Яма (СИ) - Тодорова Елена

— Могу я закурить? — спросил, маякнув пачкой.

— Сейчас.

Поднявшись, Доминика закрыла дверь в кухню и жестом показала, чтобы он открыл окно. Теплый влажный ветерок ворвался мгновенно, но и он не разбавил стремительно сгущающегося в помещении напряжения.

Остановились бок о бок. Глядя перед собой, высматривали в морской дали крохотные с такого расстояния корабли.

— Была авария. Я за рулем. Карпа не спасли.

Ника так стремительно повернула в его сторону голову, что затрещали шейные позвонки.

— Что? — тяжело сглотнула.

Прочитав в его глазах подтверждение того, что его последние слова ей не послышались, задышала поверхностно и шумно.

— Перелом позвоночника в трех местах. Обширное кровоизлияние в мозг. Многочисленные повреждения внутренних органов, — Градский говорил так сухо и медленно, словно ему приходилось напрягать память, чтобы все это вспомнить.

Не удивилась бы, если бы он сказал, что вытащил все эти подробности только ради нее. Потому как жить с этим в памяти постоянно, должно быть, адски сложно.

— А у меня ничего. Какие-то пустяковые ссадины и гематомы, — резюмировал, глядя на горящий кончик сигареты, и замолчал.

Затем сделал долгую глубокую тягу. Выдохнув, как-то совсем невесело хмыкнул.

— Это случилось во время заезда?

— Да, — рубанул грубо.

Но не нарочно, само по себе так выходило. Затянувшись, выпустил густое облако табачного дыма и посмотрел на Плюшку с искренним сожалением.

— Прости.

Она лишь резко махнула головой из стороны в сторону.

— Алина говорила, что ка защите вас двоих не было. Но… — голос Ники задрожал. Ей пришлось перевести дыхание, чтобы закончить. — Никто не обмолвился, что Карп погиб.

— Потому что его отец все замял. На самом деле, по-скотски получилось. Закопали, как с лица земли стерли.

— Почему ты не сказал мне тогда?

— Это вряд ли смогу объяснить, Ник. Много причин было. С тобой я начал чувствовать. Постепенно, чувствовал много и разное. Но то, что я ощутил, когда погиб Макс… Вина, словно могильная плита, придавила меня к земле. Тащить с собой еще кого-то? Тебя? Сама понимаешь… Я же тебя больше жизни. Всегда.

Доминика начала плакать, не предпринимая ни единой попытки как-то бороться со своими эмоциями. Сбросила последние щиты. Обломала все колючки. Сама к Градскому устремилась, прильнула крепко-крепко. Если бы кто-то захотел оторвать — не получилось бы. Слепо прижалась мокрым лицом к его плечу.

— Ты должен был сказать мне… Ты должен был сказать мне… Должен был сказать… — повторяла, как заведенная, когда Градский, уронив сигарету, обхватил ее поверх плеч. Ревела так истерично, что захлебывалась и кашляла между словами, горестными всхлипами и подвываниями. — Я же… не знала, что он погиб… Я ничего не знала… Как ты пережил это в одиночку? Се-рёжа, как???

— Все нормально. Уже все нормально, — с трудом выдохнул.

Думал, что пережил все, что можно.

Но…

Она сломала ему ребра. Да что там… Ее эмоции выбили у него в груди огромную дыру. Ее боль влетела внутрь него целенаправленно и метко, в самую уязвимую мышцу — сердечную. А резонировала, казалось, во всех остальных, даже самых мелких.

— Ничего не нормально, Серёжа! Я все это время злилась на тебя… Я не понимала… Я ругала тебя… Я и сейчас злюсь… Потому что ты должен был сказать… Ты… Се-рё-жа???

— Что?

— Ну, почему??? Почему ты не сказал? — бормотала сумбурно, бездумно ласкаясь мокрым и соленым от слез лицом о его лицо.

Закусывая до крови губы, крепко жмурился и старался дышать глубоко и размеренно, хотя понимал, конечно, что от эмоций Ники ему не скрыться.

— Потому что не мог. Не хотел, чтобы тебя коснулось, — чтобы сохранить хоть какое- то равновесие, заговорил сухо и отрывисто. — Не хотел, чтобы ты варилась во всем этом, как пришлось мне. Хватило того, что мать с отцом и Леська… Я такой человек, Ника. Их страдания только добавляли перца мне. С тобой… я бы точно не выдержал.

— Шесть лет, Се-рёжа! Шесть… лет…

— Прости, — вышло вовсе не просительно, однако это все, что у него получилось.

Доминика еще долго не могла успокоиться. Слова и слезы постепенно сошли на нет, но ее продолжало сильно трясти. Градскому даже пришлось заставить ее укутаться в одеяло. Правда, согласилась она, лишь когда он лег в постель вместе с ней.

Ее трясло, а у него кости от жара ломило. Терпел, глядя ей в лицо, следил за тем, как меняются на нем эмоции. Моментами она морщилась или вздрагивала, начинала снова плакать, сильнее прижималась к нему, вцепляясь в его руки и плечи пальцами и ногтями.

— Тихо, тихо, маленькая… Тихо, все хорошо…

Истерика пошла на спад, когда у него в груди уже огнем жгло.

Ника затихла, ее дыхание выровнялось, веки стали чаще опускаться и большую часть времени удерживаться закрытыми. Тогда Сергей снова заговорил, тихо, сдержанно и неторопливо:

— Хочу, чтобы ты была моей женой, Доминика, — ее глаза лишь на миг расширились, слабо реагируя на его слова. — Сейчас говорю на полном серьезе. Подумай. Не обижу больше никогда. Сам твоим бронежилетом буду. А ты, Республика, моим солнцем.

— Так… Тяжело теперь… Я шесть лет… Се-рёжа… Меня до вчера в этой реальности и не было.

Закусывая язык, тяжело, со странной дрожью втянул через ноздри воздух.

— Ника… Меня ведь тоже. Все, чем я живу-это ты.

Глава 32

Весь этот мир — не ты…

© HammAli & Navai "Прятки"

После всех эмоциональных потрясений, которые Доминике пришлось пережить за последние сутки, к разговору с Олегом она подошла с каким-то непривычным для нее, едва ли не преступным, хладнокровием. Он явился, как и всегда, точно к условленному часу. Увидев ее в домашнем костюме, заметно удивился, но быстро взял себя в руки. Конечно же, Олег не стал бы злиться или раздражаться, если бы пришлось дожидаться, пока девушка соберется и будет готова к выходу. Он бы ждал и час, и полтора. Такое случалось отнюдь не единожды.

— Привет, малыш, — у Олега очень красивая улыбка, и Нике всегда нравилось, что улыбается он часто, не пытаясь строить из себя, как нынче модно, угрюмого мачо. — Не успела собраться?

Вот только сегодня при виде его улыбки у нее не стало теплее на душе. Потрепанное нутро практически никак не отозвалось. Единственное чувство, которое вяло шевельнулось — ничтожная досада.

— Привет, Олег. Проходи.

— Не переживай. Если что, я подожду, сколько нужно, — продолжал улыбаться мужчина. — Вечер важный, я же понимаю.

Она и не переживала. Больше не могла хранить свою любовь исключительно внутри себя. После всего — не получилось бы… Не убежать. Не закрыться.

— Олег, — начала Ника, после того как проводила гостя в кухню и предложила ему кофе. Питала надежду закончить разговор достаточно быстро, но не держать же парня на пороге. — Я должна тебе сказать кое-что очень важное.

— Да? — заметив ее опустошенность и усталость, мужчина заметно встревожился. — Что случилось? Тебя кто-то обидел?

От этой бездумной инстинктивной заботы с его стороны у Доминики сжалось сердце. Ведь в этот момент именно она целенаправленно приближалась к тому, чтобы причинить ему боль.

— Нет, — качнула головой, на короткое мгновение зажмуриваясь. — Нет, дело не в этом.

— А в чем?

Не желая больше растягивать эмоциональные потуги, решительно выпалила на одном дыхании:

— Олег, я разрываю с тобой отношения.

Не хватило бы слов, чтобы описать свет и тьму, отражающиеся на лице человека, у которого за пару жестоких секунд рушится мир. Однако Ника досконально знала, как именно это ощущается.

— Что? Почему?

— Прости, — малодушно выдохнула, хотя и понимала, что рациональнее и даже гуманнее оставаться твердой. — Прости. Мне очень жаль, но я тебя не люблю.

Лицо Савраня вмиг, словно у хронического гипертоника, сделалось красным. Глаза воспалились и наполнились влагой. Тонкие и мягкие губы дрогнули. Раздувая ноздри, он шумно вдохнул и закрыл ладонями лицо.