Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

неё. (Даже Сталин не хотел мировой коммунистической революции.) Но система жила по своим законам. Потому на очередном съезде принимается компромиссная формула, согласно которой необходимо сочетать разрядку международной напряжённости с ростом национально-освободительного движения. Казалось бы, ну и что – пустые слова. Но нет! Именно под эти лозунги различные лоббисты «выбивали» в брежневском кабинете энные суммы на новые порции ракет «СС-18», на строительство танковых и иных заводов по производству конвенционального оружия и т. д. Таким образом и выстраивался консенсус. Но за счёт страны. В результате страна согнулась под двойной гонкой вооружений. Ни одно государство мира, даже более богатое, чем СССР, не могло себе позволить такой гонки сразу по конвенциональной и неконвенциональной линиям.

Именно при Брежневе впервые возникла ситуация, когда вся верхушка, упражняясь в официальных клятвах по поводу верности коммунизму, на самом деле чуралась этой идеологии, как чёрт ладана. Это не могло не привести к обрушению и привело к нему. На Западе Суслова называли не иначе как «убийцей смысла».

А убийство энергии, убийство смысла, ложный консенсус и негативный отбор – инструменты гибели великой державы. Точнее, то, что лежит у истоков этой будущей гибели… Остаётся вспомнить предупреждение Священного Писания: «Когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба» (1Фес. 5:3).

«Из-под глыб»

«Обученная беспомощность»

Для нескольких поколений клириков Ленинградской епархии реальным воплощением зла был уполномоченный по делам религий Григорий Семёнович Жаринов. По слухам, во время войны он служил в СМЕРШе, и в кресло уполномоченного он спланировал из органов. В своём кабинете близ станции метро «Чернышевская» он восседал под портретом Маркса, а на столе у него была небольшая фигурка чёрта в виде Мефистофеля.

Время

родило

брата Карла –

старший

ленинский брат

Маркс.

Маркс!

Встаёт глазам

седин портретных рама.

Как же

жизнь его

от представлении далека!

Люди

видят

замурованного в мрамор,

гипсом

холодеющего старика [322] .

А между тем в молодые годы борьбу с христианством Маркс считал «в конце концов, нашим единственным насущным делом». Выступая в 1847 г. в Обществе рабочего образования в Лондоне, он уверял своих слушателей, что в апостольские времена «христиане по-настоящему закалывали людей и на своих священных трапезах причащались человеческим мясом и человеческой кровью…».

Для социального эксперимента нужно было выбрать страну, которую не жалко. Не Германию же, в конце концов!

Знаю,

Марксу

виделось

видение Кремля

и коммуны

флаг

над красною Москвой [323] .

Маркс ненавидел Россию. Просто диву даёшься, за что Маркса с Энгельсом так любили при коммунистической власти. Во время Крымской войны (1853–1855) Маркс советовал английскому и французскому правительствам уничтожить Кронштадт. Его голубой мечтой было увидеть Россию в такой позиции: «С армией противника у дверей столицы (Петербурга. – а. Л.), со всеми своими реками и заливами, блокированными союзниками, что будет с Россией? Гигант без рук, без глаз». Институт марксизма-ленинизма изъял антирусские пассажи из полного собрания сочинений, чтобы скрыть очевидный факт: идею революции подсказал России русофоб.

Откровенная русофобия Маркса смутила даже такого стойкого борца с самодержавием, как Михаил Бакунин. Отец анархизма вызвал Маркса на дуэль, но тот струсил и драться не стал. Убей его Бакунин, многое в истории, в том числе и российской, могло бы пойти совсем по-другому…

Фридрих Энгельс не отставал от старшего товарища. В работе «Русская армия» он писал: «Русские солдаты – самые неуклюжие во всём мире. Они не годятся ни для лёгкой пехоты, ни для лёгкой кавалерии. Казаки, каковы бы ни были их положительные качества, но… пьянство и грабежи делают их весьма ненадёжными для их командиров… Русский солдат с одинаковой покорностью пойдёт, если ему будет приказано, качать воду или сечь своего товарища… Что ему нужно, это команда, ясная, отчётливая команда, – и если он её не получает, тогда он хотя, может быть, и не обратится в бегство, но и не пойдёт вперёд, не сумеет действовать собственным умом».

Прочие славянские народы тоже не нравились «классикам». Чехов, болгар и хорватов они называли варварами, черногорцев – ворами, а всех славян вместе – «национальностями, о которых трудно сказать, какая из них наиболее неспособна к прогрессу и цивилизации» [324] .

Кому принадлежат нижеприведённые строки: Энгельсу или Гитлеру?

«Со времён Карла Великого немцы прилагали самые неуклонные, самые настойчивые усилия к тому, чтобы завоевать, колонизировать или, по меньшей мере, цивилизовать Восток Европы… Значение немецкого элемента в пограничных славянских областях, неизменно возраставшее с ростом городов, торговли и промышленности, ещё больше усилилось, когда выяснилась необходимость ввозить из Германии почти все элементы духовной культуры. Вслед за немецким купцом и ремесленником на славянской земле осели немецкий пастор, немецкий школьный учитель, немецкий учёный.

… Мораване и словаки давно утратили всякие следы национального сознания и национальной жизнеспособности, хотя в значительной степени и сохранили свой язык. Богемия с трёх сторон была окружена совершенно немецкими областями. Немецкий элемент сделал большие успехи на её собственной территории; даже в столице, в Праге, обе национальности были почти равны по численности, а капитал, торговля, промышленность и духовная культура повсюду были в руках немцев.

Профессор Палацкий, главный борец за чешскую национальность, – это всего лишь свихнувшийся учёный немец; он даже до сих пор не умеет правильно и без иностранного акцента говорить по-чешски. Но, как это часто бывает, умирающая чешская национальность – умирающая, судя по всем известным из истории последних четырёх столетий фактам, – в 1848 г. сделала последнее усилие вернуть себе свою былую жизнеспособность, и крушение этой попытки должно, независимо от всех революционных соображений, доказать, что Богемия может впредь существовать лишь в качестве составной части Германии, даже если бы часть её жителей в течение нескольких веков всё ещё продолжала говорить не на немецком языке» [325] .

Чьи же это высказывания? Судя по датам, не Гитлера и не Розенберга. Это – сочинение Энгельса. И не какие-нибудь полузабытые черновики, а цикл «Революция и контрреволюция в Германии», 19 статей, написанных по просьбе Маркса и опубликованных в 1851–1852 гг. в «Нью-Йорк дейли трибун», сотни раз переизданных на десятках языков мира. И то, о чём Энгельс рассуждал теоретически (аншлюс Богемии), Гитлер осуществил на практике.

О неистовом антисемитизме крещёного