На поводу у сердца (СИ) - Майрон Тори

— Ч-что? — я не расслышал её сиплого голоса, лишь прочитал вопрос по губам.

— Да, моя маленькая, я люблю тебя, слышишь? — заглядываю ей точно в глаза. — И мне следовало сказать тебе об этом сразу, как понял… Прости меня. Я дурак. Я просто не знал… не думал, что ты чувствуешь то же, и не хотел всё портить.

— Ты ш-шутишь? — а теперь отчётливые, панические нотки разрывают её тихий шёпот.

— Нет.

Но она не верит.

— Если это какая-то шутка, то п-перестань сейчас же… Я не…

Договорить ей я не позволяю: запечатав её рот очередным поцелуем, отрываю малышку от земли, подхватив её за попку. Пара шагов — и умещаю её на капот, раздвигаю стройные ножки, удобно устраиваясь между ними.

— Разве так шутят? — прижимаюсь пахом к сердцевине её бёдер и чуть ли не забываю, как дышать, когда даже сквозь ткань джинсов чувствую, насколько она там горячая. Возбуждение оглушает настолько, что мне едва удаётся уловить её удивлённый стон. Только круглые, точно месяц, глаза, смотрящие на меня, как на привидение, удерживают от того, чтобы не наброситься на неё в эту же секунду.

Понимая, что она по-прежнему мне не верит, беру ладонь Николь в свою и, нежно поцеловав каждый пальчик, прикладываю её к своей груди, желая дать малышке ощутить, как быстро бьётся из-за неё моё сердце.

— А оно разве шутит? — шепчу я, чувствуя, как неудержимо нарастает сгусток напряжения, исходящий от её кисти, бьющий наотмашь по грудной клетке. — Потому-то я и вышел из себя сегодня, увидев тебя в этом сексуальном платье. Мне не на тебя было противно смотреть, как ты подумала. Я просто сошёл с ума от ревности, когда понял, сколько мужиков на тебя плотоядно пялятся. Я хотел тебя спрятать ото всех. Только для себя, понимаешь? — шумно выдыхаю собирающееся в горле отчаянье. — Я знаю, нам нужно будет ещё много чего обсудить, но я могу уже сейчас твёрдо заявить, что не хочу тебя ни с кем делить. Ни с кем и никогда. Я хочу, чтобы ты была только моей. И прости меня за мои слова о твоём внешнем виде, заставившие почувствовать тебя, будто ты мне не нравишься. Это не так. Совсем не так. Я тебя обожаю, в каком бы виде или настроении ты ни была. Злющую, как мегера, или сияющую и лёгкую, какой ты бываешь в хорошем расположении духа. В этом горячем платье или в сером мешке — не важно. Я люблю тебя любую, Николина, со всей твоей повёрнутой бошкой и постоянными закидонами. И мне стоило признаться тебя в этом гораздо раньше.

— Но… Я не понимаю… Почему тогда тем утром ты… — наконец подаёт голос Ники и тут же заминается, явно вспоминая, что мне ни о чём неизвестно.

— И за это прости меня, Ники. Я вёл себя с тобой таким образом не из-за сожаления о случившимся ночью, а потому что думал, что я как-то навредил тебе и совершенно не помнил об этом.

— Так ты всё вспомнил? — спрашивает она тихо, смятенно, напуганно, от чего мне хочется сжать её в своих руках, вдавив в неё силой все свои чувства, но вместо этого я аккуратно скольжу пальцами по её щеке.

— Не уверен, что всё, но многое. И я очень надеюсь, что теперь, когда ты знаешь всю правду, ты сама напомнишь мне о всех недостающих фрагментах, — вкрадчиво произношу я, мягко улыбаясь, и на долгие мгновения между нами вновь замирает тишина — вязкая, звенящая, но чертовски правильная, потому что на сей раз она соткана не из напряжения от недосказанности, а из энергии наших сокровенных чувств, которые каждый из нас определённое время таил друг от друга.

— Когда ты понял? — негромко спрашивает Ники, наглядно подтверждая, что мы думаем об одном и том же.

— В тот вечер, когда неожиданно встретил тебя у Мэгги на кухне. Я не знаю, что произошло, но с того момента я больше не мог видеть в тебе мою маленькую подругу детства. И ты не представляешь, насколько тяжело мне было спать с тобой тогда в одной кровати, а после день за днём отгонять от себя мысли о тебе, чтобы не портить нашу дружбу, ведь я не думал, что ты ответишь мне взаимностью. А когда ты сообщила мне о каком-то парне, с которым якобы начала отношения, лишь убедился, что не стоит ничего говорить. А дальше ваш поцелуй с Марком и… — я на короткое мгновенье зависаю, в уме стопорясь за ещё один непонятный момент. — Так, значит, всё, что ты сказала про Марка, это…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Правда, — перебивает Ники, разом прерывая ход моей логической цепочки.

— Но тогда я не понимаю, как…

— Каждое моё слово о безответных чувствах было чистой правдой, Остин.

Я ощущаю, как усиливается дрожь в её теле, а голос вновь сходит на сип от возросшего в ней волнения, когда Ники, несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, поднимает на меня душераздирающий, уже прежде виданный мной взгляд.

— Просто поменяй в моём рассказе имя Марка на своё, а Эми — на Лару, и ты сразу всё поймёшь.

И что я хочу вам сказать? Да. Это так. Наверное, и секунды не проходит, как я действительно всё понимаю. Всё. Абсолютно всё! И в первую очередь то, что я недоумок куда покруче, чем думал ещё минуту назад.

Мне казалось, адски больно мне было тогда на кухне, когда видел на её прекрасном лице страдания от любви к моему лучшему другу, но нет — я ошибался. По-настоящему больно мне сейчас, когда осознание, что это я, сам того не ведая, годами причинял ей все эти душевные мучения, словно острый кинжал, царапает все нервные окончания, разрезает мышечные волокна, а в конце застревает в груди, медленно совершая вокруг своей оси ещё несколько оборотов.

Всё, что она тогда сказала мне, было не о Марке, а обо мне. Она любит меня. Меня, чёрт побери! И делает это уже целую вечность. Тайно. Безответно. Безусловно. Молчаливо наблюдая за моими интрижками, с улыбкой знакомясь с каждой моей девушкой, под маской друга слушая рассказы о них.

А что же делаю я в свою очередь? Что?! Так я отвечу: сначала на протяжении многих лет нашей дружбы совершенно не вижу этого и не отвечаю ей взаимностью, а когда наконец понимаю, что жизни без неё своей не представляю, вообще начинаю вести себя с ней, как конченый кретин. Что наутро у себя дома, что сегодня.

Скажите мне, где получают награду за дол*оебизм, и я сейчас же за ней побегу. Надеюсь, она будет такой же смертоносной, как и сокрушительный хук Логана, от которого меня уберёг Эндрюз.

Погодите-ка… Эндрюз…

Не забудьте поблагодарить меня потом.

Так вот оно что… Значит, Марк был обо всём в курсе. И ничего мне не сказал. Почему? Как узнал? Какого хрена молчал? И как давно? Почему тогда они целовались возле универа? Зачем Ники приплела его к своим чувствам?

Вопросы пчелиным роем проносятся в моей голове, нещадно кусая сознание на пару с гнетущим чувством сожаления, но вся эта дичь во мне мгновенно застилается ясной вспышкой любви, когда я чувствую лёгкое прикосновение губ Ники к моим.

— Только не вини себя ни в чём, Остин. Я же знаю, как ты это любишь.

— Как мне себя не винить, если я так долго делал тебе больно?

— В этом нет твоей вины. Я сама тебе не говорила.

— Но я должен был понять.

— Не должен был, — она водит по моей щеке ладонью так, будто впервые изучает или же пытается убедиться, что я реален. — Всё это уже не имеет никакого значения, Остин. Главное, что ты понял сейчас. Пусть у нас и совсем не осталось времени, — добавляет она ещё тише с непередаваемой грустью во взгляде.

Хочу вновь возразить, утешить, извиниться, задать ей тысячу и один вопрос, но все слова застревают на полпути к гортани, когда её пальцы берут в плен моё лицо, а глаза — всю долбаную душу.

— Прошу, не спрашивай меня сейчас ни о чём. Не хочу говорить. Не сейчас. Не сегодня.

— А чего ты хочешь, Ники? — будто не своим голосом выдавливаю я вопрос, которой она так ждала от меня услышать, тут же расщепляясь на молекулы от вида её расцветающей на губах улыбки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я хочу тебя, Остин, — притянув моё лицо к себе, Ники заколдовывает меня своим горячим шёпотом и льнёт щекой к щеке, как ласковая кошечка.

Вот же дьявол!.. Ну и как тут отказать? Вот именно: никак.

И потому вместо серьёзных разговоров дальше следует не просто поцелуй, а полная синхронизация наших общих чувств и эмоций, что начинают сверкать, шипеть, искрить не только в душном воздухе ночи, но и в каждом возбуждённом атоме тела. Мы оба удивлены и пребываем в тотальной растерянности, но эти ощущения ничтожны по сравнению с любовью, счастьем и почти животной похотью, что горячими потоками разбавляют нашу кровь, пролетают каруселью мурашек по коже, поднимая все волоски на теле дыбом и замолкая на кончиках пальцев.