Канцлер Румянцев: Время и служение - Виктор Лопатников

«Без лести предан» — девиз, который Павел I распорядился начертать на его фамильном гербе. Когда после позорного поражения при Фридланде государь Александр I произвел его в генерал-фельдмаршалы, Аракчеев категорически от этого воинского звания отказался. За военную кампанию в Финляндии против Швеции (1808—1809) император наградил его боевым орденом Святого Георгия, послав ему при этом свой личный знак, который носил, — Аракчеев награду вернул, как вернул и пожалованный ему орден Андрея Первозванного. Бесспорны заслуги Аракчеева в военном деле, в становлении отечественной артиллерии, в обосновании теории и практики применения этого рода войск. Идея военных поселений, к которой пытались подступиться еще с времен Петра I, стала осуществимой, когда за дело взялся Аракчеев. Содержание армии непомерным бременем ложилось на бюджет государства. Сделать так, чтобы четверть века воинской службы были заполнены не только походами, сражениями, муштрой, но и полезным крестьянским трудом, — составляло основу проекта. Ненависть к себе он особенно вызывал у имущих, у которых Аракчеев вынужден был реквизировать на нужды сражающейся армии собственность — поместья, крепостных, земли для создания военных поселений. В уставе, принципах организации поселений виделся зачаток чуждых дворянско-помещичьей среде, их интересам самоуправляемых общин. Недовольство выражала и солдатская масса, не желавшая совмещать ратный труд с сельскохозяйственным. Граф Жозеф де Местрв 1808 году, когда состоялось назначение Аракчеева военным министром, писал: «Он жесток, строг, неколебим; но, как говорят, нельзя назвать его злым. Я считаю его очень злым. Впрочем, это не значит, чтобы я осуждал его назначение, ибо в настоящую минуту порядок может быть восстановлен лишь человеком подобного закала»{155}. Аракчеев оказался фигурой, способной мобилизовать ресурсы народа и государства с одной только целью — выстоять, спасти Россию от неминуемого краха в ходе нескончаемых войн. В критический период 1812 года и впоследствии Аракчеев — ключевая фигура в организации ополчения, комплектовании резервов, снабжении армии.

Непредвзятый взгляд на то, каким был на самом деле Аракчеев, открывает личность, наделенную исключительным чувством долга, но противоречивую и жесткую по натуре. Он, казалось, был создан для того, чтобы служить, и не просто служить, а так, чтобы приносить пользу. «Труд был его божеством, польза была его лозунгом» — так писал о нем современник. Его мобильность, работоспособность поражали. Он удерживал в памяти мельчайшие детали. Главным объектом его внимания были исполнительность и дисциплина. Решительно искоренял он расхлябанность, лень, разгильдяйство. «Мы всё сделаем: от нас, русских, нужно требовать невозможного, чтобы достичь возможного». В том, что касается рукоприкладства как аргумента в общении с подчиненными, то этот стиль поведения был почерпнут им от друга юности — Павла I. Аракчеев, как свидетельствуют источники, не щадил ни себя, ни других. За почтением, с которым он выражал свое отношение к императорским особам, крылась не только готовность к беспрекословному подчинению и выполнению их воли, но и способность предостерегать, избавлять от необдуманных шагов и ошибок. В новейших исследованиях перед нами предстает иной Аракчеев. Строгий и грозный на службе, в обыденной жизни он оставался душевным другом для своих товарищей, приветливым и радушным хозяином{156}.

Государственный архив Российской Федерации хранит несколько десятков писем Аракчеева к Румянцеву, датированных 1803—1818 годами. Из них следует, что этих двух, таких разных людей связывала большая человеческая дружба, которой Аракчеев исключительно дорожил. Вот одно из них:

«Где бы ни быть, но нигде не в состоянии забыть вашего Сият., которого в течение нескольких лет привык почитать и уважать душою; а как скорым и совсем неожиданным мною отъездом, о котором мне сказано было за несколько часов, я так был озабочен, что не успел проститься с вашим Сият., то по сей причине еще более мне нынешний мой отъезд сделался неприятным. Сегодняшний праздник я начинаю тем, что первая моя работа поздравить как с оным, так и с наступающим новым годом вашего Сият., который желаю от искреннего сердца вам начать и окончить в совершенном здоровье, а для меня с неизменною вашею дружбою, которую я ценю более всего в моей жизни.

г. Вильна

25 декабря 1812 г., утро в 6 часов.

Граф Аракчеев».

Аракчеев не был одержим стяжательством, продвигал многочисленные благотворительные акции в пользу инвалидов и страждущих. На них он выделял немалые деньги. Ему принадлежит авторство смелого проекта по освобождению помещичьих крестьян (1818).

Беспокойная, перегруженная государственными заботами жизнь не позволила Аракчееву обрести семейного счастья. Сохранилось принадлежавшее ему Евангелие. На внутренней стороне обложных листов, где он отмечал основные вехи своей жизни, Аракчеев как-то написал: «Советую всем, кто будет иметь сию книгу после меня, помнить, что честному человеку всегда трудно занимать важные места государства».

Положив свою судьбу на алтарь Отечества, Аракчеев тем не менее понимал — безукоризненного следа в истории России ему не оставить. «Много ляжет на меня незаслуженных проклятий», — говорил он Ермолову. Попытки клеймить, порочить Аракчеева протянулись сквозь времена и в день сегодняшний. Чтобы историческая личность предстала перед потомками со всех сторон мерзопакостной, вытаскивались и продолжают выставляться на свет подробности его частной жизни, муссируется его личная драма{157}.

Но воссоздать подлинный облик этого государственника, очистив от наслоений и клеветы тем более важно, что искаженная трактовка масштабных личностей, к каким относится Аракчеев, формируют исторически неверное представление о русских, о русском национальном характере.

К тому времени, когда генерал Вильсон, английский представитель при штабе русской армии, прибыл к Александру с изложением «требования армии», нужды у императора предпринимать какие-либо шаги на тот момент уже не было. Румянцев де-факто сам устранился от дел, находился, по сути, в добровольной отставке. Между Александром I и Вильсоном по поводу Румянцева произошел тогда весьма любопытный диалог: «Во время этого объяснения государь несколько раз изменялся в лице. Когда Вильсон замолчал, император подошел к окну и оставался там одну или две минуты, как бы желая собраться с мыслями; затем Александр подошел к Вильсону, взял его руку и, обняв, сказал: “Вы единственный человек, от которого я мог выслушать это сообщение. Еще в минувшую войну Вы, доказав мне свою преданность на деле, заслужили право на мое искреннее доверие, но Вам не трудно понять, в какое тяжелое положение Вы поставили меня, меня, государя России! Я должен был выслушать это. Но армия заблуждается относительно Румянцева; никогда он не советовал мне покоряться Наполеону, и я не могу не питать к нему особенного уважения; он один никогда ничего не просил у меня, между тем как все прочие, находящиеся на моей службе, беспрестанно добиваются почестей, денег или преследуют частную выгоду для себя или для своих родных. Я не могу напрасно пожертвовать им; впрочем, приезжайте ко мне завтра, я должен собраться с мыслями, прежде чем отправить Вас обратно с ответом”»{158}.