Воспоминания - Степан Тимошенко

Университетские занятия брали только часть моего времени. Остальное время уходило на научную работу. Я давно уже обещал профессору Hort две статьи для выходившей под его редакцией Энциклопедии Технической Механики. Теперь я мог спокойно заняться этой работой. Первая из этих статей должна была дать обзор работ по задачам устойчивости деформации упругих тел. Я всегда интересовался такими задачами и без особых затруднений смог собрать нужные материалы. Приготовил также реферат моих работ на русском языке, оставшихся почти неизвестными на Западе. Во второй статье нужно было собрать литературу, касающуюся применения Теории Упругости и Сопротивления Материалов в области машиностроения. Тут я использовал многочисленные доклады, изготовленные мною в свое время для компании Вестингауз. Обе статьи были написаны в продолжение учебного года 1927-1928 и позже опубликованы в указанной Энциклопедии.

Жизнь наша в Анн-Арборе была довольно монотонной. С американскими профессорами вне университета мы не встречались. Их главное занятие в свободное время были карты, а мы в карты не играли. Было в отделении математики несколько русских математиков, таких же беженцев, как и мы, но людей молодых, не подходивших нам по возрасту. Я попробовал организовать группу любителей пеших прогулок, но без успеха. Жены были противницами утренних прогулок по воскресениям, а другого подходящего времени не было. Все же нашелся один математик, молодой не женатый, которому идея пеших прогулок понравилась и вот мы вдвоем занялись изучением окрестностей. Математик уже несколько лет преподавал в Анн-Арборе, знал университетские порядки и относился критически к порядкам в Америке, хотя и был стопроцентным американцем из Новой Англии. Особенно его раздражало то обстоятельство, что университетом управляли люди, не имевшие никакого отношения к науке. Не одобрял он также порядка продвижения профессоров на основании числа лет службы. Поэтому молодые люди, имевшие научные работы, не засиживались в университете, а переходили в другой университет, чтобы при переходе использовать свои работы и улучшить свое положение. В университете оставались только люди, ожидавшие повышения на основании старшинства по службе. Вследствие такого отбора профессура в научном отношении была невысокого качества. Наука в университете не процветала. К концу учебного года к воскресным прогулкам присоединились еще два преподавателя, но особого оживления в наших прогулках не получилось.

В конце мая учебные занятия закончились и можно было уехать в Европу. Это было громадное преимущество университетской службы перед заводской. Не нужно было составлять подробного плана поездки или думать о составлении отчета. Так как большинство моих студентов были из отделения аэронавтики, я решил воспользоваться поездкой для ознакомления с аэродинамическими лабораториями и с заводами, строившими аэропланы. По дороге из Парижа в Берлин я остановился в Аахене. Профессором механики тамошнего Политехникума был Карман, которого я хорошо знал еще со времени моего пребывания в Гёттингене. В Аахене Карман преподавал строительную механику аэропланов и организовал лабораторию по испытанию прочности частей аэроплана. После осмотра лаборатории Карман предложил проехать в его автомобиле по городу и осмотреть несколько древних построек. Я с удовольствием согласился, не подозревая, что такая поездка далеко небезопасна. Карман не имел достаточного опыта в управлении автомобилем и в то же время ехал с большой скоростью. Моя поездка обошлась благополучно, но позже я слышал, что Карман имел несколько несчастных случаев и даже сломал пограничный шлагбаум при переезде из Германии в Голландию. Лет через десять мне опять довелось ехать в автомобиле, управляемом Карманом и я убедился, что в деле управления автомобилем он не усовершенствовался и положение было очень опасным, так как мы были не в Аахене, а проезжали по людной улице Лос-Анжелеса. К счастью, с нами был молодой американец, который без особых церемоний завладел рулем машины.

Из Аахена я отправился в Гёттинген с поручением от Вестингауза найти среди учеников Прандтля специалиста по гидродинамике, который согласился бы поступить в Исследовательский Институт компании. В то время, немецкая молодежь стремилась попасть в Америку и я нашел нужного специалиста в лице Тиченса. Он согласился на предложенные условия и в тот же год переселился в Питсбург. Прандтль помог мне в деле ознакомления с аэропланной промышленностью, указав наиболее интересные заводы и снабдив меня рекомендательными письмами.

Посетив заводы, я отправился в Берлин, где меня ждали жена и дочь. Моя старшая дочь уже окончила Берлинский политехникум и работала в городе, как начинающий архитектор. У нас был план взять ее с собой в Америку и там дать ей возможность ознакомиться с американской архитектурной школой. Сын еще должен был закончить несколько предметов и предполагалось, что в Америку он переселится в 1929 году и поступит в Вестингаузовскую школу для начинающих инженеров.

Из Берлина мы направились в Чехословакию. В городке Пади-бради, возле Праги, открылась Украинская Сельскохозяйственная Академия, в которой обучались беженцы из России, уроженцы малороссийских губерний. Мои два младших брата состояли профессорами этой Академии и я хотел с ними повидаться. До войны я не раз переезжал границу между Германией и Австрией и происходило это безо всяких затруднений. Теперь дело обстояло иначе. Таможенный чиновник на чешской границе, отказывался понимать немецкий язык. Не понимал меня также, когда я говорил по-русски. Пришлось вспоминать французский язык, приемлемый для чиновника. Вспомнил моего спутника по пароходу, немца, посещавшего, по предписанию врача, Карлсбад. Он рассказывал, что не мог там купить марку на почте, пока не выучил несколько слов по-чешски. Это так на него подействовало, что он заменяет теперь Карлсбад каким‑то немецким курортом.

В Пади-брадах повторилась та же история, но только вместо чешского, появился малорусский язык или как теперь принято говорить — украинский. Люди, которых я давно знал и с которыми прежде общался по-русски, теперь отказывались понимать русский язык. Вспоминалась Украинская Академия Наук. По статуту научные труды этой Академии должны были печататься на украинском языке. Но на этом языке не существует ни науки, ни научной терминологии. Чтобы помочь делу при Академии была образована Терминологическая Комиссия и были выписаны из Галиции специалисты украинского языка, которые и занялись изготовлением научной терминологии. Брались термины из любого языка, кроме родственного русского, имевшего значительную научную литературу.