, что в вашем доме жил немецкий офицер. Невероятно, мадам.

– Подвиг, – добавил рабби.

Антуан сжал ее руку, и Вианна осознала, что следует что-то ответить.

– Рашель была моей лучшей подругой. Я пыталась помочь ей перебраться в Свободную Зону перед депортацией, но…

– Ее дочь погибла, – сказал Лернер.

– Откуда вы знаете?

– Наша работа состоит в том, чтобы собирать сведения и соединять семьи. Мы разговаривали с женщинами, которые были вместе с Рашель в Аушвице. К сожалению, она продержалась меньше месяца. Ее мужа Марка расстреляли в Шталаг 13А. Ему не так повезло, как вашему мужу.

Вианна молчала. Она понимала, эти люди дают ей время. Она была благодарна им за это, но куда больше она ненавидела их.

– Даниэль – Ари – родился за неделю до того, как Марк ушел на войну. Он не помнит родителей. Самое разумное, если он останется нашим сыном.

– Но он не ваш сын, мадам. – Голос у Лернера мягкий, но слова – как удар хлыста.

– Я обещала Рашель, что спасу его.

– И вы спасли. А теперь Ари пришло время вернуться в семью. К своему народу.

– Он не поймет.

– Возможно, – согласился Лернер. – Пока не поймет.

Вианна с надеждой смотрела на Антуана:

– Мы любим его. Он часть нашей семьи. Он должен остаться с нами. Ты же согласен, Антуан?

Антуан очень серьезно кивнул.

– Мы можем усыновить его. Воспитаем как родного сына. Но как еврея, конечно же. Мы объясним ему, кто он такой, будем водить его в синагогу и…

– Мадам, – вздохнул Лернер.

Рабби ласково взял руки Вианны в свои:

– Мы знаем, что вы любите его, а он любит вас. Мы знаем, что Ари еще слишком мал, чтобы понять ситуацию, и что он будет плакать и тосковать без вас – возможно, годами.

– Но вы все равно хотите его забрать.

– Вы видите горе одного маленького мальчика. А я здесь, потому что горе коснулось всего моего народа. Понимаете? – Лицо его будто почернело, уголки рта скорбно опустились. – Миллионы евреев были уничтожены в этой войне, мадам. Миллионы. – Он помолчал. – Исчезло целое поколение. И теперь мы должны воссоединиться вновь, те немногие из нас, кто выжил; мы должны возродить нацию. Один мальчик, который не помнит, кто он такой, может, и не большая утрата для любого другого народа, но для нас этот мальчик – наше будущее. Мы не можем допустить, чтобы вы растили его в чуждой вам вере и время от времени водили в синагогу. Ари должен стать тем, кто он по рождению, и жить со своим народом. Его мать хотела бы именно этого.

Вианна вспомнила отель «Лютеция» – ходячие скелеты с пустыми глазами, бесконечная стена со снимками.

Миллионы погибших.

Утраченное поколение.

Она не смеет отказать рабби. Не вернуть Ари родной семье и своему народу? Она готова умереть, сражаясь за своих детей, но здесь нет врага, которого можно победить. Это просто горе, для всех.

– Кто его заберет? – Голос дрогнул.

– Двоюродная сестра его матери. У нее одиннадцатилетняя дочь и сын шести лет. Они будут любить Ари как родного.

У Вианны сил не было ни кивнуть, ни утереть слезы.

– Они же будут писать мне, присылать фотографии?

– Ему придется забыть вас, мадам, начать новую жизнь.

– Когда вы его заберете?

– Прямо сейчас.

Сейчас.

– И мы ничего не можем изменить? – спросил Антуан.

– Нет, мсье. Ари следует вернуться к своим. Он один из немногих счастливчиков – его родственники живы.

Вианна почувствовала, как Антуан взял ее за руку. На лестнице ему пришлось поддерживать ее, ноги не слушались.

В спальне сына (нет, не сына), двигаясь как сомнамбула, она собрала нехитрые пожитки мальчика. Потрепанная плюшевая обезьянка с вечно отрывающимися глазами; кусочек окаменевшего дерева, который он нашел на берегу прошлым летом; стеганое одеяло, которое Вианна смастерила из лоскутов его старой одежды. С обратной стороны вышивка «Нашему Даниэлю, с любовью от мамы, папы и Софи».

Она вспомнила, как он прочитал это и спросил: «Папа вернется?» – а она кивнула и сказала, что любимые всегда находят дорогу домой.

– Я не хочу терять его. Я не могу…

Антуан прижал ее к себе, дал выплакаться, а потом пробормотал на ухо:

– Ты же сильная. Мы должны смириться. Мы любим его, но он не наш.

Как же она устала быть сильной. Сколько еще утрат она сможет вынести?

– Хочешь, я ему скажу? – предложил Антуан.

Конечно, хочет, больше всего на свете хочет, но это должна сделать мать.

Трясущимися руками она упаковала вещи Даниэля – Ари – в старый холщовый рюкзак и вышла из комнаты, мигом позже осознав, что забыла про Антуана. Сил хватало только на то, чтобы дышать и двигаться. Вианна прошла к себе, перерыла весь шкаф, пока не отыскала наконец маленькую фотографию – она и Рашель. Единственный сохранившийся у нее снимок Рашели. Сделано лет десять-двенадцать назад. Вианна написала на обороте их имена, сунула фотографию в карман рюкзака. Не обращая внимания на мужчин внизу, она вышла во двор, где дети – все еще в своих плащах и коронах – резвились на самодельной сцене.