Однажды на краю времени (сборник) - Майкл Суэнвик

В любом случае Биппи в столе. Они наверняка заглянут туда.

Я выдвинула ящик, вынула прибор. Отдала ему.

– Это провокация, – сказала я. – Они хотели, чтобы мы его использовали.

Капитан Кранч окинул меня взглядом, который яснее всяких слов говорил, что он считает меня непроходимой дурой.

– Мы понимаем гораздо больше, чем вам кажется. Существуют круги в кругах. У нас имеются информаторы в будущем, причем некоторые из них занимают куда более высокие посты, чем вы можете себе представить. Только не все, что мы знаем, должно становиться достоянием общественности.

– Черт, но ведь эта дрянь – настоящее зло!

У змеи взгляд теплее, чем у этого человека.

– Поймите следующее: мы сражаемся за то, чтобы выжить здесь. Истребление – это не выход. Можете переживать какие угодно моральные кризисы, когда война будет выиграна.

– Необходимо сохранить это в тайне. Технологию. Если ее использовать, то в результате это приведет лишь к тому…

Он не слушал меня.

Я достаточно долго проработала на правительство, чтобы понимать, когда я впустую сотрясаю воздух. Поэтому я умолкла.

Когда Капитан Кранч ушел с Биппи, Шрайвер остался, иронически глядя ему вслед.

– Люди получают то будущее, какого заслуживают, – заметил он.

– Но я как раз об этом и говорю. Геворкян пришла из будущего, чтобы оно воплотилось. Это означает, что время не предопределено. – (Кажется, я становлюсь плаксивой. День выдался трудный.) – Тот ее знакомый сказал, что в этой операции задействовано много народу. Они не знали, как все повернется. Они этого не знали.

Шрайвер промычал что-то, нисколько не заинтересованный.

Я продолжала гнуть свое, не обращая внимания:

– Если оно не предопределено, если они так стараются, чтобы оно осуществилось, значит все наши усилия все-таки не так уж и тщетны. Будущее можно предотвратить.

Шрайвер наконец-то поднял голову. В его глазах горел странный торжествующий огонек. Он улыбнулся своей лукавой улыбкой, будто вопрошающей: «Ну разве это не забавно?» – и сказал:

– Не знаю, как ты, но некоторые из нас работают как проклятые, чтобы так и было.

И, насмешливо подмигнув, он ушел.

Как пульс размеренный машины бьется[27]

Щелк.

Включилось радио.

– Слышь.

Марта упрямо шагала, глядя себе под ноги. За правым плечом – Юпитер, за левым длинный шлейф Дедала. И ничего тут такого. Надо просто шагать – шагнула, дернула, шагнула, дернула. Делов-то.

– Шиш.

Марта повела подбородком, и радио выключилось.

Щелк.

– Слышь. Шиш. Кив. Эль. Сен.

– Заткнись, заткнись, заткнись! – Марта сердито дергала веревку, и сани, на которых лежал труп Бертон, подпрыгивали на твердой сернистой земле. – Бертон, ты умерла. Я проверяла: у тебя вместо лица дырка здоровая – кулак можно просунуть. А мне нельзя съезжать с катушек. Я вляпалась, мне нельзя, понимаешь? Так что, будь добра, заткнись нафиг.

– Не. Бер. Тон.

– Да мне без разницы, заткнись.

Она снова дернула подбородком, и радио выключилось.

Над западным горизонтом нависал Юпитер – огромный, яркий и прекрасный. Но после двух недель на Ио его красота уже не так завораживала. Наверху в двух сотнях километров изрыгал в небо серу и диоксид серы Дедал. Его газовый шлейф отражал свет невидимого солнца, и в визоре Марты раскрывался волшебный светло-голубой веер. Но у нее совсем не было настроения любоваться грандиознейшим зрелищем во Вселенной.

Щелк.

– Я не сошла с ума, – поспешно выпалила Марта. – Ты – просто мое подсознание. А у меня нет времени, чтобы разбираться с какими-то там неразрешенными психологическими противоречиями. Не буду больше тебя слушать.

Тишина.

Луноход перекувырнулся раз пять, а потом врезался в булыжник размером с Сиднейский оперный театр. Марта Кивельсен, рожденное ползать скромное создание, была так надежно пристегнута, что едва сумела выпутаться из ремней безопасности, когда мир наконец перестал вертеться. А вот Джулиет Бертон, высокая, ловкая и спортивная Джулиет, уверенная в собственной везучести, пристегнуться не потрудилась и влетела в опору.

Из-за диоксида серы, летящего с огромной скоростью параллельно поверхности, не было видно ни зги. Поэтому Марта сначала выволокла из-под обломков лунохода облаченное в скафандр тело и укрылась от беснующейся бури – и только потом увидела, что сталось с Бертон.

И сразу же отвернулась.

Тот выступ расколол не только шлем Джулии, но и ее голову.

Возле скалы, в которую они врезались, намело нечто вроде сугроба – диоксид серы, летящий «горизонтальными струями», как это называли геологи-планетарники, частично оседал на камне. Марта машинально набрала полные горсти этого снега и ссыпала его в шлем напарницы. Поступок абсолютно бессмысленный, ведь в вакууме тело не будет разлагаться. Зато снег скрыл изуродованное лицо.

Марта села и глубоко задумалась.

Снег летел ровно, нисколько не завихряясь. На Ио отсутствовала необходимая для этого атмосфера. Буря здесь обычно начиналась следующим образом: в скале разверзалась трещина, поток диоксида серы стремительно извергался оттуда и, в полном соответствии с законами баллистики пролетев несколько миль, падал на поверхность. Тот снег, которому на пути встретилась скала, по большей части останется на ней или осыплется к подножию. Можно проползти под горизонтальной струей (именно так Марта и выбралась из обломков), добраться до развороченного лунохода и, двигаясь медленно и аккуратно, с помощью шлемной подсветки отыскать нужные вещи.

Марта опустилась на четвереньки. В ту же минуту буран прекратился – так же внезапно, как и начался.

Она встала, почему-то чувствуя себя очень глупо.

Но буря могла возобновиться в любой момент. Лучше поспешить, поторопила себя Кивельсен. Возможно, это лишь короткая передышка.

Она быстро и с опаской обыскала обломки лунохода. Основной резервуар с воздухом, из которого они наполняли свои баллоны, лопнул. Волшебно. Значит, оставался ее индивидуальный баллон, на треть пустой, два полных запасных баллона и баллон Бертон, тоже пустой на треть. Это было жутко – отстегивать баллон от скафандра Бертон, но что поделать. Прости, Джули. Воздуха должно хватить, посмотрим-ка, почти на сорок часов.

Марта откопала вогнутый кусок луноходной обшивки, моток нейлоновой веревки, вместо молотка и пробойника применила два каких-то обломка и соорудила для Бертон подобие саней.

Будь она проклята, если бросит тело здесь.

Щелк.

– Так. Лучше.

– Да неужели.

Впереди простиралась холодная серная равнина. Гладкая, словно стекло. Ломкая, словно заледеневшая карамель. Холодная, словно ад. Марта включила на шлемовом визоре карту и посмотрела, сколько осталось. Еще каких-нибудь сорок пять миль по смешанной местности, и вот он – посадочный модуль. А оттуда до дома рукой подать. Раз плюнуть, подумала Марта. Ио привязана к Юпитеру, значит Отец Планет так и будет неподвижно маячить в небе, словно навигационный буй. Юпитер за правым плечом, Дедал за левым. И все кончится хорошо.

– Сера. Трибоэлектрическая.

– Не держи все в себе. Что ты хочешь мне сказать?

– И ясно мною. Ныне познается. Как пульс. Размеренный. Машины. Бьется, – пауза. – Вордсворт.

Если забыть про странный запинающийся голос, это было так похоже на Бертон с ее классическим образованием и любимыми старыми поэтами вроде Спенсера, Гинзберга или Плат, что на мгновение Марту охватила растерянность. Бертон страшно надоедала всем со своими стихами, но они ведь действительно ей нравились, и теперь Марта жалела, что так часто в ответ на очередную цитату закатывала глаза или отпускала пренебрежительное замечание. Но горевать она будет потом. А сейчас нужно дойти.

Равнина была темно-коричневой. Совершив пару движений подбородком, Марта увеличила интенсивность изображения. Визор заполнили желтые, оранжевые и красные цвета – точь-в-точь рисунок восковыми мелками. Так ей нравилось гораздо больше.

Но ландшафт, пусть даже и раскрашенный цветными мелками фирмы «Крейола», оставался самым пустынным во Вселенной. Она совершенно одна – маленькая и слабая Марта в жестоком и беспощадном мире. Бертон мертва. На Ио больше ни души. Рассчитывать можно лишь на себя. Если она облажается, винить некого. Неожиданно Марту охватила радость – холодная и мрачная, как вон те далекие горы. Стыдно было радоваться в такой момент.

Спустя минуту она спросила:

– А песни какие-нибудь знаешь?

Шагает мишка по горам. Шагает мишка по горам. Шагает мишка по горам. Что он найдет внизу.

– Проснись. Проснись.

Что он найдет…

– Проснись. Проснись.

– А? Что такое?

– Кристаллическая сера ромбическая.

Вокруг нее сколько хватало глаз раскинулось поле серных цветов – кристаллических соцветий размером примерно с ладонь. Поле с маками во Фландрии, то самое из Второй мировой, или страна Оз. Позади Марты тянулся отчетливый след: какие-то цветы она раздавила сапогами или санями, а какие-то просто разлетелись от выбрасываемых скафандром отработанных газов. След был весьма извилистым. Она шла на автопилоте, натыкалась на кристаллы, сворачивала.