Заговор в начале эры - Чингиз Абдуллаев

— Согласен, — сказал Катул, быстро понявший, в чем дело.

— Вы слышали новость? — спросил Пизон Фруги. — Вчера в Рим из Греции вернулся Марк Эмилий Лепид.

— Во имя Минервы, богини мудрости, великие боги, помогите нам сохранить спокойствие, — прошипел Катул, — в свое время его отец[153] доставил много неприятностей Риму и всем нам. Хвала Помпею, тогда он разгромил мятежника. Теперь его сын может пойти по пути отца.

— И тогда вам снова понадобится Помпей? — насмешливо спросил молодой Сципион.

— Тогда нам понадобятся римские армии, — зло ответил Катул, — а достойного полководца мы найдем. Когда это нужно было во имя Рима, я сам предложил встречу в термах Минуция.

— Лепид может стать возмутителем спокойствия, как Клодий, и нам будет трудно справиться с их отрядами, — вздохнул Пизон, поднимая чашу с вином.

— У нас должны быть свои, не связанные рамками наших законов отряды молодых людей. Как в свое время Мария поддерживали банды Квинта Сертория, — предложил вдруг Катул.

Идея всем понравилась.

— У нас есть такой римлянин — плебей Публий Сестий. Он ненавидит Лепида, считая его отца виновным в разорении своей семьи. Если ему помочь деньгами, то он может собрать необходимых людей, — предложил Марк Марцелл.

— А против Клодия у нас есть хорошая кандидатура — это Анний Милон. Его пока недостаточно знают в Риме, но в Остии, куда он приехал в прошлом году, ему нет равных. Его любят плебеи, вольноотпущенники, рабы.

— Он способен стать еще большим негодяем, чем Клодий, — цинично заявил Агенобарб, разминая затекшие руки.

— Очень хорошо, — обрадовался Цицерон. — Это то, что нам нужно.

— И как можно быстрее, — добавил Пизон Фруги.

Молчаливый Катон поднялся с ложа.

— Благодарю за угощение, Катул. Мне завтра нужно быть в Сполеции.

— Да хранит тебя Сильван[154] в пути, — пожелал ему на прощание Катул. — Рим превыше всего, — старческим ворчливым голосом пробормотал он, — помни всегда об этом.

Цицерон, понявший, от чего уходит Катон, в ответ на его горький взгляд пожал плечами.

«Я принимаю правила игры», — словно говорил его жест.

Катон вышел из триклиния, миновал перистиль и атрий. Уже на улице, взглянув назад, он прошептал какое-то ругательство и стремительно зашагал к своему дому.

Вольноотпущенник Катула, провожавший его домой, испуганно держался чуть позади.

Через три дня умер старый сулланец и глава партии оптиматов Квинт Лутаций Катул. Катон, приехавший на похороны консуляра, принял участие в траурной церемонии прощания. Но на предложение Цицерона выступить ответил отказом. Он еще не знал, что совсем скоро, кроме впавшего в безумство Лукулла, ни один римлянин, принимавший участие в этой вечерней трапезе, не умрет собственной смертью.

Катул был единственным и последним.

Глава XLII

Ты, из потемок таких дерзнувший

впервые воздвигнуть

Столь ослепительный свет, озаряющий

жизни богатства,

Греции слава и честь!

За тобою я следую ныне

И по твоим стопам направляю

шаги мои твердо.

За пять дней до октябрьских календ года 693-го со дня основания Рима попавший в город чужеземец увидел бы зрелище, равного которому Древний мир еще не знал.

В этот сентябрьский день началось триумфальное шествие по городу квадриги[155] Помпея.

В первый день триумфа по всему городу раздавались здравицы в честь великого полководца Гнея Помпея Магна. Повсюду именем Помпея выдавали хлеб и мясо. Шестнадцать могучих понтийских волов с десятком искусных погонщиков через весь город несли две огромные таблицы с деяниями римского полководца. Четыре шеста в высоту и два шеста[156] в ширину занимали бронзовые таблицы с перечислением триумфальных побед Помпея.

Побежденные государства, казалось, представляли весь мир — Понт, Армения, Каппадокия, Сирия, Киликия, Месопотамия, Финикия, Палестина, Иудея, Аравия. Более тысячи крепостей и почти столько же городов было захвачено легионами Помпея в восточной кампании.

На отдельных повозках везли сокровища Митридата Евпатора и царей — иудейского, армянского, коммагенского, колхидского. Собранные по всему миру с берегов Понта и Киликии, отобранные у пиратов произведения греческих скульпторов занимали четырнадцать повозок в процессии, растянувшейся по городу. Среди драгоценностей, захваченных на войне, были невиданные камни из Индии и с берегов Иберии, привезенные из храмов в Иудее и пиратских сокровищниц Киликии.

С наибольшей осторожностью на тяжелых колесницах, запряженных мулами, везли восемь мехов[157] благовоний, захваченных в походах.

Более пятисот золотых венков, традиционно полагавшихся триумфатору, несли легионеры Помпея. В Риме такие венки назывались венечным золотом и высоко ценились за качество и чистоту изготовления. Орлоносцы[158] несли на своих древках бронзовых орлов наиболее прославленных легионов.

Отдельной когортой шагали особые солдаты в легионах, получившие двойной паек за храбрость и мужество. Вслед за ними маршировали цепеносцы: золотую цепь давали за исключительную доблесть, а две золотые цепи считались высшим проявлением героизма.

За ними двигались шеренги ординарных цепеносцев. За цепеносцами следовали знаменосцы, несшие знамена наиболее отличившихся центурий.

Более сорока военных египетских колесниц везли золотые и бронзовые доспехи, захваченные во время сражений и в покоренных городах.

Еще за несколько дней до триумфа Помпей раздал донативы, так называемые денежные подарки для воинов, вручив самому молодому и неопытному воину полторы тысячи драхм.

Среди отличившихся были и такие ветераны, чей донатив был в десятки раз больше.

Буцины[159] легионов возвещали, что вслед за нескончаемым шествием движется квадрига триумфатора.

По традиции, ликторы шли впереди колесницы, в их числе были представители самых прославленных родов в Риме.

Наконец, под оглушительный вой толпы на площади перед курией Гостилия показалась колесница Помпея. Украшенная драгоценными камнями, запряженная восьмеркой белых лошадей, колесница несла триумфатора. Правил колесницей вольноотпущенник Помпея молодой Деметрий.

Сам Помпей был в невыразительной серой тунике. Ее достоинство определялось только прежним хозяином. Добытая у Митридата, она принадлежала самому Александру Македонскому. На голове триумфатора красовался венок, на плечи была накинута парадная трабея.

Самые видные полководцы, легаты и трибуны Помпея маршировали за ним в этот день. Здесь были и Луций Афраний, избранный консулом на будущий год, и Публий Аттий Вар, отличившийся в Мидии, и Гай Клавдий Марцелл, покоривший Аравию и разбивший племена альбанов. Молодой легат Сервий Гольба шел с суровым Луцием Флакком, лицо которого пересекал безобразный шрам, полученный в Иудее. Гай Флавий, имевший восемь ранений в восточном походе, шел рядом с Нумерием Генуцием, тяжело раненным во время столкновения в Каппадокии.

Среди тех, кто отважно дрался в легионах Помпея, доблестно сражаясь в его армии, были трибуны[160] Гай Меммий, Марк Фавоний, Луций Корнелий Лентул, флотоводец Аполлофан, вольноотпущенник Демохар, сын Суллы Счастливого — Фавий Корнелий Сулла. Следом шли воины, распевавшие обидные песенки про Помпея. Это тоже была одна из традиций Рима, дабы триумфатор не очень зазнавался даже в день своего триумфа.

Уже стемнело, когда закончился первый день триумфа. На следующий день буцины вновь призвали жителей Рима участвовать в этом театрализованном и красочном зрелище.

По городу вновь двигались нескончаемым потоком колесницы с квадригой Помпея, а за ней вели захваченных по всему миру царей, полководцев и вождей покоренных народов.

Кого здесь только не было! И главари страшных киликийских пиратов, наводящие ужас во всем Внутреннем море и разгромленные Помпеем за три месяца. Высоко подняв голову, шел царь иудейский Аристобул, семейство армянского царя было представлено женой Зосимой, сыном Тиграном-младшим, его женой и дочерью. Пять детей и обе скифских жены Митридата Евпатора шли за колесницей триумфатора. Здесь были знаменитые заложники, сыновья и братья вождей иберов, альбанов, каппадокийцев, финикийцев.

Вышедшие ранним утром Юлия и Атия стояли у портика дома Сципионов на Палатине, наблюдая за триумфальным шествием Помпея. Второй день, казалось, должен был превзойти первый.

Новые колесницы и повозки, груженные драгоценностями, оружием и редкими изделиями из дальних стран, заполнили улицы «Вечного города».

Помпей, стоявший в колеснице, уже порядком уставший от этого шествия, длящегося второй день, тем не менее добросовестно улыбался, изображая радость при всеобщем ликовании.