Женщины в России, 1700–2000 - Барбара Энгель

Во время войны мужчины ушли, и женщины все делали сами. После войны мужчины вернулись, поняли, что женщины все могут сами, и больше уже ничего не делали.

Из беседы с моей подругой Людой, 1985 г.

Смерть Иосифа Сталина 5 марта 1953 года и приход к власти Никиты Сергеевича Хрущева стали поворотом от крайне централизованной и насильственной политики позднего сталинизма к новому ви́дению социалистического проекта: более «демократическому», гуманистическому и основанному на общем согласии. Как сам Хрущев, продукт сталинской системы, пытавшийся наметить другой курс, так и Советский Союз под его руководством (1953–1964) двигался рывками, с частыми отступлениями и уступками консерваторам, занимающим влиятельные посты. Спорадический характер реформ был обусловлен не только давлением на Хрущева, но и его собственными противоречивыми мотивами. Желая и в то же время опасаясь перемен, правительство под его руководством стремилось поощрять народную инициативу, но при этом держать ее под контролем. Оба этих побудительных мотива прослеживаются в том числе и в гендерной политике эпохи оттепели.

Официально оттепель началась в 1956 году с «секретного» доклада Хрущева, в котором он осудил сталинские репрессии против членов партии и злоупотребления властью. Затем, после долгого отката назад, оттепель вновь набрала силу в 1961–1962 годах. Непоследовательно, хаотично, но все же Хрущев начал уделять внимание и ресурсы нуждам советского населения. Он также значительно расширил возможности обсуждать публично самые разные темы, в том числе и «женский вопрос». При Сталине этот вопрос был объявлен решенным. Советские женщины, как утверждалось с 1930-х годов, были самыми эмансипированными в мире. Начиная же с середины 1950-х годов руководство не только признало, что Советский Союз не достиг этой цели, но и пыталось сгладить некоторые из самых серьезных недостатков.

Однако никто в руководстве страны так и не решился напрямую подступиться к самой фундаментальной женской проблеме: к тому, до какой степени вся советская экономика держалась на неоплачиваемом и низкооплачиваемом женском труде. Женщины выполняли самую тяжелую и низкооплачиваемую работу в наименее востребованных отраслях экономики, а у себя дома трудились по вечерам и выходным вообще бесплатно. Чтобы ликвидировать такое положение, понадобился бы революционный пересмотр приоритетов в экономике: введение действительно равной платы за равный труд и перераспределение ресурсов из тяжелой промышленности и обороны в сферу социального обслуживания, с помощью которой революция обещала освободить женщин от домашних обязанностей. Надо сказать, экономические приоритеты и в самом деле менялись, однако недостаточно радикально для того, чтобы снять с работающих женщин их двойную нагрузку. Более того, руководство не решалось отменить «малую сделку», по условиям которой мужчины начиная с послевоенной эпохи, если не раньше, получили право распоряжаться у себя в дома, что должно было смягчить для них ощущение бессилия в политических вопросах. Руководство так и не начало кампании по убеждению мужей взять на себя справедливую долю домашнего труда. Вместо этого под бесконечные пустые обещания открыть общественные предприятия бытовых услуг, идеологи и эксперты рассматривали домашний труд как нечто естественное для женщин, как реализацию их врожденных женских качеств. И все же в 1950-е годы — впервые с 1930-х годов — выявились настоящие идеологические разногласия по поводу методов решения «женского вопроса». Эти разногласия еще обострились после падения Хрущева в 1964 году, хотя публичные дискуссии по другим вопросам к тому времени стали урезаться.

Десталинизация частной жизни

Со смертью Сталина в советскую политическую культуру пришли серьезные перемены. Отказавшись от принуждения и террора как методов правления, руководство стремилось мобилизовать народную инициативу и поощрять самодисциплину, чтобы взбодрить вялую экономику и повысить производительность. Цензура ослабела; полномочия спецслужб были ограничены; местные власти и даже простые люди получили новые возможности для проявления инициативы. И все же бо́льшая часть сталинского наследия осталась жива и в новую эру. Консерваторы не желали отказываться от своих прерогатив без борьбы. Старые привычки преодолевались трудно, и, может быть, особенно трудно — в сфере гендерных отношений. Судя по противоречивой политике, касающейся частной жизни, противодействие либерализации действовало не только в экономической и политической сферах, но и во многих других.

Репродуктивная политика — один из примеров такой противоречивости. После смерти Сталина руководство страны отказалось от принуждения в сфере воспроизводства. В 1955 году аборты, запрещенные с 1936 года, вновь стали легальными. В качестве причины была названа необходимость охраны женского здоровья. В течение 20 лет после запрета, когда миллионы женщин шли на подпольные аборты, чтобы контролировать свою фертильность, пресса хранила молчание о том, какую цену они платили за это своими жизнями и здоровьем.

Затем, за несколько месяцев до опубликования указа 1955 года, средства массовой информации наконец обратили внимание на опасности, которым подвергались эти женщины. Были опубликованы короткие заметки, в которых описывались случаи конкретных женщин, пострадавших от подпольных абортов. Не отказываясь от утверждения, что воспроизводство населения является женской обязанностью, в декрете 1955 года правительство впервые после революции открыто признало за женщинами свободу выбора. Газета «Известия» заявила, что «вопрос о материнстве» должны решать сами женщины. Вместо запретов государство отныне намерено было предупреждать женщин об опасности аборта и убеждать рожать и воспитывать детей. В начале 1960-х годов женщины, работавшие на государственных предприятиях, получили право на восьминедельный полностью оплачиваемый отпуск до и после родов — всего 112 дней. На колхозниц эти нововведения не распространялись, однако для почти всех прочих работниц были существенным благом. При этом новый закон об абортах не сопровождался публичными дебатами; были опубликованы лишь краткие сообщения. Более того, государство, разработавшее этот план, не приняло никаких мер для повышения доступности противозачаточных средств в качестве замены аборту. В результате аборт оставался для женщин основным средством репродуктивного контроля; обычно он делался без анестезии. По общему мнению, аборт был мучительной и унизительной процедурой.

Семейная политика была не менее противоречива. В соответствии с новой атмосферой открытости руководство допустило весьма критическое обсуждение семейного закона 1944 года. Дебаты выявили более широкий спектр мнений, чем когда-либо с начала 1930-х годов. Среди сторонников либерализации закона было много женщин, воспользовавшихся расширением возможностей для получения образования. Уже имея опыт участия в политических дебатах, они решительно выступали в защиту более эгалитарного (и более близкого к первоначальному революционному представлению) взгляда на брак и семью, чем тот, который был воплощен в законодательстве 1944 года. Среди участвовавших в прениях женщин были М. Г. Масевич из Казахской академии наук, доктор наук Х. С. Сулайманова — выдающийся узбекский правовед и бывший министр юстиции Узбекистана, а также россиянки Н. Ершова и Н. В. Орлова из Института права и Александра Пергамент, уважаемая специалист по гражданскому и