The Мечты. Минор для мажора - Марина Светлая

class="p1">- А с кем воюют Таня и Реджеп? – получилось невпопад, но уж как получилось.

- Немножко с Аяз-беем, - объяснила Женя. – Но в основном с Таниной мамой. Тане нелегко приходится… Несколько лет назад Богдан свел общение с матерью практически к нулю, и Таня отдувается еще и за него. Но мне кажется, что скоро и ее терпение лопнет, если Нина не остановится.

- В смысле? – оторопела Юля, услышав среди всего самое главное.

- Что? – непонимающе переспросила сестра.

- Богдан с мамой не общается?

- А… нет. У них давно уже были прохладные отношения. Еще до Лондона. Он тогда к Роману на дачу переехал. Наверное, потому и сейчас там обосновался, - усмехнулась Женька. – Но Таня однажды обмолвилась, что после возвращения он, можно сказать, вычеркнул мать из собственной жизни.

После этих Женькиных слов, так четко ударивших по заветной цели, о которой сама Женя вряд ли даже догадывалась, Юлька вскочила с места и повернулась к окну, вцепившись пальцами в подоконник. Заставляла себя дышать и думать только о том, чтобы не забывать про дыхание. Потому что главным сейчас было сердце. Во всем организме – одно только сердце. Больше ничего. Оно колотилось с такой силой, что поглощало все остальное, переводя прочие процессы в автономный режим. А дышать ведь надо. Иначе этому же сердцу недостанет силы биться.

Из оцепенения ее вывел Андрюшкин возглас – Лизка показывала ему что-то в своем телефоне, чем он был крайне поглощен и даже комментировал.

- Он такой смышленый стал! – рассмеялась Лиза, обращаясь то ли к тетке, то ли к матери.

- Не удивительно, с такой-то родословной, - вслед за ней рассмеялась Женька.

А Юля резко повернулась к ним ко всем.

- Жень, мне надо уехать, - глухим голосом проговорила она. – Ненадолго.

- Куда? – снова растерялась сестра, не поспевавшая за Юлькиной порывистостью. – Что-то еще у Димы забыла?

- Нет. Не туда. Я... заграницу. По работе. Где-то на недельку, не больше. Я делала несколько запросов по украшениям, мне ответили, но хочу сама посмотреть. И блошиные рынки... ты знаешь, я давно мечтала...

- О господи! Когда? Ты прямо сейчас собралась?!

- Рейсы я уже несколько дней изучаю, но, наверное, завтра-послезавтра буду улетать. Как билеты возьму. Можно Андрей у тебя побудет? Я папу все время просила, но тут целая неделя... А они со Стешей и так выручают постоянно...

- Оставляй, конечно. Но с одним условием! Чтобы каждый день звонила. Иначе я сама заставлю Рому купить самолет, - с самым серьезным видом заявила Женя, - и мы прилетим к тебе нашей необычной семьей в самом полном составе.

- Почему-то мне кажется, что самолет купит Богдан. И прилетит в одиночку, - не без труда выдавила из себя Юлька.

- Вот и не пропадай.

- Не буду. И... когда он поднимет кипиш, скажи ему, что у тебя в заложниках мой сын и я все равно вернусь, ладно? Я не от Богдана уезжаю. Я за собой.

... его в ее жизни нет и не было

***

Примерно в те же самые дни госпожа Акаева тоже собиралась с силами, чтобы уехать. И тоже не от Богдана, а за собой. Только в отличие от Юлии Малич, как оказалось, ей и смысла нет от него – потому что и его в ее жизни нет и не было. Впрочем, об этом она догадывалась заранее, и, тем не менее, ударило ее достаточно ощутимо.

Сил хватило только на то, чтобы вести привычный образ жизни, работать и улыбаться во время эфиров. В свободные минуты она закрывалась то в своей квартире, то в гримерке и подолгу сидела молча, глядя на себя в зеркало и думая, почему все так вышло. Почему чужая жена, обремененная чужим ребенком и с ничем не примечательной внешностью, Богдану оказалась нужнее. Матери не говорила, чтобы не слушать, что сама виновата. К отцу не ездила. И ему тоже ничего не сказала, но он, по счастью, был традиционно занят собой и не теребил то, что болело у его дочери.

А у нее болело. Нет, не самолюбие и не гордость. Болело что-то другое. Ее мечты. Да, за эти несколько месяцев Алина привыкла мечтать о Богдане Моджеевском. И о том, что у них могло бы сложиться, если бы он ее любил. И это даже хорошо, что они так мало, так недолго были вместе, иначе, наверное, она бы привыкла, она бы стала относиться к нему как к кому-то по-настоящему «своему». Близкому. Родному. И теперь переносила бы разрыв тяжелее.

Но у них случилось всего несколько месяцев хорошего секса, Барбадос и браслет в футляре, который Алина больше ни разу не открыла после их расставания.

Через неделю после того разговора в «Утиной охоте» она получила приглашение на прослушивание от «À propos». И вцепилась в него так, как давно ни за что не цеплялась. Даже при условии, что прослушивание – это еще нифига не трудоустройство на Центральном, но уже что-то. А главное – возможность уехать хотя бы ненадолго. Чем-то заняться. Двигаться. Что-то делать.

И это очевидная задача перетряхнуть гардероб и обнаружить, что совершенно нечего надеть. Такого, чтобы запомниться. На образ играют и детали, это Алина давно усвоила, еще со времен, когда студенткой топталась в коридорах Солнечного-1. В общем, что угодно, лишь бы отвлечься от главного.

Что же удивительного в том, что, едва получив звонок с Центрального, она ломанулась в «Найс Дресс» искать подходящий для прослушивания костюм. Или платье. Или что-то из аксессуаров.

К Нине Петровне соваться не намеревалась. Да и не считала это такой уж необходимостью. В принципе, даже предпочла бы с ней пока не видеться, но Нина Петровна сама ее нашла. Ей сказали.

- Алиночка, - радостно прощебетала она, едва переступила порог вип-зала, где перед Акаевой кружилась модель в очередном наряде. – Ты давно не заглядывала.

- Нина Петровна! – показательно обрадовалась Алина, поднимаясь навстречу «недосвекрови» и думая, как бы скрыть досаду от этой ненужной встречи. – Здравствуйте! Да сами же понимаете, работы много, дел много, а на красоту время приходится выкраивать.

- Тут ты не права, - пожурила ее владелица солнечногорского модного дома. – Нельзя экономить на красоте. Это солидное вложение и денег, и времени. Сейчас мы все сделаем в лучшем виде, - и пока работницы шоурума