Воспоминания - Степан Тимошенко

На заводе у Вестингауза я встречался с взрослыми людьми, а в университете приходилось иметь дело с молодежью и меня поразила грубость и невоспитанность этой молодежи. Какого‑либо почтения к профессору нет и следа. Студент входит в ваш кабинет в пальто и в шапке и без всякого обращения начинает говорить о своем деле. Я пытался их приучить хоть шапку снимать, но хороших результатов не имел. Еще один пример. Итти домой мне приходилось иногда по грязным улицам. Настоящих тротуаров часто не было и по грязным местам имелись узкие досчатые мостки. Жена обратила внимание, что я часто возвращался с грязными сапогами и попросила осторожнее обходить грязные места. После этого я внимательно проследил почему пачкаю сапоги и нашел, что вдоль моей улицы расположено несколько студенческих общежитий и в некоторые часы немало студентов идут мне навстречу. Заметил, что при встрече студент не спешит дать дорогу профессору и я, не думая, уступаю дорогу и схожу с мостков. Решил изменить мое поведение, не уступать дороги и идти прямо на студента. При моем росте и весе этот метод оказался удачным — студенты уступали дорогу и я стал приходить домой с чистой обувью. Позже мне объяснили, что Мичиганский университет — штатный, что большинство его студентов приходят из малокультурных слоев и вежливостью не отличаются. Когда я перешел на службу в Станфордский частный университет, где большинство студентов выходило из интеллегентных семейств, я встретил молодежь с лучшими манерами.

Скоро я имел случай познакомиться с внутренней жизнью одного из общежитий. Меня попросили прийти на обед и рассказать студентам об организации высшего технического образования в России. В нижнем этаже располагались столовая и гостиная. Пылал камин. Электрические лампочки горели в особых подсвечниках. Студенты видимо постарались придать торжественность своему обеду. После обеда я сделал доклад. Потом председательствовавший студент предложил показать прочие помещения общежития. Во втором этаже помещались комнаты для занятий. Вокруг каждого стола по несколько стульев. Видимо за каждым столом сидело по несколько занимающихся студентов. В мое время русские студенты так не работали. Каждый старался иметь хоть небольшую, но отдельную комнату. Особенно меня поразил третий этаж — студенческая спальня. Большая комната, в которой постели расположены были в три этажа. Я невольно вспомнил военную службу в Петербурге, но у нас там постели располагались только в два этажа и казармы Николаевских времен имели очень высокие потолки. Вспомнил и общежитие Путейского Института, где большинство студентов имели отдельные большие комнаты. А вот тут в стране, кичащейся высоким стандартом жизни, студенты живут в казарменной обстановке и, как видно, к ней привыкают.

Вспоминаю съезды секции механики, в которых я впоследствии участвовал. Их устраивали обычно в крупных университетах в каникулярное время и предоставляли для жития членов общества студенческие общежития. Казарменная обстановка общежитий членов Общества видимо не стесняла.

Скоро после начала занятий в университете я имел случай познакомиться с Советом профессоров. Это — многолюдное собрание, в котором принимают участие не только профессора, но и преподаватели. Обсуждение дел при таком многолюдстве, конечно, невозможно и все ограничивается годовым отчетом президента, который обычно принимается без всяких прений. На этот раз заседание имело неожиданное для меня продолжение. После чтения отчета президент говорил речь, точнее сказать делал выговор группе профессоров. Оказалось, что на последней футбольной игре некоторые профессора напились пьяными и безобразничали во время игры. И вот президент укорял их за такое поведение в присутствии студентов.

Это заседание произвело на меня такое впечатление, что позже я на заседания профессорского Совета больше никогда не ходил. Сначала думал, что такое жалкое положение профессуры происходит оттого, что нет академической свободы и профессора, не имея власти, не могут оказывать никакого влияния на университетскую жизнь. Позже увидел, что положение профессора в Америке не считается таким высоким, как это имеет место в Европе. Лучший доктор медицины или лучший инженер вовсе не стремится в профессуру, а предпочитает частную практику. Уровень инженерного состава Исследовательского Института Вестингауза в среднем выше, например, чем уровень профессуры инженерного факультета Мичиганского университета. Давать какую либо власть такой профессуре не имеет, конечно, никакого смысла. Это положение дела меня не огорчило. Я пошел в университет, чтобы получить свободное время для научной работы и это мне удалось. На учебные занятия я затрачивал мало времени.

Второй семестр моих занятий в Мичиганском университете начался с недоразумения. Зайдя после перерыва между семестрами в университет, я нашел на моем столе две толстых пачки студенческих карточек. Видимо, мне поручалось вести занятия по общеобязательному курсу механики с двумя многочисленными группами студентов. Я вовсе не расчитывал тратить время на такого рода занятия и пошел к декану для объяснений. Я был приглашен для занятий с лицами, готовящимися к докторскому званию, а не для обычных занятий по механике со студентами третьего курса. Декан со мной согласился. Объяснил все недоразумением и взял обратно студенческие карточки.

Отделавшись от занятий по элементарной механике, я занялся организацией курса для будущих докторов. Из предварительной записи увидел, что целый ряд младших преподавателей желает слушать мой курс и не только преподавателей инженерных предметов, но и математиков. Записалась и группа студентов, главным образом аэродинамического отделения. Решил прочитать курс «Тонкие стержни и пластинки». В таком курсе я мог показать целый ряд приложений теории в конструировании аэропланов. Мог также указать недостаточно разработанные отделы теории, которые могли послужить темами для докторских диссертаций. Курс имел успех. Число слушателей в продолжении семестра не уменьшалось, хотя никакого контроля посещения лекций не было. Студенты выполняли ряд задач, требовавших немало вычислительной работы. Интерес будущих инженеров нельзя удержать чисто теоретическими лекциями. В теории тонких стержней я пользовался примерами из области конструкции аэропланов. По пластинкам имел большой запас примеров из моего собственного опыта в области кораблестроения. Так прошел мой первый курс прикладной теории упругости в Мичиганском университете.

Университетские занятия брали только часть моего времени. Остальное время уходило на научную работу. Я давно уже обещал профессору Hort две статьи для выходившей под его редакцией Энциклопедии Технической Механики. Теперь я мог спокойно заняться этой работой. Первая из этих статей должна была дать обзор работ по задачам устойчивости деформации упругих тел. Я всегда интересовался такими задачами и без особых затруднений смог собрать нужные материалы. Приготовил также реферат моих работ на русском языке, оставшихся почти неизвестными на Западе. Во второй статье нужно было собрать литературу, касающуюся применения Теории Упругости и Сопротивления Материалов в области машиностроения. Тут я использовал многочисленные доклады, изготовленные мною в свое время для компании Вестингауз. Обе статьи были написаны в продолжение учебного года 1927-1928 и позже опубликованы в указанной Энциклопедии.