«Если», 1997 № 01 - Джеймс Уайт

Впрочем, не один Уильям Берроуз был возведен на пьедестал. За эталон отныне брались уже покрывшийся респектабельной позолотой «классики» сюрреализм, поп-арт, «новый роман», абсурдизм, эстетика коллажа и промышленной рекламы, галлюцинаторное искусство поборников «новых врат восприятия»[7], мифы масс-культуры (Джеймс Бонд), киномифы (Мэрилин Монро), политика — становившаяся все более возбуждающим и кровавым телезрелищем, хэппенингом (Кеннеди, Вьетнам)…

«В середине шестидесятых, — вспоминает Олдисс, — метаморфозы стали жизненно необходимы. Англия свинговала[8], битломания как эпидемия охватывала страну, длина волос росла, дух потребительства расцветал пышным цветом, а юбки укорачивались до естественного предела. В воздухе веяло новым гедонизмом. Империя растворилась, и римляне становились просто итальянцами… Шестидесятые остались в памяти мещан-ски-красочными воскресными журналами, ростом влияния лейбористов, наркотиками, промискуитетом, подешевевшими авиабилетами, цветным телевидением, поп-музыкой, которая внезапно заговорила человечьим голосом, — и постоянной опасностью того, что на Ближнем Востоке или во Вьетнаме, или в Южной Африке, или Гдетотамеще рано или поздно произойдет нечто, что взорвет весь этот мир к чертовой матери, ныне, и присно, и во веки веков, аминь! Вот чем по-настоящему был Дивный Новый Мир, частью которого мы не переставали себя ощущать».

А теперь сравните:

«Это был мир, которым в те дни правили оружие, гитара и игла, более сексуальная, чем сам секс; мир, где сильная правая рука осталась единственным мужским половым органом, что было и неплохо, учитывая тенденции роста народонаселения: до 2000 года число живущих на Земле должно было удвоиться».

Последняя цитата — из романа самого Майкла Мурко-ка…

Литература, вызванная к жизни редактором «Новых миров», могла нравиться или вызывать яростное неприятие, она могла — как все модное — стать на время популярной и затем быстро сойти на нет. (Что до авангардизма, так он вообще рассчитан на успех сиюминутный, как и всякий шок: когда к стилистической пиротехнике, эпатажной нецензурщине и бьющим наотмашь сценам привыкаешь, все это становится донельзя скучным…) Но этой непривычной, возбуждающей фантастике следует отдать должное хотя бы в одном: она была поразительно созвучна времени.

Об эпохе «свингующих» шестидесятых и сегодня можно составить неплохое представление, погрузившись в старые подшивки «Новых миров».

Кстати говоря, поначалу никакого названия движение не имело. Просто пошла волна новых авторов, чьи экспериментальные романы и рассказы переворачивали с ног на голову все привычные представления о «научной фантастике». (Аббревиатуру SF бунтари сохранили, но предпочитали расшифровывать ее как speculative fiction — «литература размышлений»). И уже спустя год-два имена Брайана Олдисса, Джеймса Грэма Балларда, Джона Браннера, Майкла Джона Харрисона, Джона Слейдека, Кристофера Приста «и примкнувших к ним» вскорости американцев Томаса Диша, Нормана Спинра-да и Сэмюэля Дилэни были на слуху у всех, кто читал фантастику. Вне зависимости от того, как к ним относились…

А потом подоспел и ярлычок. Словосочетание «Новая волна» первоначально возникло где-то в дебрях фэн-зинной субкультуры, а затем один из молодых талантов, Кристофер Прист, превратил его в своего рода знамя, в фирменный знак той фантастики, что печаталась преимущественно в «Новых мирах».

…Однако к концу декады волна пошла на убыль. Во-первых, как уже говорилось, революции не бывают перманентными. Да и мощный, хорошо структурированный американский рынок (именно он в конечном счете и определяет ситуацию в англоязычной фантастике) оказался не по зубам бунтующей молодежи — самоуверенной, как ей и положено от века. К 60-м годам фантастическая литература на Западе стала массовой — а значит, всем радикальным завихрениям, выбивающимся из привычных представлений среднего массового читателя, отныне суждено было оставаться колебаниями периферийными…

Ко всему прочему, и ситуация с изданием «Новых миров» в значительной мере вышла из-под контроля Муркока. Причины оказались не творческие и не организационные, но прозаически-финансовые: волна налетела на стену, анархия молодых бунтарей — на жестко организованных кредиторов.

Правда, журнал не обанкротился, хотя помощь пришла с неожиданной стороны — от культурно-административного истеблишмента! «Новые миры» получили субсидию от Британского совета по делам искусств, причем склонили сей высокий правительственный орган к этому решению такие столпы национальной культуры, как Энтони Берджесс, Кеннет Олсоп, Энгус Уилсон и Джон Бойнтон Пристли. Все, надо сказать, люди не молодые и уж никак не радикалы.

И все же Муркок был вынужден расстаться с «Новыми мирами». Случилось это в 1971 году. Еще вышло несколько антологий с аналогичным названием, однако по всему было ясно: время «Новой волны» ушло.

Сегодня, по прошествии четверти века, особенно отчетливо видна несоразмерность замаха бунтарей с тем остаточным влиянием, которое оказала их революция на развитие фантастики по обе стороны Атлантики.

Во многих отношениях это «движение» повторило судьбу иных «волн»: битников, хиппи, авангардистов. Решительно отбросив «отжившую», по их мнению, фантастику, молодые агрессивные революционеры если и сокрушали какие-то бастионы то, скорее, чисто внешние: здравого смысла, традиционной литературной техники, общепринятых приличий.

Изменились прежде всего задачи. Отныне фантастика, литература изначально познавательная в самом широком, философском значении этого слова, призвана была замкнуться на себе самой как на феномене чисто эстетическом; отныне вопрос «о чем написано и зачем» был решительно вытеснен другим — «как написано».

Кроме того, изменения сокрушительным катком прошлись по традиционному спектру тем и проблем. Аморфные, туманные далекие звезды и столь же отдаленное будущее оказались вытеснены приметами более знакомыми — фантастика зациклилась на «здесь» и «сейчас». Даллас и Вьетнам, космодром на мысе Кеннеди и баррикады Сорбонны, пожарища в негритянских гетто Нью-Йорка и Лос-Анджелеса и «культурная революция» в Китае вкупе с экологией, демографией, новыми культами, структурализмом, mass media, поп-музыкой, марихуаной, мини-юбками и длинными волосами, Марксом, Мао и Че, сексуальной революцией и демонстративно частым употреблением слова fuck. Вспоминаете?.. Блаженные 60-е — 70-е! Все перечисленное, разумеется, имело место и в мире «нефантастическом», однако попытки подтянуть до него закомплексованную «отставшую» science fiction успех принесли лишь временный. Побурлив без малого десятилетие, «Волна» как-то незаметно схлынула, и все вернулось на круги своя.