«Если», 1997 № 01 - Джеймс Уайт

Правда, революция не прошла бесследно: когда спала пена, то обнажились не только вынесенные на фантастический берег галька, песок, но и весьма солидные камни. И среди них — три настоящих монолита, без которых история фантастики во второй половине во всех отношениях фантастического XX века была бы неполной. Познакомимся же с теми, кому течение во многом обязано бурным взлетом и, пусть кратковременным, триумфом.

В первую очередь это те самые три столпа, на коих покоится британская фантастика последних десятилетий: Джеймс Грэм Баллард, Джон Браннер, Брайан Олдисс. Первый так и остался в истории фантастической литературы единственным и неповторимым. Может быть, потому, что и влияние Балларда на эту литературу все время шло «по касательной»: писатель и жанр в целом двигались каждый своим путем, с интересом переглядываясь и без особого усердия пытаясь перенять друг у друга «коронные» приемы. По крайней мере, коллеги Балларда охотнее заимствовали его теоретические находки и программные манифесты (в частности, переключение внимания с космоса звезд и галактик на микрокосм человеческой личности, на «внутреннее пространство» психики, подсознания), но не темы и проблемы.

То, что это блестящий стилист, уникальный мастер настроения и неподражаемый литературный «пейзажист», стало ясно уже по первым опубликованным вещам. Но и то, что зыбкое, сюрреальное марево слов, символов и подсознательных образов способно увлечь, заворожить лишь на время, после чего начнет остро сказываться отсутствие литературного «мяса» сюжета, драматического конфликта, полнокровных характеров — сегодня, когда пик Балларда позади, также очевидно.

Начинал он, кстати, со «спокойных», хотя и окруженных неповторимой аурой многозначности и недосказанности рассказов — самой что ни на есть традиционной НФ; затем успех писателю принесла серия исконно «британских» романов о глобальных катастрофах. А затем пошла полоса диких, необузданных экспериментов с формой — и… на сей раз успех оказался более чем спорным. В литературе «общего потока» всем этим уже вдосталь наигрались задолго до Балларда, а что касается мира science fiction, то здесь, да, подобные экзерсисы были в новинку. Так Баллард и остался в «массовой» фантастике белой вороной, автором, в большей мере привораживающим университетских профессоров и диссертантов, нежели широкого читателя…[9]

Отдали дань литературному эксперименту, столь же радикальному, и два других «кита» «Новой волны» — Джон Браннер и Брайан Олдисс. Но… спохватились, вернувшись в лоно традиционной коммерческой фантастики. Правда, значительно облагородив ее, поскольку обоим присущи стиль и общая культура.

Браннер прославился мощным апокалиптическим триптихом, тремя романами на тему грядущей катастрофы: демографической — «Остановись на Занзибаре» (1968), экологической — «Глянули агнцы горе» (1972), и информационной — «Оседлавший волну шока» (1975). А Ол-дисс — после предельно экспериментальных и потому абсолютно «нечитабельных» романов конца 60-х годов — неожиданно обратился к более привычному у авто-ров-американцев замысловатому конструированию фантастических миров своей эпической трилогией о планете Гелликонии, заставив потесниться на пьедестале славы автора цикла о Дюне Фрэнка Херберта. Таким образом, даже великие три мушкетера «Новой волны» со временем совершили откат от буйных экспериментов — к извечной спокойной и рассудительной прозе. А в творчестве их менее блистательных коллег-соотечественников — Эдмунда Купера, Гая Комптона, Кита Робертса, Боба Шоу и Иэна Уотсона — если что и осталось от былых революционных порывов, то разве что более пристальное внимание к человеку и всему комплексу гуманитарных проблем. Пожалуй, единственным, кто совершил более сложную эволюцию: от радикализма «Волны» во взвешенную и даже вызывающе «старомодную» философскую фантастику, а затем снова в модернистские дебри — остается знакомый нам исключительно по промежуточному этапу Кристофер Прист.

Еще разительней проявила себя фантастическая «контрреволюция» на противоположном берегу Атлантики.

Там смена поколений оказалась не менее ощутимой и предсказуемой. К началу 60-х заметно сдали многие ветераны кэмпбелловского призыва — Хайнлайн, Саймак, Бестер; из более молодого поколения на фоне других как-то потерялся искрометный весельчак Шекли. Правда, иные признанные мэтры — Пол, Андерсон, Фармер — по-прежнему не теряли темпа, но в целом… Усталость материала в жанре американской НФ уже трудно было скрыть. Ее зацикленность на привычном круговороте тем и сюжетов, растущая год от года атмосфера дружеского междусобойчика, тусовки, где критиковать своих считалось неприличным, и демонстративная отгороженность от мира извне (где как раз все бурлило и разительно менялось!), короче, все эти подводные течения со временем (как только сигналом громыхнуло на Британских островах) вырвались на поверхность.

Однако извержение вышло не столь бурным, как в фантастике английской…

Когда речь заходит о лице американской «Новой волны», принято называть шестерку имен. Это Сэмюэл Дилэни, безвременно ушедший Роджер Желязны, Томас Диш, Роберт Силверберг, Норман Спинрад и Харлан Эллисон.[10] Спровоцированные англичанами, все они бурно стартовали в середине 60-х, собрав «на круг» рекордное число высших премий (особенно преуспели в том Дилэни, Желязны и Эллисон), и спустя десятилетие прочно утвердились в первых рядах новой американской фантастики.

Я даже не буду перечислять их самые значительные произведения, которые хоть и с опозданием, но все же пришли к отечественному читателю. Достаточно имен — кто их сейчас не знает!

А затем… Затем пути вышеуказанных звезд американской фантастики кардинально разошлись.

Из всей шестерки, пожалуй, только Дилэни продолжал писать «по-старому». Что в нашем контексте означает: продолжал писать вызывающе экспериментальную — на грани скандала — модернистскую прозу, густо замешенную на подсознании, мифологических и культурных ассоциациях. Кроме того, Дилэни неожиданно нашел себя в иной сфере — академической критики, быстро став одним из ведущих специалистов в «фантастоведении». Не изменил своей манере и Эллисон, чей конек — короткие новеллы. Однако его нервная, экспрессивная проза, выражающая неудовлетворенность героев и автора окружающим миром, мало подходила заметно остепенившейся, покрывшейся жирком довольства и самоуспокоенности Америке 1980-х… А вот некогда подававшие большие надежды Диш и Спинрад в последние годы пишут меньше и то, что публикуют, увы, сенсации в мире фантастики давно не вызывает.