Иван Грозный - Казимир Валишевский

Оказалось, что этот незнакомец хотел быть королем надо всеми и умел достигать того, чего хотел. Он начал с того, что появился в Варшаве раньше своего противника. Максимилиан не мог спешить без риска. Его подстерегали турки. Смерть императора в октябре 1576 г. сделала Батория единственным кандидатом. Ему оставалось разобраться в том положении, в каком Генрих-Валуа и не пытался разбираться. Он быстро обнаружил дальновидность и умение управлять. По внешности, как он изображен на портрете, сделанном в 1583 г. и хранящемся в костеле отцов миссионеров в Кракове, он был типичным мадьяром. Низкого роста, коренастый, с выдающимися скулами, длинным носом и низким лбом. Лицо его массивно, энергично и сурово. Никакой заботы о внешности. Никакого изящества. Взгляд неопределенный и дикий. Он вел простой образ жизни, как по необходимости, так и благодаря своим вкусам. Он не думал оставлять теперь свои привычки и не представлял, что его короновали для того, чтобы он жил в свое удовольствие. Он не носил перчаток. Обуваясь по-польски, он пренебрегал чулками, входившими тогда в моду. Здоровье его было неважное. Он уже давно страдал какой-то болезнью. На левой ноге у него была никогда не закрывавшаяся рана. Болезнь эта прогрессировала. Многие вспоминали, что этот на вид здоровый человек еще во время службы при императорском дворе страдал припадками апоплексии или эпилепсии – врачи того времени плохо различали болезни. Но по прибытии в Польшу новый король не обнаружил ничего. Он засадил за работу своих секретарей, сам же целые дни проводил на коне, показывая себя неустрашимым охотником.

В моральном отношении Баторий представлял любопытную смесь гибкости и твердости, самодержавных наклонностей и либерализма, жестокости и мягкости. Одному депутату, повысившему голос на сейме, он крикнул, схватившись за саблю: «Тасе nebulo!» Тот же жест он повторил по поводу неприемлемых требований шведского короля, сказав: «Docebo istum regulum». Вопреки обычаям, он осудил и велел обезглавить одного буйного дворянина из влиятельнейшей семьи. На все просьбы и угрозы он отвечал: «Canis mortuus non mordet, plectatur!»

С возмутившимися казаками он поступал так, как сделал бы сам Грозный. Как передают, он приказал казнить их десятками и трупы рубить на части. Раз во время аудиенции, данной одному иностранцу, его рассердила собака. Ударом сапога со шпорой он отшвырнул ее в противоположный конец комнаты. Но со своим старым сюзереном в тюрбане он умел обходиться деликатно. Выражая сочувствие протестантству в Трансильвании, он был ярым католиком в Польше. Он устроил так, что был представлен избирательному сейму арианцем Бландрата. После же избрания в короли советниками его стали иезуиты.

Он хотел быть господином в своем королевстве и не делал разницы между старостой и простым евреем, хотя это было в XVI веке. Он думал уничтожить барщину и заменить наказание кнутом – денежным штрафом. На поле сражения он часто жаловал дворянством простых крестьян. Этот строгий к другим и к себе человек был нежен и даже сентиментален с друзьями и при их потере мог даже заболеть от огорчения.

При дворе, который последние Ягеллоны итальянизировали, в стране, широко охваченной умственными течениями, характерными для того века, он производил на первых порах впечатление простого крестьянина. Но придя в соприкосновение с этой средой, он стал впереди просвещеннейших государей эпохи, хотя и отказался от утонченностей, чуждых его темпераменту. Он основал виленскую академию, был сторонником и проводником календарной реформы, организатором почты и финансов, создателем новой судебной организации.

Он действительно управлял страной, внеся в разладившийся механизм порядок. Будучи чуждым стране по своему происхождению, языку и нравам, Баторий представлял собой Польшу в ее живых силах. Польшу XVI века, которая была и остается – я надеюсь, что никого не оскорблю этим утверждением – высшим историческим выражением славянской расы, какое только было известно до сего времени миру. Страна, надорванная монархией, но еще неистощенная материально, собиралась в скором времени проявить сильный и грозный подъем духа. Морально она была еще способна к благородным завоеваниям человеческого духа. Это была страна воинов, вдохновенных поэтов, пылких политических писателей и ораторов, поднимавшихся до вершины светского и духовного красноречия. Это была страна, где Фриц Моджевский, провозглашая в программе социальных реформ всеобщее равенство прав, опередил всех публицистов эпохи. Кохановский соперничал по увлекательности и изяществу с Ронсаром, а Скарга предвосхищал Боссюэта. Грубый с виду Баторий был истинным представителем этой страны благодаря своему гению. Как истинный представитель интересов своей страны, он подготовил борьбу с Москвой прежде всего из-за Ливонии, а потом из-за самого существования государства. Он понял, что Польша, какой он ее видел – цивилизованная, гражданственная, либеральная, буйная, католическая, – должна поглотить свою великую соседку и навязать ей свою культуру, свой политический строй и свою религию. В противном случае ей угрожала опасность самой быть поглощенной и подчиниться чужим порядкам.

Существование двух великих славянских государств, развивающихся независимо друг от друга, не представляло ничего невозможного. Но для этого нужно было, чтобы Польша Пястов и Ягеллонов развивалась согласно своему происхождению, т. е., чтобы, оставаясь в стороне от Запада, притягивала к себе западных и южных славян. Однако, вытесненная отсюда германским движением, она направила свою деятельность на Восток, основала большое государство, полупольское, полурусское, полукатолическое, полуправославное. Она соединяла в себе элементы монархии и республики, цивилизацию и варварство.

Здесь была одна орбита и два центра притяжения, два государя всея Руси для одной державы.

После избрания на престол Баторию пришлось подавлять восстание в Данциге. Он обладал некоторым опытом в осадных войнах, однако в этой компании не проявил блеска; поляки еще не были в его руках. Впрочем, его права на почетное место среди великих полководцев его времени некоторые оспаривают. Конечно, ошибочно приписывать ему изобретение каленых ядер, давшее у Данцига ничтожные результаты. Мейнерт утверждает, что употребление этих снарядов восходит к первым годам XV столетия. Возможно, что польская армия, как говорит один из биографов короля Альбетранди, была обязана Баторию усовершенствованием пушек и полезными изменениями в обмундировании и вооружении кавалерии. В течение его царствования была создана военная организация казаков. В 1576 г. он создал королевскую гвардию. В 1578 г. сформировал пехоту, при помощи рекрутского набора в королевских владениях, что является верным основанием его военной славы. Присоединив к созданному им войску значительное количество иностранных полков – венгерскую пехоту и немецкую кавалерию, – он произвел в своем новом отечестве революцию, которая еще раньше изменила на Западе основы военного могущества. Он дал Польше армию, организованную и вооруженную по-европейски. Наконец, три войны, приведшие его в сердце московского государства, признаны специалистами столь же удачно задуманными, как и выполненными. Компании эти, правда, имеют некоторые слабые стороны, но все попытки ограничить роль его личной инициативы в этом если и достигали успеха, то небольшого. Баторий, может быть, не обнаружил высших талантов, но с другой стороны, возможно, что ему не давала развернуть их тактика Ивана. Заслуга же его в том, что он был действительно главой дела с гением руководителя. Приемы, употребленные им для обеспечения возможных выгод в борьбе с московским государем, можно рассматривать как высшее проявление искусства.

В это столкновение оба врага шли с одинаковой решимостью. До смерти Максимилиана Иван, отправляя в Вену гонца за гонцом, держался плана, выработанного в Можайске. После же его смерти Иван выпроводил оба польские посольства, присланные одно за другим Баторием к царю для выигрыша времени, выставив невозможные требования. Заявляя притязания на Киев после Витебска, Иван думал только о том, как бы воспользоваться преимуществами, достигнутыми в Ливонии. В марте 1578 г. царь согласился подписать перемирие на три года. Но приостановка враждебных действий не относилась к территории, где обе стороны чувствовали себя дома, что замечалось в Ливонии. Более того, в русский текст договора Иван самочинно включил статью, запрещавшую полякам вмешиваться в ливонские дела.

В результате уже весной того же года произошло столкновение из-за обладания Венденом. Иван отправил туда армии в 18 000 человек, более чем достаточную, по его мнению, чтобы одолеть полки Сапеги и Ходкевича, не столь многочисленные и лишенные до той поры всего необходимого. Когда к Ивану явился посол Батория, он велел ему подождать: «Скоро будут вести из Ливонии!» Вести пришли, и Иван узнал, что кое-что изменилось в Варшаве.