Воспоминания - Степан Тимошенко

Главные трудности были в том, что новая секция предполагала иметь свой журнал и свои отдельные собрания. В конце концов все уладилось и с 1928 года секция начала свою деятельность. Так как направление деятельности секции соответствовало назревшей в стране потребности, то успех секции был огромный и сейчас это самая большая и самая деятельная секция Общества. На годовых собраниях Общества она обычно имеет наибольшее количество сессий и публикует наибольшее количество работ. Журнал секции нашел широкое распространение не только в Америке, но и в Европе и является, пожалуй, крупнейшим изданием в своей области.

Мичиганский университет

Весной 1927 года я получил телеграмму от декана Инженерной школы Мичиганского Университета, который сообщал, что при школе учреждена особая кафедра для исследовательской работы по механике и он предлагал мне занять эту кафедру. Это было как раз то, о чем я мечтал. После пяти лет работы в американской промышленности я чувствовал, что имею достаточный опыт для организации подготовки молодых специалистов в области механики. Ответил декану, что согласен с его предложением и буду рад заняться организацией преподавания механики при Мичиганском университете. Не получая от декана никаких дальнейших известий, решил для выяснения дела использовать мой летний отпуск и посетить Мичиганский университет.

По приезде туда я узнал, что пригласивший меня декан заболел и уехал в отпуск и что его замещает глава отдела механики. Тот ничего не слыхал ни о новой кафедре, ни о моем приглашении. Он попросил доставить ему постановления правления университета и из них узнал, что исследовательская кафедра действительно учреждена и что я приглашен ее занять. Это было мое первое знакомство с американскими университетскими порядками. Профессора только преподают, а все прочие дела, даже приглашение новых профессоров, ведутся администрацией во главе с президентом университета, который может не иметь никакого отношения пи к науке, ни к преподаванию. Это, конечно, было совсем не похоже ни на западно-европейские, ни на русские порядки. То, что мы в России называли Академической Свободой, здесь совсем не существовало.

Возвратившись из отпуска, я первым долгом решил переговорить с Кинтнером, объяснить ему, что я решил с осени оставить службу в Исследовательском Институте и начать профессорскую деятельность в Мичиганском университете. Кинтнер всегда относился ко мне хорошо и тут, искренно желая мне добра, старался отговорить меня от плана перехода на службу в университет. Он говорил, что сам был одно время профессором, но предпочел работу в Исследовательском Институте. Мое положение у Вестингауза может быть совершенно изменено. Я могу получить официальное звание консультанта завода и буду свободен от заводских правил. Смогу посещать любые конгрессы не только в Америке, но и в Европе. Все это было очень заманчиво. Но я знал, что пока буду на заводе, покоя не будет и научно работать не смогу.

Убедившись, что на заводе меня удержать нельзя, Кинтнер явился с другим предложением. Так как я знал заводские дела и имел учеников во всех его отделах, то общее руководство работами по механике я мог вести, затрачивая сравнительно немного времени и вот мне было предложено остаться в Компании в качестве приезжающего консультанта. С этим я согласился. Условились, что буду приезжать раз в месяц и в продолжении двух дней буду обсуждать вопросы механики с заводскими инженерами.

В конце сентября 1927 года, покончив с заводскими делами, я переселился в Анн-Арбор, месторасположение Мичиганского университета. Начался новый период моей деятельности в Америке.

С первого же дня моих занятий в университете я почувствовал, что отношение ко мне совсем не такое, как на заводе. На заводе инженеры обращались ко мне за советом, за помощью. Они были со мной любезны — я не был их конкурентом. Совсем иное положение было в университете. Здесь я иностранец, плохо говорящий по-английски, поставленный в привилегированное положение. Я должен был заниматься только небольшое число часов в неделю и мое жалование чуть ли не вдвое превышало обычное профессорское жалование.

Еще летом, при моем первом посещении университета, исполнявший обязанности декана профессор указал мне мою будущую комнату, пообещал сделать нужный ремонт и заказать выбранную мною мебель. Теперь оказалось, что ремонт еще не начинался, что заказанная мебель еще не пришла. Служитель открыл мне совершенно пустую комнату. В одном углу я нашел гвоздь, на который повесил свое пальто. В том же углу, на полу, положил книги и отправился к декану.

Еще во время летнего посещения университета было условлено, что для ознакомления со студентами, с их подготовкой, и до начала занятий с докторантами я возьму в первом семестре одну группу студентов, занимающихся элементарным курсом сопротивления материалов. И вот теперь секретарша декана передала мне список моих студентов и номер комнаты, где я буду вести занятия. Комната меня удивила. Вдоль всех стен шли черные доски. Тут я узнал, что установившаяся форма занятий такова: сразу вызывается весь класс, студентам раздаются задачи и профессор наблюдает за ходом их решения. Каких‑либо лекций не читается, а на каждый урок задается прочитать некоторые страницы установленного учебника. В конце семестра производится письменный экзамен, на котором задается ряд задач, соответствующих главным отделам курса. Занятия профессора со студентами состоят в подготовке класса к такого рода экзаменам. При таких занятиях отделы курса, не сопровождаемые задачами, совершенно студентами не изучаются. Они, например, не получают никаких сведений о физических свойствах строительных материалов, о допускаемых напряжениях и об усталости металлов. О форме американского экзамена я узнал только в конце семестра и вел в Своей группе занятия так, как делал это в России. Занимался главным образом объяснениями, а не спрашиванием. Мои студенты получили больше сведений о предмете, чем студенты других групп и в то же время на окончательных экзаменах оказались не хуже студентов, занимавшихся только задачами.

Возвращаюсь к первым дням моих занятий в университете. Служитель, убиравший коридор, должно быть заметил трудности моего положения и в одно утро доложил мне, что один из профессоров механики имеет годовой отпуск. Его стол в соседней комнате свободен и я могу его занять. Что я и сделал. В противоположном углу комнаты сидел за столом господин, занятый какими‑то чертежами. При моем появлении он никакого движения не сделал и потому я молча уселся за указанным мне столом и занялся своим делом. Не помню сколько дней продолжалось это положение. Я приходил в комнату к часам моих занятий и всегда заставал моего соседа за чертежами. Оба молчали, так как не были друг другу представлены. Наконец, в одно из моих посещений американец заговорил. Он приступил прямо к делу интересовавшему его и спросил, знаю ли я что‑либо о металлических оконных рамах. Я ничего о таких рамах не знал, но все же разговор продолжался и постепенно я узнал многое о профессорских занятиях в университете.