Свет всему свету - Иван Сотников

И сразу оглушительный взрыв!

И не взрыв даже, а сотни, тысячи взрывов. Мигом по-вылетели из окон стекла, сильная волна погасила свет.

— Ложись! — крикнул Якорев. — Ложись!

— Не иначе артподготовка! — определил Голев.

— Максим, что же будет, а? — шепнула Оля.

— Ничего, сестренка, буря кончится, и море утихнет.

Пять... десять минут гремел артиллерийский гром, все вздымавший на воздух. Скорее по привычке, чем по необходимости, бойцы ощупали автоматы с дисками и к поясу прицепили гранаты, хоть мало кто верил в возможность боя: ведь впереди еще позиции целой роты.

Разрывы снарядов прекратились внезапно, и все разом выскочили на улицу. Что это? В воздухе ощутим прогорклый дым пожарищ, к которому за время войны так привыкли, что узнавали сразу. Многие домики объяты пламенем. Над кручей — тысячный фейерверк. А на склонах туча гитлеровцев: пригнувшись, они с воем и визгом неслись на лыжах вниз, в Витаново. Послышались нечастые очереди костровских пулеметов и автоматов. Они свалили на снег немногих — все остальные со страшной скоростью мчались вниз, вздымая за собою вихри снега. Черная саранча!

Как ни странно, не гром разрывов (его Леон расслышал не сразу), а резкий звон разбитого стекла разбудил Самохина. На улицу он выскочил неодетым, в распахнутом кителе, с шинелью в одной руке и автоматом в другой. Оглушенный разрывами снарядов, ослепленный сотнями ракет в иссеченном огневыми трассами небе, он на какое-то мгновение, достаточное, чтобы оценить обстановку, застыл на месте.

— К бою, товарищи! К бою! — бросился Леон к разведчикам.

— Сеня, Сеник! — донесся до него отчаянный голос Оли. — Рация!

Она везла ее с собой на проверку.

— К бою, за мной! — повторял Леон, увлекая людей к большому двухэтажному зданию за дорогой.

На ходу он успел заскочить за Таней и Надей. Дом же, где вчера остались девушки, был пуст и один из углов его разворочен снарядом. Что же с ними? Где теперь искать их? Раздумывать и гадать, однако, некогда. Витаново в огне. С горы с визгом несется орава осатаневших немцев. Хочешь не хочешь, а начинай дикий неравный бой.

Поручив поиски девушек Павло Орлаю, сам он бросился за бойцами своей команды. Двухэтажный дом пуст и мертв. Еще отступая, немцы разорили и разгромили его квартиры. Стекла выбиты, мебель поломана, все внутри заметено снегом. Бойцы мигом заняли места у окон и дверей.

На улице брезжил блеклый рассвет. У дальних зданий еще метались жители, не успевшие укрыться в подвалах и ямах. С позиций Кострова, на другом конце села, снова зачастили из минометов. С переднего края доносилась редкая стрельба. А вскоре всюду зашумела пьяная орава гитлеровцев. В легкой мышиного цвета форме, они кричали, ругались, беспорядочно палили из автоматов. Заскакивали в избы, вытаскивали наружу женщин. Одну из них, тут же раздев догола, пустили по улице, улюлюкая ей вслед. Потом один из них вскинул автомат, чтобы срезать убегавшую женщину, и вдруг сник и свалился на снег. Одновременно Леон услышал одиночный выстрел у соседнего окна: там стоял Голев. Эсэсовцы вытащили наружу несколько пуховиков и вспороли их. Тучи пушинок взвились вверх и поплыли по улице. Не будь этой стрельбы, можно подумать — пора тополиного цветения.

К Леону подбежал запыхавшийся Ярослав Бедовой.

— Товарищ майор! — выпалил он. — Там большущий подвал.

— Хорошо, пригодится!

Олю с рацией спустили вниз. Но мыслимо ли усидеть там, откуда ничего не видно? Она беспрестанно поднималась наверх и металась от окна к окну. Леон лучше других понимал ее смятение. Боль у них одинаковая; у нее Максим, у него Таня, и обоих их нет.

— Вон они, вон! — вскрикнула вдруг Оля и кинулась вниз.

Леона бросило в. жар. Из переулка выскочил Павло Орлай, за ним — Матвей Козарь и Акрам Закиров, потом еще двое разведчиков. Все они, отстреливаясь, бежали через дорогу. Только ни Тани, ни Нади с ними не было. У Леона погасла последняя надежда, и его сразу обдало холодом. Неужели погибли?

— Сюда, сюда! — кричали солдаты из окон, прикрывая огнем бегущих.

Оля обомлела; она сама видела, как бежал Максим, а спустилась вниз — Максима нет и не было. Его даже не видели.

Задохнувшись, Павло первым влетел на второй этаж.

— Товарищ майор, — выдохнул он разом, — нигде не нашли!

Убитый горем, Леон не знал, что и думать. Стиснув зубы, он глядел и глядел в окно, уже ни на что не надеясь.

Оценить обстановку теперь не представляло большой трудности: враг давил пятикратным превосходством, обрушив усиленный батальон против роты, растянутой в нитку. Очаги сопротивления, еще сохранившиеся в селении, оказались разрозненными и изолированными.

Взяв из каждого полка по батальону, комдив усилил их танками и артиллерией. Сводный отряд он поручил Кострову. Приехав к нему в полк, генерал поставил задачу контратаковать и уничтожить эсэсовцев.

Пока Костров собирал и готовил силы, события развивались с потрясающей быстротой. Черная масса эсэсовцев, затопившая Витаново, чем-то напоминала коловерть взбешенной реки, готовой захватить и поглотить все живое. Их атаки с оглушительной перестрелкой следовали одна за другой.

До двух взводов немцев атаковали дом Самохина. Отбили их с большим трудом, и на треть уменьшились запасы патронов. Еще две такие атаки, подумал офицер, и немцы возьмут нас голыми руками. С автоматического бойцы перешли на одиночный огонь. Защелкали снайперы, и к дому не подступиться. В минуты затишья к убитым немцам бросились Зубец с Закировым и вынесли четыре автомата с магазинами.

— Стоять! — убеждал комсорг, переходя от окна к окну. — Во что бы то ни стало стоять!

— Стоять не хитро — скоро бить будет нечем, — обронил Ярослав.

— Какой тебя червячок точит, — повернулся к нему Тарас, — вырви ты его из души. Не то насквозь проест ее.

— Я умереть не побоюсь, — загордился Ярослав.

— Когда в бой иду, о жизни думаю и тебе, сынок, советую.

Приучая Ярослава к трудностям, Якорев и Голев еще с Тиссы все чаще посылали его на опасные задания. Жизнь сурово учила солдата действовать самостоятельно, подталкивала, когда приостанавливался, мешала киснуть и омрачаться, требуя решимости и инициативы. Он стал заметнее в роте. За смелость в разведке Жаров только что наградил его орденом. Однако у Ярослава нет еще твердой веры в свои силы, в свое, умение, и все трудное иногда порождает у него сомнение, о котором он не в силах молчать.

— Есть связь, есть! — изо всех сил закричала снизу Оля.

— Кричишь как оглашенная, — весело сказал Леон.

Доложил обстановку и, получив данные, немедленно связался с рацией Кострова. Они не одиноки, за их спиной свои, родные силы, и с ними надежная связь. Теперь любая борьба станет легче.

Витаново кишело эсэсовцами. Леон глядел на их толпы у дальних домов и все изумлялся превратностям военной судьбы.

— Чего они гогочут там? — прильнул он к биноклю. — Да это ж... Таня с Надей! — выдохнул комбат, чувствуя, как взмок его лоб.

— Они и есть... — громким шепотом откликнулся Зубец, весь как-то вытягиваясь. — Что они наделали с ними? У, гады!..

Обе девушки почти совсем раздеты: лишь в разорванных сорочках.

Леона сковал ледяной ужас. Таня, Надя! Девочки родные! Танюша! Ребенок! Что же будет теперь? Как помочь, как выручить их? Огонь же, огонь! Нет, и огонь, никакой огонь уже не поможет. Глаза его набухли слезой, застилавшей весь свет. Комбат чуть не переломал себе пальцы, искусал губы. Проклятое бессилие!

— А тот, третий, кто? — донесся чей-то шепот.

— Да кто — Моисеев, — первым догадался Зубец. — И его раздели, а китель, смотри, сами несут, вишь как торжественно, думают, генерала схватили, ведь у него вся грудь в орденах.

Голев приложился к винтовке и выстрелил раз за разом.

— Промахнулся, старый леший, — выругался бронебойщик.

Эсэсовцы спрыгнули в траншею и исчезли из виду. А перед спуском девушки обернулись и замахали руками. «Стреляйте, стреляйте же!» — словно говорили их жесты. Но выстрелов не было: не успели. Так быстро появились девушки и исчезли. Затем конвой снова вывел их из траншеи на открытую тропку. Сразу послышались выстрелы снайперов. Но теперь было дальше. Все же одна из пуль задела кого-то из конвойных. Схватившись за руку, он тут же бросился на пленниц и начал исступленно избивать их прикладом. Девушки упали в снег.

— Ах, гады, гады! А!..

— Ах, изверги!..

— Ну погодьте только, — негодовал Глеб, тщательно и долго целясь.

Раздался выстрел, и конвоир, измывавшийся над девушками, взмахнул руками и рухнул наземь. Остальные снова соскочили в ход сообщения и на несколько минут скрылись из глаз. На самом гребне витановской горы, по которой вели пленных, стояло одинокое дерево. К нему, выбравшись наружу, и повернули эсэсовцы.

Никто еще не успел подумать, зачем, как фашисты схватили одну из девушек и на глазах у всех повесили ее на дереве. Но всему рубежу закипел огонь, и среди конвойных началась паника. Сначала упали трое, потом еще один, а пока остальные бежали к ходу сообщения, снайперские пули свалили и их. Поблизости никого не оказалось. Сдернув с одного из убитых шинель и схватив свой китель и автомат, брошенные конвойными, Моисеев с девушкой, оставшейся в живых, бросились к лесу.