Иван Грозный - Казимир Валишевский

У Великих Лук поляков ожидал сюрприз – прибытие московского посольства. Некоторое время Иван колебался, как поступить с этим посольством. Приказать посольству следовать за армией нападающих для него было жестоким унижением. После взятия Велижа Иван созвал один из тех соборов, о которых я уже говорил раньше. Собор высказался за решительное сопротивление, и царь велел приказать Ивану Сицкому, Роману Михайловичу Пивову и Фоме Палентелееву вернуться. Но скоро пришли тревожные вести, что поляки многочисленны, и Грозный дал своим уполномоченным новые инструкции, обнаружившие, что он лучше защищается на дипломатическом поле, чем на другом. Он предлагал Баторию Курляндию, которая никогда не принадлежала Москве, и больше шестидесяти пяти ливонских городов, искусно выбранных, а тридцать пять других оставлялись за ним. Кроме того, Сицкий и Пивов начали просить немедленно снять осаду Великих Лук и назначить аудиенцию на польской территории, на том основании, что царь никогда не договаривался на своей земле. Им дали довольно суровый ответ, и они согласились начать переговоры на месте. Баторий требовал всей Ливонии, Великих Лук и Смоленска. Переговоры затянулись. В это время Замойский окружил город. Как большинство русских городов, Великие Луки были окружены стеной, состоявшей из двух рядов толстых дубовых бревен, между которыми была насыпана земля. Стены эти оказались непроницаемы для раскаленных ядер. Недостаточная и плохо обслуживаемая польская артиллерия слабо поддерживала канонаду. Однако гарнизон города запросил капитуляции, когда один из мазовецких крестьян с опасностью для собственной жизни поджег крепостную башню. Пока спорили об условиях сдачи, венгры, под начальством своего вождя Гаспара Бекеши, бывшего политического соперника Батория, ворвались в город, боясь, как бы добыча не ускользнула из их рук или не досталась полякам. В бешенной схватке на этот раз не был пощажен никто, перебили даже монахов, вышедших с крестным ходом. Замойский напрасно старался восстановить порядок. Ему удалось спасти только двух воевод.

После взятия этого города вся область оказалась во власти победителя. Князь Хилков, командовавший сильным отрядом, был разбит польской, венгерской и немецкой кавалерией под начальством князя Збаражского. Подожженный Невель в свою очередь сдался, и поляки оказались далекими от соблюдения принятых условий, что в то время в европейских войнах было почти правилом. Для нарушения условий всегда находили предлог. Озерище отдалось почти без сопротивления. Лучше защищенный город Заволочье, представлявший собой как бы остров, окруженный водами озера Подсоха, отразил первый приступ. Под нападающими провалился мост, и шляхта после этого заговорила об отступлении от города. Ей хотелось вернуться домой к Рождеству. Но Замойский показал себя таким же ловким дипломатом, как и полководцем. Он вызвал соревнование в храбрости между поляками и венграми. Разрушенный мост был заменен двумя новыми. После соответствующей проповеди и причастия волонтеры согласились идти в атаку. 23 октября 1580 г. город был взят. По свидетельству польского летописца, воеводы, решившиеся держаться во что бы то ни стало, принуждены были сдаться из-за неповиновения гарнизона.

Успех одного из полководцев царя, Ивана Михайловича Бутурлина, не вознаградил этих потерь. Он врасплох напал у литовской границы на воеводу Смоленска Филона Кмиту, перебил у него 600 человек и отнял артиллерию в составе 10 пушек.

Поляки приобрели большую русскую область и вернулись на свои зимние квартиры. Литовцы же продолжали кампанию и захватили Холм, сожгли Старую Русу, даже проникли в Ливонию, где завладели замком Шмильтен и вместе с Магнусом разорили дерптскую область до самых московских границ.

Не остались спокойными зрителями и шведы. В ноябрь 1580 г. Понтус Делагарди ворвался в Карелию и взял Кексгольм, где погибло при этом 2000 русских. Другой шведский отряд осадил Падис, расположенный в шести милях от Ревеля. После 13 недель отчаянного сопротивления гарнизона под начальством Чихачева город был взят. Говорят, что осажденным приходилось есть кожи, солому и даже человеческое мясо. Наступила очередь Ливонии. Весною 1581 г. Понтус Делагарди захватил Везенберг.

Между тем Баторий готовился уже к третьей кампании, добившись в феврале 1581 г. новой субсидии, вотированной сеймом еще на два года. По следам короля шла другая армия. Иезуиты вели религиозную пропаганду, успехи которой уже чувствовались в литовско-русских областях до самой Ливонии. С 1576 года Баторий им покровительствовал, надеясь при их помощи разорвать узы, связывавшие население этих областей с православной Москвой и протестантской Германией. Отцы-иезуиты в Вильне могли отпраздновать обращение 80 лютеран и 50 православных.

Эта миссионерская работа охватывала широкие горизонты. Движение католицизма через Ливонию должно было достигнуть Швеции, где Рим имел точку опоры благодаря Екатерине из дома Ягеллонов. Возвращением потерянной земли католики думали замкнуть реформацию в тесный круг, где она задохнется, и побежденная Москва в свою очередь не устоит под натиском латинства. Отдавши себя в руки героического вождя, наиболее развитое славянское племя разрешило бы двойную проблему – политическую и религиозную. От разрешения этих проблем зависело будущее северо-восточной Европы. Это было бы созданием «Третьего Рима» и осуществлением самых честолюбивых надежд.

Грозный не предвидел этого и чувствовал бессилие отразить опасность вооруженной рукой. Пояс крепостей, за которым он чувствовал себя в безопасности, был разорван. Нашествие подвигалось вперед медленно, но верно. После Великих Лук перед победителями открыли свои ворота Новгород и Псков. Царь теперь меньше, чем когда-либо, думал противопоставлять плохо вооруженные, плохо обученные, разрозненные толпы своей милиции грозным полкам поляков, перед которыми не могли устоять и его крепости. В его руках теперь были только дипломатические средства.

В сентябре 1580 г. Иван, не дожидаясь даже возвращения Резанова, решил апеллировать к Риму. Новому посланнику Истоме Шевригину было поручено добиться посредничества папы и представить «Батуру» как союзника султана. Иван коверкал имя короля отчасти по незнанию, отчасти из презрения к нему. Результаты новой попытки пока не обнаруживались, а послы царя в это время переезжали с места на место в свите короля, делая уступки и терпя обиды. В январе 1581 г. им было приказано отправиться в Варшаву. Там они рассчитывали добиться перемирия, увеличив число ливонских городов сравнительно с тем, что они предлагали раньше. Но они получили такой ответ: «Или вся Ливония, или война». Они сообщили царю, что угрозами их заставили целовать руку короля, что последний не поднялся при имени их государя и даже не поручил приветствовать его от себя. Послы должны были уйти с пустыми руками.

Иван понял, что надо сделать уступку и написал «Батуре» смиренное письмо, впервые называя его братом. Он извещал о присылке нового посольства. Послы Евстафий Михайлович Пушкин, Федор Андреевич Писемский и Андрей Трофимов получили приказ без жалоб перенести все унижения и даже побои. Вот до чего дошел царь! Он предлагал теперь всю Ливонию, за исключением четырех городов. Он даже отказывался от своего титула. Но он не смог удержаться, чтобы не прибавить к выражениям своей кротости желчного, едкого замечания. Послы должны были заявить, что их господин – «государь не со вчерашнего дня». На вопрос, что они под этим разумеют, они должны были ответить, что тот, кто со вчерашнего дня государь, сам это знает.

Темперамент Грозного всегда был опасным врагом его ума. Иван мог отдать в жертву своей прихоти целую провинцию, а потом исправлять беду какой-нибудь новой уступкой своего достоинства.

Он так торопил своих послов, что они прибыли в Вильну, где была назначена встреча с Баторием, раньше определенного срока. Царь все еще надеялся помешать возникновению враждебных действий. Но в мае месяце, когда в Вильну прибыл король, послы узнали, что, кроме Ливонии, от них требуют Новгород, Псков, Смоленск, всю Северскую область и 400 000 дукатов военного вознаграждения. После этого Пушкин со своими товарищами поехал в Москву за инструкциями. Баторий отправил с ними своего посла с ультиматумом, в котором он ограничил свои требования Ливонией, военным вознаграждением и разрушением некоторых пограничных крепостей. Ответа он соглашался ждать только до 4 июля.

В это время миссия Шевригина уже принесла первый плод. Я ниже расскажу, как папа дал соблазнить себя приманкой посредничества. Если бы даже посредничество имело полный успех, то и тогда оно не могло бы, с точки зрения интересов католицизма, компенсировать те выгоды, какие обещала ему победа Польши. Назначенный посредником, иезуит Поссевин находился в Вильне. Одно его присутствие здесь оказывало Ивану большую помощь. Roma locuta erat. Святой престол высказывался против продолжения войны. Польша будет остановлена в своем порыве, а если она будет упорствовать, над ней разразятся громы Ватикана. По крайней мере, так думал царь. Он сразу выпрямился и обошелся с Дзержеком так, как Баторий с его послами. Он отправил посла обратно к королю с письмом, которое начиналось так: «Мы, смиренный Иван Васильевич, царь всея Руси… по Божьей милости, а не по мятежному человеческому хотению». По этому вступлению можно догадываться и о продолжении письма. В издании Кояловича документ этот имеет 28 печатных страницы. В нем Грозный по-своему перефразировал псалмы Давида и называл Батория Амелеком, Сеннахерибом и жадным до кровопролития Максенцием. Потом он объявлял, что, если мир не будет заключен теперь же, он не пошлет послов в Польшу и не будет принимать ее послов раньше 30 или даже 50 лет. Он категорически отвергал ультиматум. Возвращаясь к прежним условиям, он уже не хотел довольствоваться четырьмя ливонскими городами и требовал оставления за ним 36 городов с Нарвой и Дерптом. Уступал только Великие Луки с 24 мелкими крепостями. Это была его «последняя мера».