Канцлер Румянцев: Время и служение - Виктор Лопатников

Во главу угла внешней политики России были поставлены национально-государственные приоритеты и цели. К тому же Горчаков сумел извлечь уроки из драматического опыта своего далекого предшественника. Он согласился принять пост министра иностранных дел лишь при условии непреложности его права на последнее слово в международных делах. Ему, Горчакову, удалось, проявив характер, волю, взять дело в свои руки, ограждая управление внешней политикой государства от сторонних влияний. На протяжении двадцати лет канцлеру, министру иностранных дел Александру Михайловичу Горчакову удавалось подчинять внешнеполитические шаги государства национальным интересам, обеспечивая возрождение России после Крымской (1853— 1856) войны. Но это уже другие значительные и не менее поучительные страницы российской истории{170}.

По меркам истории человечества Румянцева и Горчакова разделяло незначительное временное пространство. Они жили и служили в разных, но по-особому сложных для российской государственности условиях, при монархах, наделенных разными способностями и характерами. Их политические судьбы оказались во многом схожими. У каждого складывалась своя история доверительных отношений с царствующими монархами. И тот, и другой начинали свою карьеру при дворе — в высшей администрации империи. Начальный этап дипломатической службы Горчакова напоминал путь, в свое время пройденный Румянцевым: в «лоскутных государствах Европы». И тому, и другому досталось пережить пору революционных потрясений Европы — Румянцеву в 1789 году, Горчакову в 1848—1849 годах. Оба исходили из того, что в интересах России следует вести последовательную, охранительную политику, создающую условия для ее самостоятельного развития.

Каждый из них — и Румянцев, и Горчаков, приложили немало усилий, чтобы российско-французское сближение способствовало балансу в расстановке сил на европейском пространстве. И для Горчакова, как и для Румянцева, стало большим жизненным разочарованием предпринятый властителями Франции разрыв с Россией, что ставило это государство на грань национальной катастрофы в 1815—1871 годах.

Известную роль в судьбе каждого оставили выдающиеся женщины, занимавшие видное место в политическом истеблишменте. Для Румянцева такой была великая княгиня Мария Федоровна, впоследствии супруга Павла I, императрица во вдовстве. Для Горчакова — великая княгиня Ольга Николаевна, сестра Александра II, королева Вюртембергская. При том брожении умов, какие окружали российский престол, их дружба с царственными особами служила духовной поддержкой, оберегала от наветов, нападок недоброжелателей. И Румянцев, и Горчаков слыли выдающимися представителями отечественной культуры, поддерживали тесные отношения с интеллектуалами, яркими выразителями общественного мнения как у себя в стране, так и за рубежом. Это немало способствовало разъяснению и продвижению целей и задач российской внешней политики.

Если относить дипломатию к «искусству достижения возможного», то служение и Румянцева, и Горчакова отмечено очевидными позитивными результатами и уберегло Россию от неизмеримо больших бед и потерь. Им приходилось проводить решения, противоречащие их личной гражданской позиции. Однако их высокая идейно-политическая нравственность и принципиальность могут служить вдохновляющим примером для поколений российских дипломатов и государственных деятелей. И Горчаков, и Румянцев от природы были наделены высоким эстетическим чувством, художественным вкусом, что выдвинуло их в ряды видных представителей национальной культуры. Подобно Румянцеву, Горчаков коллекционировал художественные произведения. Его живописное собрание по сей день хранится в Государственном Эрмитаже. В силу этих достоинств именам Румянцева и Горчакова должны быть предоставлены почетные места в пантеоне российской государственности, в почетной летописи дипломатии, в истории отечественной культуры.

Противостояние Наполеона и Александра I вылилось в драму мирового масштаба. В это действо были вовлечены народы, государства, монархи, правящая элита. Разрушены экономики государств, достояние, создаваемое столетиями, было принесено в жертву, как и неисчислимое количество человеческих жизней.

Великая армия Наполеона, как писали тогда, «расшиблась о русскую армию». «Сшибка» невиданных масштабов, которая произошла на пространствах России, привела к гибели сотен тысяч русских, французов, австрийцев, немцев, представителей других, больших и малых народов Европы. Годы потребовались для того только, чтобы захоронить останки погибших. Десятилетия в руинах стояли города. Поверив рапортам и заверениям, будто Москва после нашествия Наполеона быстро восстанавливается, Александр I пожелал увидеть это собственными глазами. Посетив в 1815 году город, осмотрев то, что от него осталось, самодержец пришел в ужас. Москва представляла собой огромное пепелище, по которому бродили утратившие кров жители. Раздача пожертвований у кремлевского крыльца обернулась страшной давкой. В ней погибли люди.

Сражения того времени были сопряжены с огромными потерями и жертвами. Изобретение огнестрельного оружия и снаряжаемых картечью разрывных снарядов сделало бесполезными щиты и доспехи, используемые прежде в бою холодным оружием. В большинстве случаев действовало правило: «Ранен — значит убит». Надежда на выживание после тяжелых ранений имела минимальные шансы. Медицина не обладала тогда средствами первой помощи и лечения огнестрельных ран, какие появились впоследствии. Потери измерялись не только жертвами, понесенными в ходе сражения, но и после него, поскольку редко кто выживал от полученных увечий. Боевые возможности войск усилило применение артиллерии. Используя разрывные снаряды, атакуя прямой наводкой, пушки наносили воюющим сторонам огромный урон. По этой причине Наполеон, да и не только он один, некоторые битвы по характеру протекания называл резней. Такой исход, к примеру, имело сражение, которое произошло в конце января 1807 года при Прейсиш-Эйлау «Битва при Эйлау немало стоила обеим сторонам, не принеся никакого результата. Это было одним из тех неопределенных сражений, в которых одни топчутся на месте, а другие бросаются в бой без всякого плана; мне следовало выбрать другое поле битвы»{171}. В этой резне установить победителя было практически невозможно. Более пятидесяти тысяч мертвых и раненых покрывали снежные поля. Только отступление русских с поля боя к Кенигсбергу послужило поводом говорить о победе французов, хотя Наполеон в душе так не считал. В том сражении он потерял почти половину своего войска, более десяти своих генералов.