Будни и праздники императорского двора - Леонид Выскочков

Дома (два дома) Белосельских-Белозерских были известными и популярными. Один из балов описан в дневниковой записи Долли Фикельмон 12 февраля 1832 г.: «Молодая княгиня Белосельская 9 февраля дала чудесный бал, который почтили своим присутствием Император с Императрицей. Часть дома только что заново обустроена, но большая зала и галерея для танцев остались такими, какими были сорок лет назад. Этот дворец так отличается от всего, с чем свыкся взор. Высокая и просторная галерея, покрытая позолотой, украшенная картинами, антиками, роскошной мебелью, полна старинного величия, какого не сыщешь в Петербурге, где все, как правило, новое, роскошное и имеет современный вид. Старый князь отличался изысканным вкусом… Почти все свое состояние он вкладывал в произведения искусства… Их вечер напомнил мне Италию, где все дышит стариной и каждая вещь возвращает в прошлое… Могу считать себя архиаристократкой!

Но Великие Князья большие враги либерализма, отнюдь не являются таковыми, ибо ничто не вызывает у них более неприятного чувства, чем подобный вид. Великий Князь Михаил нашел его смешным, и его даже не на шутку возмутило, что столовая княгини Белосельской украшена княжеским гербом» [834] .

Публикаторы дневника Долли Фикельмон в примечании к этому сюжету допустили неточность, атрибутировав описываемый дом как дворец Белосельских-Белозерских на Невском проспекте (№ 41), который с 1884 г. назывался также Сергиевским после того, как перешел во владение великого князя Сергея Александровича (1857–1905), четвертого сына Александра II. Этот дом на углу Невского проспекта и набережной Фонтанки был построен по проекту архитектора Демерцова в 1800 г. и после пожара 1845 г. капитально перестроен А. И. Штакеншнейдером в 1845–1846 гг. На самом же деле в описании Долли Фикельмон речь идет совсем о другом, находящимся неподалеку, доме. После свадьбы Э. А. Белосельского-Белозерского с Еленой Павловной Бибиковой, падчерицей графа Бенкендорфа, для него был приобретен дом на другой стороне Фонтанки (адрес: наб. Фонтанки, д. 7 – Караванная ул., д. 4). Этот дом был частично перестроен в 1836 г. А. К. Кавосом, а в 1841 г. – А. И. Штакеншнейдером, несколько изменившим строго классицистический облик главных корпусов ренессансными мотивами [835] .

Упомянутые М. А. Корфом под № 7 балы «для государя» у обер-шенка (1838) и сенатора графа Владислава (Сладислава) Ксаверьевича Браницкого (1782–1843), с «примесью полонизма», на некоторое время прервались в 1838–1839 гг. в связи с кончиной матери и его отъездом на зиму за границу [836] .

Следующий за ним по нумерации М. А. Корфа «почти совсем чистый» бал у генерала от кавалерии (1833), генерал-адъютанта графа Василия Васильевича Левашова (1783–1848), недолгое время перед кончиной от холеры председателя Государственного совета и Комитета министров (1847–1848), имел свою изюминку.

Дневник барона М. А. Корфа позволяет представить балы у Левашова. Один из них состоялся 1 декабря 1838 г.: «Трудно выдумать что-то новое. Но у графа Левашова есть нечто чудесное, принадлежащее, впрочем, не столько к балу, сколько к дому: это огромная, бесконечная оранжерея, примыкающая к бальным залам, с усыпанными красным песком дорожками, освещенная тысячью кинкеток, которых огонь отражается на апельсиновых и лимонных деревьях. Кому надоест шум и жара бала, тот может искать тут отдыха и уединения и, когда на дворе трещит мороз, наслаждаться всеми прелестями цветущего лета. На обоих балах был только великий князь Михаил Павл[ович]. Новость нынешней зимы состоит в еще в том, что на всех званых вечерах все кавалеры являются опять в белых галстуках» [837] . Упомянутые кинкетки – это усовершенствованный тип масляной лампы на основе лампы А. Аргана, но с ламповым стеклом, изобретенным молодым аптекарем Кинкэ, который поместил резервуар с маслом, соединенный трубкой с лампой, на уровне горелки. Кинкэ начал производство настенных и настольных ламп, ставших известными под обиходным названием «кенкетов» или «кинкеток». Не прошло и двух месяцев после описываемого бала, и М. А. Корф отметил еще один бал у Левашова, 24 января 1839 г., назначенный для царской фамилии [838] . Практически эти балы были ежегодными, и в дневнике М. А. Корфа за 1843 г. упоминается еще один бал у Левашова, состоявшийся 2 февраля. Это дало повод рассказать о некоторых изменениях в порядке этих балов. «Бал у графа Левашова был прелестным, как бывают все его балы, но только утомительно длинен. На другие балы съезжаются к 11-ти часам, и мы, не танцующие, разъезжаемся в час или немногим чем позже; а здесь, по случаю приезда имп[еатри]цы, все были званы к половине 9-го и съехались к 9-ти, а разъехались, так как этикет запрещает удаляться прежде имп[ератри]цы, все-таки в час.

…Прежний его список включал в себя 400 человек. А теперь он замарал из них 180… На бале у Левашова сверх имп[ератор]ской четы, были тоже обе великие княжны, цесаревна, наследник и вел[икий] князь Михаил Щавлович]. Все оставались до самого конца. Хозяин казался совершенно счастливым. Государь и наследник были оба в лейб-гусарском мундире, том самом, который носит и Левашов» [839] .

Последним в первом разряде М. А. Корф называет балы у Юсупова. Речь идет о действительном статском советнике и гофмейстере князе Борисе Николаевиче Юсупове (1794–1849), сыне Николая Борисовича Юсупова (1750–1831), дипломата и сенатора. Это его отец был верховным маршалом при коронации Николая I (третий раз возглавлял подобный церемониал) и давал роскошный бал в Архангельском 12 сентября 1826 г. для императорской четы.

Хорошо известный петербуржцам Юсуповский дворец (наб. Мойки, 94) был надстроен и расширен в 1760-х гг. (архитектор Ж. Б. Валлен-Деламот). В 1830-х гг. к дому был пристроен флигель с большим Белоколонным залом с коринфской колоннадой (архитектор А. А. Михайлов 2-й) и переделана анфилада парадных комнат (Красная и Синяя гостиные). Бал у Б. Н. Юсупова упомянут М. А. Корфом и в январе 1843 г. [840] На балах блистала его супруга Зинаида Ивановна Юсупова (1809–1893) (во втором браке за офицером Шарлем де Шаво, которому купила два титула: графа Шаво и маркиза де Сера). Долли Фикельмон в дневниковой записи 30 января 1835 г. особо отметила ее вынужденное отсутствие: «Этой зимой в свете меньше красивых женщин; многие в трауре, другие – после или накануне родов. Несчастный случай отнял у танцующих княгиню Юсупову, истинную сильфиду балов. Минувшей осенью, в Москве, она упала с дрожек и сломала себе бедро, теперь передвигается на костылях и, как считают, едва ли оправится полностью. Эта молодая женщина, впрочем, чересчур пустая и эфемерная, мужественно и не унывая переносит свое горестное состояние» [841] .

Балы во дворце Юсуповых продолжались и после этого несчастного случая. На балу во дворце Б. Н. Юсупова, состоявшемся 26 февраля 1837 г., среди самых прелестных женщин выделялась супруга князя Павла Николаевича Демидова (брата Анатолия, имевшего титул князя Сан-Донато) Аврора Карловна. Одна из мемуаристок, тогда молодая дочь известного медальера и вице-президента Академии художеств графа Федора Толстого М. Ф. Толстая (Каменская), только начавшая выезжать на балы, пишет: «На этом бале она обратила на себя внимание всех оригинальностью своего наряда: неизвестно почему, вероятно, par esprit de contredictio (франц. из чувства противоречия. – А. В), при ее баснословном богатстве она явилась на этот блистательный бал в самом простеньком белом, креповом платьице, без всяких украшений и только на шею повесила себе на тоненькой черной бархотке a l'enfant) (франц. по-детски. – А. В.) бриллиантовый крест всего из пяти камней. По поводу этого креста тут же на бале ходил анекдот: рассказывали, что государь Николай Павлович, взглянув на ее простенький костюм, со смехом сказал ей: – "Aurora, comme c'est simple, et comme cela coute peu!" (франц. Аврора, как это просто и как это стоит дешево! – А. В)» [842] . Не понимавшей тогда, в чем дело, девушке объяснили, что за каждый камушек можно купить дом, то есть целый квартал висел на шее красавицы.

Среди балов «второго разряда» в списке М. А. Корфа (под № 10) единственно значится бал у сенатора Бутурлина «эксклюзивном, частию и по тесноте дома». Дмитрий Петрович Бутурлин (1790–1849) – бывший генерал, затем действительный тайный советник (1846), директор Императорской Публичной библиотеки (с 1843), со 2 апреля 1848 г. председатель секретного (Бутурлинского) Комитета для надзора за цензурой и печатью, член Государственного совета (декабрь 1840); сенатор; военный историк.

В. Садовников. Благотворительный базар в зале Юсуповского дворца. 1852–1854 гг.

В «большом свете» блистала его жена – «светская львица» и статс-дама (1854) Елизавета Михайловна, урожденная Комбурлей (1805–1859), одна из претенденток на роль фаворитки Николая I. Долли Фикельмон оставила следующую зарисовку бала у Бутурлиных в феврале 1835 г.: «В вихре всех этих празднеств – маленький бал у Бутурлиных, довольно унылый, не бал, а пустой звук, который, по-моему, может доставить удовольствие лишь влюбленным, а таких совсем немного среди здешнего общества» [843] . Писатель В. А. Соллогуб рассказал в своих воспоминаниях о бале у Бутурлиных зимой 1835–1836 гг. Тогда он разговаривал на нем с Н. Н. Пушкиной. Бал у сенатора Д. П. Бутурлина 28 ноября 1838 г. отметил барон М. А. Корф [844] . Он же заметил характерную черту хозяина: «Бутурлин и его понедельники: доктринер – в понедельник никуда – ждет гостей. Хотя и одного» [845] .

Николай Павлович частенько посещал балы в доме Бутурлиных, в частности, уже упоминался бал 15 января 1839 г., имя Елизаветы Михайловны упоминается и в переписке императора. В дневниковой записи 10 марта 1845 г. А. О. Россет-Смирнова, ревниво присматриваясь к окружающим императора дамам, вспомнила зимний сезон 1838 г., когда она только что вернулась после трехлетнего отсутствия из Парижа: «Однажды в конце бала, когда пара за парою быстро и весело скользили в мазурке, усталые, мы присели в уголке за камином с бар. Крюднер; она была в белом платье, зеленые листья обвивали ее белокурые локоны; она была блистательно хороша, но не весела. Наискось в дверях стоял царь с Е. М. Бутурлиной, которая беспечной своей веселостью более, чем простотой, всех привлекала, и, казалось, с ней живо говорил; она играла веером, смеялась иногда и показывала ряд прекрасных белых своих жемчугов… Я сказала m-me Krudner: "Вы ужинали, но последние почести сегодня для нее". – "Это странный человек, – сказала та, – нужно, однако, чтобы у этого был какой-нибудь результат, с ним никогда конца не бывает, у него на это нет мужества; он придает странное значение верности. Все эти маневры с ней ничего не доказывают"» [846] .