Украшения строптивых - Арсений Миронов

Цепь пылала и жгла грудь. За пять минут до торжественного выхода Лисея Грецкого на княжье крыльцо она снова пробудилась. Я прятал ее под тяжелым плащом, но мне казалось, что яркие отсветы вырываются наружу из-под одежды, заливая мерцающей желтизной шею, странно подсвечивая снизу мое спокойное лицо. Царь Леванид заметил, чуть побледнел. Я твердо улыбнулся ему. И попросил принести самую толстую кольчугу. Придется надеть ее под дорогую рубаху из тафты-шамохейки, прямо на исподнее.

Принесли дюжину кольчуг на выбор (в купеческом, мирном Жиробреге больше доспехов, чем воинов). Я выбрал самую грубую, длиннополую «ратную кожу» работы созидальских кропотливых кузнецов. Толстые, поцарапанные кольца уже тронуты ржавчиной по вороту и подолу — ничего. Зато надежнее.

«Боишься?» — грустно-насмешливо спросил Данила, обнимая сзади за плечо. Я не ответил: просовывал голову в тесное жерлье кольчатого доспеха. «Надо посадить арбалетчиков на крышу терема», — заметил Каширин, отворачиваясь. «Не надо», — сказал я, туже затягивая кожаный пояс. Князю Вышградскому нельзя бояться собственных подданных.

Сладко, волнующе прозвенели рожки катафрактов: впереди шумящей свиты, впереди глашатаев и тиунов, широкими шагами я пошел по длинному коридору-рундуку — к выходу на княжье перенокрыльцо. Слуги уже распахнули ворота в парадных сенях: снаружи, навстречу, в лицо ударило многоголосым стоном истомленной толпы, тонущим в сдержанном рокоте кожаных барабанов. Тридцать… двадцать шагов до порога: я шел по рундуку, жмурясь солнечным потокам, косо стоявшим в узких окошках. Сквозь хрустальные «зерцала», сквозь толстые витиеватые решетки видно, как снаружи, под самыми окнами мигают, трепещут алые стяжки на черных танцующих копьях: вдоль боковой стены терема я повелел поставить десяток катафрактов в парадном обмундировании. Всадников не видать, только кончики копий, как черный частокол, волнуются на уровне второго этажа. Слышите лязг? Это мои железные парни.

Толкнув замешкавшегося холопа с ковровой дорожкой, я вышагнул на крыльцо. Ударила дробь, жестяная оторопь — стальными рукавицами по щитам! Визгнули трубы: толпа вздохнула, кратко заревела — и смолкла напряженно. Я увидел круглые пятна белых лиц: черно-синие точки глаз; мельком разглядел желтобородого купца в первом ряду, взмокшего под меховой шапкой. Рослого одноглазого старика в потемневшем рогатом шлеме. Широкоплечую бабу-богачку, сопревшую под дюжиной пестрых платков. Мой народец, подумал я, подходя к точеным перильцам. Поднял лицо, обводя толпу уже натренированным взглядом властителя. «…Ах, каков худенький…» — донесло женский шепот снизу, из первых рядов. «…Лют хозяин… очи яры, сущи уголья!» — восхищенно крякнул кто-то сбоку.

«…Сначала подарки», — кивнул я посаднику Босяте. Толстячок, блеснув плешью, суетливо метнулся в толпу: «Подарочки несить, да живче! Кто с данью, князь зовет!» В толпе испуганно загудело, возникло брожение — растрепанный глашатай выбежал под крыльцо и, хрипло заорав, объявил первого дарителя.

Вышел боярин Терпила, вывел злобного, фантастически изящного торского жеребчика, мокро и черно блестевшего мускулатурой под расшитым потником, под самоцветной сбруей. Вывалил из толпы широчайший кузнец Молотун, глава огнецкой артели — преподнес чудеснейшие кольчужные перчатки, легкие и гибкие, кованные в полтора года из трех тысяч мельчайших колец. (Данила восхищенно покачал головой, попросил поглядеть — я протянул ему одну перчатку незаметно, за спиной.) «Даренье тебе, княже, от нашеских от рыбарей жиробережских!» — гордо объявил поджарый загорелый мужик, презентуя звероподобную стерлядь (два парубка едва дотащили, передали посаднику Босяте). «Подарок от братьев Ветлужан, купецкого роду!» — прохрипел сизый (видимо, с похмелья) детина, облаченный в бирюзовый, сплошь искрящийся бисером запашень с длинными рукавами — махнул рукавом, и вынесли отрез драгоценной царьградской камки — цветного шелка в узорах и рисунках. Принимая подарок, Дормиодонт Неро побледнел. Здесь, на Руси, царьградская камка казалась поистине страшным сувениром. Напоминанием о невозвратимых солнечных днях, когда у каждого из моих катафрактов была любимая девушка, маленькая тонкая гречаночка, носившая на плечах накидку из такого же шелка с золотистыми узорами зодиаков, растений и ангелов по пепельно-алому фону…

Поток дарителей, казалось, не иссякнет до вечера — купцы и ремесленники выстроились в длинную очередь, волоча за собой сундучки с драгоценностями, мешки со снедью. Я расслабился, попросил принести полный кубок малинового и парадный трехногий стульчик из рыбьего зуба. Свита тоже разомлела от жары и приятных эмоций: царь Леванид перестал разглядывать экзотическую славянскую толпу и, позевывая, опустился в плетеное креслице. Данька прислонился к столбу и задумался о чем-то — делая вид, будто изучает конструкцию перчатых рукавиц. Мстиславка Бисеров и вовсе убежал куда-то на женскую половину («надо мне постричься, побриться и сделать педикюр, точно-точно», пояснил он, удаляясь вместе со своим рыжим адъютантом).

«Подарок от тороканского купца Бахомута», — объявил посадник Босята; я дежурно улыбнулся, чуть поклонился неимоверно жирному и пестро украшенному существу в тюрбане и карнавальной бородке. Заграничный коммерсант подарил кривую сарачинскую саблю с посеребренной рукоятью…

— Не нравится мне это, — вдруг быстро сказал Данила. Я вздрогнул, поймал его короткий желтый взгляд.

— Да нет… вроде обычный купец, обычная сабля.

— Я не об этом. Смотри! — Каширин скосил глаза вниз, на тесную тропинку, продавленную охранниками в шумящей толпе подданных. По тропинке к высокому, хорошо охраняемому крыльцу уже приближался очередной даритель.

Это был плечистый дружинник лет двадцати пяти: красивая кольчужная броня, желтый пояс в мелких искрах самоцветов. Разумеется, меч не пристегнут. Даже кинжальные ножны — пусты. Острый нос торчит из-под низкого налобника. Шлем — новенький, с темным бунчуком конского волоса. Странно… где-то я уже видел такие бунчуки, заплетенные на манер девичьей косицы и ниспадающие на бронированное плечо. Наверное, в кино.

Дружинник двигался чуть сутулясь, будто глядя под ноги — но удивительно быстро. В левой, чуть отставленной руке даритель осторожно нес, бережно приподнимая над стальным поблескивающим бедром, что-то длинное, рыхлое и черное с серебристым блеском, волочащееся по земле… Шуба. Огромная, роскошная соболья шуба — тяжелый ворох мягкой рухляди.

Я тоже поморщился. Странный подарок. В Москве двадцать первого века, бесспорно, такая шуба стоила бы не меньше, чем спортивный кабриолет. Однако здесь, в десятом веке, соболей покамест бегает не меньше, чем тушканчиков в пустынях Внутренней Монголии. Слишком дешевая дань. Подозрительно…

Впрочем, Данька Каширин имел в виду другое.

— Посмотри, какой у него взгляд, — пробормотал Каширин, делая шаг вперед. Протяжно завизжала сталь — бдительный Неро перехватил испуганный взгляд Даньки, инстинктивно потащил меч из ножен… — Смотри, какой взгляд! — крикнул Каширин, внезапно багровея.

Я не успел заметить взгляда. Когда я вновь обернулся к дарителю, он уже успел опустить на лицо медную личину с прорезями для глаз. Левая длань дружинника тяжело качнулась, встряхивая ворох собольего меха: подол шубы распахнулся, приобнажая что-то блестящее, металлическое…

Дыхание перехватило от жара, охватившего грудь. Цепь прижгла кожу сквозь толстую кольчугу — я некрасиво дернулся, кубок скользнул из пальцев и упал на колени, заливая горячим медом. Между тем даритель успел сделать еще один шаг… Он уронил шубу! Ворох собольего меха мягко, бесшумно повалился на землю. А в руке у незнакомого дружинника уже радостно просияла тугая, золотистая дуга разрывчатого лука.

Секунда — и скрамасакс уже заряжен. Обычно одной стрелы вполне хватает. Даритель мягко поднял лицо в злобной маске, красиво упал на одно колено, вздернул руку с оружием: золотые лучьи рога колюче вспыхнули на солнце… Следующая секунда показалась очень длинной. За эту секунду террорист успел прихватить железными пальцами десницы толстую, удивительно толстую цветную тетиву — и подтащить ее к уху, заодно с грязно-желтым опереньем волшебной стрелы. Ближайший телохранитель (катафракт Спиридон), сдерживавший молодых купчишек в толпе, успел обернуться и вытаращить глаза. Десятник Неро успел полностью извлечь из ножен длинный изукрашенный клинок. Царь Леванид успел пробормотать первые два слова краткой молитвы.

«Подарочек от княжича Посвиста!» — рыкнул даритель и спустил тетиву. Толпа медлительно ахнула. Желтая сухая молния ударила над головами телохранителей и рванулась к высокому крыльцу. Туда, где под красивым резным навесом в окружении остекленевших соратников замер на своем трехногом стульчике молодой князь Лисей Грецкий.