Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

какого-нибудь способа прекратить экзекуцию. Обнаружив, что никакое поведение не обеспечивает безопасности, животное становилось пассивным и безынициативным, забивалось в угол клетки, однако вегетативные показатели свидетельствовали о выраженной эмоциональной напряжённости (повышалось давление крови, учащались и становились неравномерными пульс и дыхание, шерсть становилась дыбом). Одним словом, животные в этой ситуации неустранимого наказания демонстрировали типичный отказ от поиска. Вскоре у них появились нарушения со стороны внутренних органов: кровоточащие язвы желудка и кишечника, нарушения сердечной деятельности. Животные теряли интерес к пище и к особям другого пола. Их жизненная активность угасала. Если после этого условия опыта менялись («оттепель», перестройка, гласность) и животные оказывались в ситуации, когда они могли найти способ избегать наказания током (либо выскочив в соседнюю клетку, либо разомкнув ток нажатием на рычаг), большинство их обнаружило полную неспособность к такому поиску. Лишь около 20% животных предпринимали активные попытка спастись («белой акации цветы эмиграции»).

Селигман предположил, что животные, длительное время подвергавшиеся неустранимому наказанию, обучаются бесполезности своих усилий, у них вырабатывается обученная беспомощность. По мнению исследователя, это происходит потому, что животное обнаруживает полную независимость между своим поведением, направленным на спасение, и последствиями этого поведения: что бы ни предпринималось, всё оказывается безрезультатным – плетью обуха не перешибёшь.

Исследования, проведённые на людях, в значительной степени подтвердили результаты, полученные на животных. Так, на группу испытуемых (студентов университета) воздействовали сильным неприятным звуком, выключить который было невозможно. Однако студенты не знали об этом условии. Доверяя инструкции, они полагали, что могут найти способ избавиться от этого неприятного воздействия и безуспешно пытались прервать звук, нажимая на различные рычаги и кнопки. Через некоторое время в новых условиях, когда «репрессированные» действительно могли выключить звук, они даже не пытались добиться этого [329] .

Так вот, владыка Никодим входил в число тех самых двадцати процентов и постоянно искал выход из самых безнадёжных ситуаций.

В те годы всем совгражданам вдалбливали в сознание марксистско-гулаговскую формулировку: «Свобода – это осознанная необходимость».

Вдоль железнодорожной трассы Котлас – Воркута – десятки лагерных пунктов, а при них – посёлки для ВОХР и прочего обслуживающего персонала. Заезжий корреспондент спрашивает у местного первоклассника: «Кем хочешь стать, когда вырастешь?» И в ответ звучит: «Расконвоированной вольняшкой».

На таком уровне понимание свободы было и у Жаринова. Рассказывают, что как-то он встретился с группой западных журналистов, и ему был задан традиционный вопрос: есть ли свобода религии в Советском Союзе?

– Конечно есть, – ответствовал уполномоченный. – Вот, к примеру, обратились ко мне недавно члены исполнительного органа хоральной синагоги. У них просьба: можно ли испечь мацу к еврейской пасхе? И я ответил; пожалуйста, не возражаю!

И тогда одна журналистка, с ограниченным «буржуазным» пониманием свободы, воскликнула: «Раньше я думала, что для приготовления мацы нужны только мука и вода. Но оказывается, это не главное. А главное – это разрешение партийного чиновника!».

О той тяжёлой атмосфере, в которой приходилось действовать владыке, рассказывал он сам. Уполномоченный сделал всё, чтобы упразднить колокольный звон на приходах, действуя через «своих» старост и слабохарактерных настоятелей. И это не была самодеятельность Жаринова; у него были идейные предшественники. Будущий соратник Дзержинского чекист Рогов в своём дневнике записал: «Одного не пойму: красная столица и церковный звон? Почему мракобесы на свободе? На мой характер: попов расстрелять, церкви под клуб – и крышка религии!» [330]

В 1930-е годы были популярны такие строчки Владимира Владимировича (Маяковского! А вы о ком подумали?):

Богомольных прогульщиков

с электрозавода вон.

Не меняй гудок

На колокольный звон [331] .

Вот «установка партии и правительства» по колокольному звону. Хотя в 1920-х годах преобладающая часть населения страны была верующей, православной, тем не менее «оглушительный шум, поднимаемый по традиции колоколами на многочисленных колокольнях России являлся, в сущности, нарушением так называемой свободы совести, даже просто с точки зрения либеральной (не говоря уже о коммунистической)» [332] .

Нерелигиозное, мол, меньшинство, не принадлежавшее к Церкви, как считал VIII-й отдел НКЮ, «отнюдь не обязано терпеть публичное оглушение колоколами бывшей правительственной религии. Принципиально ни с какой точки зрения нельзя возражать, если хотя бы и меньшинство населения какой-либо местности потребует, как это имело кое-где место, совершенного прекращения этих религиозных, даже физически действующих демонстраций». Во всяком случае, публичные звоны, по мнению VIII-го отдела, должны быть введены в минимальные границы [333] . Осенью 1930 г. колокольный звон в Москве был вообще запрещён. После войны он был разрешён в порядке исключения некоторым храмам.

Архимандрит Сергий (Савельев, сконч. в 1977 г.), будучи настоятелем в московском храме Покрова Пресвятой Богородицы, во времена хрущёвский гонений ставил в притворе магнитофон с записью малиновых перезвонов и заслужил себе этим репутацию «обновленца».

В Ленинграде тоже оставалось одно исключение: в колокола по-прежнему звонили, когда владыка подъезжал к храму, выходил из машины и следовал к алтарю. Здесь благоговение перед владыкой было сильнее страха перед уполномоченным. И тогда Жаринов решил надавить на самого митрополита. В одной из бесед он сказал: «Вы – современный человек и должны понимать, что это отжившая традиция, зачем же бить в колокола? Да и жители из соседних домов жалуются…».

Вставать в позу, заявлять, что этот нажим незаконен, по тем временам было бесполезно. И владыка ответил: «Открою Вам, Григорий Семёнович, секрет. Я человек тщеславный, и мне приятно, когда меня встречают и провожают колокольным звоном. Ничего не могу с собой поделать». И уполномоченный, снизойдя к этой «слабости», махнул рукой, дескать, ладно, пусть звонят. Рассказывая о том, как он обвёл вокруг пальца матерого гэбэшника, владыка радовался, как ребёнок.

Вспоминает архиепископ Лонгин (Талыпин), викарий Московской епархии, представитель Русской православной Церкви (МП) в Германии (Дюссельдорф). Родившись в семье русских эмигрантов, осевших в Финляндии, Юра познакомился с владыкой Никодимом в начале 1960-х годов в Хельсинки. В 1966 г. он впервые приехал в Ленинград, чтобы поговорить с митрополитом о возможностях обучения в Ленинградской духовной академии. Вскоре его мечта сбылась, а в 1969 г. он принял монашество.

Не могу забыть, как владыка 11 апреля 1969 г. хотел постричь меня в монахи в Троицком соборе Александро-Невской Лавры, как уполномоченный г. Ленинграда Григорий Семёнович Жариков всячески препятствовал совершению пострига в Лавре, дабы это не стало прецедентом, после которого владыка постоянно совершал бы там постриги. Владыка смирился и совершил постриг в академическом храме, но однако он это помнил и всегда при случае говорил Жарикову, что вот он препятствовал