Череп под кожей - Филлис Джеймс

Она вынырнула, чтобы набрать воздуха, и выпалила:

– Покажите мне, где именно вы его уронили.

Он прошептал бескровными, дрожащими от холода губами:

– Примерно здесь. Я вот так вытянул правую руку. Потом выпустил ключ.

Корделия обругала себя за неосмотрительность. Нужно было сначала выяснить точное место падения и только потом копаться в песке. Теперь она, возможно, потеряла его навсегда. Нужно было двигаться медленно и осторожно, сохраняя спокойствие. Хотя времени не было. Вода уже добралась до шеи Саймона.

Она снова опустилась под воду, пытаясь методично изучить ту область, которую он обозначил. Ее пальцы, как клешни краба, прочесывали песок. Дважды ей приходилось всплывать, чтобы глотнуть воздуха, и оба раза она видела ужас и отчаяние в его широко раскрытых глазах. На третьей попытке ее рука наткнулась на что-то твердое, и она достала ключ.

Пальцы у нее так замерзли, что еле двигались. Она с трудом держала ключ и страшно боялась, что может уронить его или не попасть в замок. Уставившись на ее дрожащие руки, Саймон произнес:

– Я этого не стою. Я и Мунтера убил. Мне не спалось, и я был там, в розовом саду. Я был там, когда он упал. Я мог бы спасти его. Но убежал, чтобы не пришлось смотреть, как он умирает. Притворился, будто ничего не видел, что меня не было рядом.

– Не думайте об этом сейчас. Нужно вывести вас отсюда и согреть.

Наконец ключ попал в замок. Корделия опасалась, что он не откроется, что это, быть может, не тот ключ, но он повернулся с легкостью. Наручники раскрылись. Саймон был свободен.

Потом все и случилось. Люк закрылся с громким хлопком, как будто что-то взорвалось над ними, расколов их черепа. Казалось, этот грохот громом разнесся по всему острову, и железная лестница задрожала под их плотно сжатыми ладонями, а вода хлестнула по горлу и с плеском ударила в стены пещеры, словно приливная волна была средоточием ярости. Казалось, сама пещера разверзлась, чтобы впустить внутрь ревущее море. Зажженный фонарь, соскочив с верхней перекладины, блеснул яркой дугой перед раскрытыми от ужаса глазами Корделии, еще раз мигнул под бурлящей водой и погас навсегда. Наступила полная темнота. И тогда Корделия различила другой звук – отвратительный скрежет металла по металлу, повторявшийся снова и снова. Этот звук был столь страшен – ибо она знала, что он означает, – что она откинула назад мокрую голову и почти простонала в темноту, протестуя.

– О нет! Пожалуйста, Господи, нет!

Кто-то – и она знала, кто это был, – захлопнул люк. Чья-то рука задвинула два засова. Место преступления было наглухо закрыто. Над ними было твердое дерево, вокруг – каменные глыбы, а у самого горла – море.

Корделия приподнялась и изо всех сил надавила на деревянную часть люка. Потом она наклонила голову и попыталась сдвинуть его плечом. Но люк не поддавался. Она знала, что Саймон рядом с ней тоже тянется вверх и безуспешно бьет руками по крышке люка. Она не видела его – темнота была плотной и тяжелой, как одеяло, почти наваливалась на нее своим весом – и лишь улавливала исполненные ужаса стоны, вымученные и дрожащие, как томящееся в ожидании море, ощущала едкий запах его страха, слышала его резкие вдохи и стук сердца, толком не понимая, колотится оно в его груди или в ее. Она потянулась к нему. Ее руки, ища успокоения, нащупали его мокрое лицо. Капли морской воды отличались от слез только температурой. Она ощутила прикосновение его дрожащих пальцев к своему лицу, глазам, губам.

– Это смерть? – спросил он.

– Возможно. Но шанс еще есть. Мы можем выплыть.

– Я бы лучше остался здесь, рядом с вами. Я не хочу умирать в одиночестве.

– Лучше умереть пытаясь. А без вас я пытаться не стану.

Он прошептал:

– Я попытаюсь. Когда?

– Скоро. Пока еще достаточно воздуха. Вы поплывете первым. Я за вами.

Так было лучше для него. Первому проплыть будет легче, ведь ему не помешают ноги того, кто впереди. А если он сдастся, останется надежда, что у нее хватит сил вытолкать его. На мгновение она задумалась, как она справится, если пещера окажется слишком узкой и его неподвижное тело заблокирует выход, но тут же отбросила эту мысль. Сейчас у него было меньше сил, чем у нее: он ослаб от холода и ужаса. Он должен плыть первым.

Вода поднялась уже так высоко, что лишь тонкая лента света обозначала выход. Луч, бледный, как струйка молока, лежал на темной поверхности. С новой волной и он скроется под водой, так что они окажутся в кромешной тьме и уже ничто не укажет им путь. Корделия стянула с себя намокший свитер. Они оттолкнулись от лестницы, взялись за руки и поплыли к середине пещеры, где потолок был выше всего, потом перевернулись на спину и в последний раз набрали полные легкие воздуха. Камень сверху едва не оцарапал лоб Корделии. Она подумала, что вкус этой воды, прохладный и сладковатый, – возможно, последний вкус, который она ощутит в этой жизни, и прошептала:

– Вперед!

Он без колебаний выпустил ее руку и ушел под воду. Она еще раз глотнула воздуха, перевернулась и нырнула.

Корделия знала, что от того, сможет ли она выплыть, зависит ее жизнь. И это было единственное, что она знала. Настал момент действовать, а не думать, а она оказалась не готова к такому мраку, леденящему ужасу и неистовой силе приливной волны. Она не слышала ничего, кроме стука в ушах, не чувствовала ничего, кроме боли чуть выше сердца, и черной волны, с которой она боролась как с разъяренным чудовищем. Море несло в себе смерть, и она боролась с ней со всей силой, которую могла выжать из жизни, молодости и надежды. Казалось, время течет иначе. Могли пройти минуты, даже часы, пока они преодолевали этот путь через ад, и все же, должно быть, это продолжалось лишь несколько секунд. Она даже не видела бьющееся в агонии тело перед собой. Она забыла о Саймоне, забыла об Эмброузе, забыла даже о страхе умереть в своей борьбе со смертью. А потом, когда боль стала невыносимой и показалось, что легкие вот-вот разорвутся, она увидела, как вода над ней посветлела, стала полупрозрачной, свежей и теплой, как кровь, и вырвалась наверх, к воздуху, открытому морю и звездам.

Так вот как появляются на свет, подумала Корделия: давление, выталкивание, мокрая темнота, ужас и прилив теплой крови. А потом свет. Она недоумевала, почему луна светит столь нежным, мягким и приятным светом, как в летний день. Да и море было теплым. Она перевернулась на спину и легла на воду, раскинув руки, позволив волнам нести ее. Звезды составляли ей компанию. Она была рада, что они сияют в небе. Радуясь, она громко смеялась им. И ничуть не удивилась, увидев, что над ней склонилась сестра Перпетуя в своем белом чепце и произнесла:

– Я здесь, сестра. Я здесь.

Как странно: сестра покачала головой, едва заметно, но уверенно, так что белый чепец растаял и остались только звезды, луна и широкое море. А потом она поняла, кто она и где. Борьба еще не закончена. Ей еще предстояло найти силы на борьбу с этой апатией, этим всепоглощающим счастьем и спокойствием. Смерть, которой не удалось одолеть ее силой, теперь пыталась взять ее хитростью.

А потом она увидела кораблик, скользящий к ней по волнам в лунном свете. Сначала она подумала, что это морской мираж, созданный ее измученным воображением, такой же бесплотный, как и лицо сестры Перпетуи в белом чепце. Но очертания становились все четче, и когда корабль повернул к ней, она узнала его форму и взъерошенную голову капитана. Именно на этой лодке она вернулась на остров. Теперь Корделия уже слышала плеск волн под килем, слабый скрип дерева и шипение воздуха в парусах. И вот его коренастая фигура обозначилась черным на фоне неба, когда он встал, чтобы свернуть паруса, и она услышала гудение мотора. Он маневрировал, чтобы подойти поближе. Ему пришлось затаскивать ее на борт. Корабль накренился, потом застыл на месте. Она почувствовала, как острая боль пронзила ее руки. Потом она уже лежала на палубе, а он стоял рядом на коленях. Похоже, он не удивился, увидев ее. Он не задавал вопросов, только стянул с себя фуфайку и укутал ее. Обретя способность разговаривать, она выпалила на одном дыхании:

– Мне повезло, что вы оказались поблизости!

Он кивнул на мачту, и она увидела, что вокруг нее, как знамя, обернута узкая полоска кожи с пряжкой.

– Я возвращался, чтобы вернуть вам это.

– Вы хотели вернуть мой ремень! – Она не знала, почему это показалось ей странным, почему ей захотелось разразиться диким истерическим хохотом.

– Что ж, судя по всему, я пристал бы к острову при свете луны, а Эмброуз Горриндж не очень любит незваных гостей, – весело сказал он. – Я собирался оставить пояс на пристани. Подумал, что вы найдете его с утра.

Истерика, которой она была готова поддаться, отступила. Она с трудом выпрямила спину и оглянулась на остров – бесформенный темный замок, неприступный, как скала, с зажженными окнами. Но потом из-за облака выплыла луна и замок предстал перед глазами Корделии в сияющем величии, так что высветился каждый кирпич, но это не нарушило целостность композиции. Башня серебрилась как волшебное видение. Она смотрела, завороженная этой красотой. А потом ее онемевший мозг все вспомнил. Наблюдает ли он за ней из своей цитадели, подняв бинокль, бороздя взглядом море в поисках ее головы между волнами? Она представила себе эту сцену: ее изможденное тело, медленно стремящееся к берегу через хлюпающую гальку и натиск отливных волн, ее невидящие глаза, которые встречаются с его неумолимым взглядом, его сила против ее слабости. Она подумала, хватило бы ему духу совершить хладнокровное убийство, и решила, что для него это будет сложно. Вероятно, даже невозможно. Гораздо легче захлопнуть люк, задвинуть засов и предоставить всю грязную работу морю. Корделия вспомнила слова Роумы: «Даже его ужас кажется второсортным». Но как он мог оставить ее в живых теперь, когда она знала все?