Иван Грозный - Казимир Валишевский

Рондольф, по-видимому, внушил царю какие-то новые надежды. В Лондон был отправлен новый посол.

Этот преемник Непеи носил фамилию Савина. Проживши десять месяцев на берегу Темзы, он возвратился в Москву только с письмом Елизаветы, очень туманным и неопределенным. К обещанию помощи, на которую, правда, трудно было рассчитывать, она прибавляла уверения в своей дружбе к царю. Она писала, что, когда ему заблагорассудится воспользоваться ее гостеприимством, она примет его с подобающими почестями, примет на себя заботу и все расходы по его содержанию. Таким образом, она предлагала ему не союз, о котором он мечтал, а милостыню.

Иван казался проснувшимся от сладкого сна и был очень не в духе. Утратив всякую меру чувства, он написал Елизавете ответ в духе тех посланий, какими он в то время честил шведского короля. Он писал ей, что не допускает мысли, чтобы она сама отнеслась так неуважительно к потомку римских кесарей. Он думал, что она госпожа себе и свободна в своих действиях, но теперь видит, что ею управляют другие, и кто же? Простые мужики! Сама она «пошлая девица» и ведет себя соответствующим образом. Он не желает больше поддерживать с ней никаких отношений. Москва обойдется и без английских мужиков.

На ругательства не стоило обращать внимания. Привыкшая к мадригалам Елизавета могла только улыбнуться, прочтя письмо Ивана. Но прежде чем оно пришло в Лондон, там была получена весть, что царь отобрал у московской компании все льготы и привилегии, отобрал у нее все товары и наложил запрет на ее торговлю. Закрывались пути, приобретенные такими усилиями! Погибла надежда отнять у венецианцев и португальцев восточные рынки. Нужно было постараться избежать этого несчастия. Казалось, один только человек был в силах это сделать. Поставив во главе нового почетного посольства Роберта Беста, Елизавета отправила с ним Дженкинса.

Но даже и этому смелому исследователю пришлось испытать перемену обстоятельств. В 1571 г. он высадился в бухте Святого Николая на острове, названном английским мореплавателем Rose-Island, из-за найденных там диких роз. Отсюда он сообщил в Москву через прежнего переводчика при Савине, Даниила Сильвестра. Но он не мог ни сам проехать, ни переслать весть, так как свирепствовала чума и по дорогам устраивались карантины. Один гонец пытался пробиться силой и чуть не был сожжен живым. Кроме того Иван отправился в поход против шведов и, по словам русских властей, нечего было и думать догнать его. К этому еще прибавляли, что если бы Дженкинс и решился на это, его жизнь была бы в опасности. Царь обвинил его в крушении своих планов и объявил, что отрубит ему голову, если он посмеет явиться в Россию.

Англичанин нисколько не испугался. Хотя холмогорский воевода отказывал ему в помещении, провианте и покровительстве, а местное население относилось враждебно, он пробыл здесь до января 1572 г. Затем, миновав заставу, он смело явился к Грозному в его убежище – Александровскую слободу. Он, вероятно, успел оправдаться еще заранее, так как царь принял его очень милостиво. Иван поспешил окончить обычные церемонии приема и быстро перешел к конфиденциальной беседе, в присутствии только двух своих приближенных. По обыкновению, к делу, интересовавшему его, он прибавил еще десять других. Он долго говорил о каких-то английских купцах, привозивших будто бы ему письма, позорящие его имя. После долгих предисловий он приступил к главному вопросу, спросил, как обстояло дело с «тайными поручениями», известными Дженкинсу, по поводу которых Рондольф принял некоторые обязательства. Дженкинс ответил, что он слово в слово передал королеве адресованные через него поручения и что королева, милостиво выслушав их, поручила Рондольфу вести дальнейшие переговоры. Он же уверяет, что никаких обязательств он на себя не принимал. По вине этого посредника и произошло недоразумение. Чтобы подкрепить свои заверения, он вручил Ивану письмо Елизаветы.

Ивана приятно удивило то, что в письме Елизаветы не было ответа на его дерзости. Она с большим достоинством говорила, что ее подданные не дают повода к неудовольствиям, и ей нечего опасаться, что придется искать пристанища в чужой стране. Она пребывает в наилучших чувствах по отношении к царю. Если он согласен забыть свое законное неудовольствие против английских купцов и вернуть им льготы, она готова дать ему самые очевидные доказательства своей дружбы. Дженкинс повел дело так, что Грозный принял за уступчивость то, что было выражением презрения. Он опять дал Дженкинсу аудиенцию в Старице и после некоторых колебаний согласился вернуть свои милости московской компании и ее главе Вильяму Гаррету. Он теперь отказывался от всяких тайных соглашений. Когда Дженкинс спросил об именах английских подданных, давших повод к неудовольствию, царь ответил с достоинством, что если он их простил, то не для того, чтобы их наказала королева.

Мы не можем сказать, какие задние мысли были у царя в этот момент, но только успех Дженкинса оказался личным и переходящим. В июле 1572 г. искусный дипломат навсегда покинул Москву, а в следующем году Сильвестр привез оттуда печальные вести. Ссылаясь на отношения, завязанные английскими купцами с Польшей, Иван наложил некоторые пошлины. Хотя они и не превышали тех, которыми облагались товары всех других иностранцев, но все-таки это нарушало дарованные льготы. Бывший посредник между двумя нациями понял, что возобновление неприязненных отношений было вызвано разочарованием царя в надеждах на союз. Елизавета решила возложить на самого Сильвестра новое поручение. Она соглашалась вести с Иваном тайные переговоры, какие будет угодно ему начать. Она только не может дать понять своим подданным, что среди них чувствует себя в опасности, чтобы действительно не вызвать чего-нибудь. Сильвестр должен был постараться внушить это Ивану.

В 1575 г. Сильвестр нашел Ивана в новом дворце в Кремле. Он жил там, как частное лицо, предоставив трон Симеону. «Вы видите, – сказал он английскому послу, – что не даром я обращался к вашей королеве. Она поступила не умно, отвергнув мои предложения». Сильвестр не мог выяснить, как он должен отнестись к этому непредвиденному в Лондоне положению вещей. Он ничего не решил до того времени, когда царь оставил Москву и поехал навстречу императорским послам. По возвращении он заговорил уже совершенно иначе. Он сказал, что если не получить от Елизаветы полного удовлетворения, вся торговля будет предоставлена немцам и венецианцам.

Посол с этим ультиматумом должен был возвратиться в Лондон. Мы не знаем, каков был ответ, так как на обратном пути в Москву он был убит молнией в Холмогорах. Все его бумаги сгорели вместе с домом, в котором он жил. Сделала ли уступку Елизавета? Русский историк, наиболее основательно изучивший эту главу истории, склонен допустить возможность уступки.[42] Однако это мало вероятно, так как в следующее трехлетие прекратились всякие сношения между обоими государствами. Возобновились они тогда, когда Иван был увлечен новой несбыточной мечтой, внушенной ему одним из иностранцев, живших со времени посольства Савина в некоторой близости к государю.

Он звался Елисей Бомель или Бомелиус и был родом из Везеля в Вестфалии, изучал медицину в Кембридже, но занимался главным образом астрологией. По причине известности, обретенной им на этом поприще, он по приказу лондонского архиепископа находился в тюрьме, когда в Лондон приехал Савин. Так как его обещали освободить от заключения, если он уедет из Лондона, то он согласился отправиться вместе с московским послом в Россию, чтобы поступить на службу к царю. В Москве он приобрел в короткое время большое состояние и дурную славу. Его считали приготовителем ядов, которыми Иван пользовался для умерщвления своих жертв. Его обвиняли также в том, что он растлевает разум царя кощунственными разговорами и уговаривает его искать убежища в чужих землях.

Еще до появления этого авантюриста Иван обратил свои взоры на Англию, а может быть, и на Елизавету. Но Бомель постарался направить его честолюбие в другую сторону. Самому ему не пришлось присутствовать при развитии начатой им интриги. В 1579 г. он был вовлечен в заговор. Зависть и злоба, возбужденные им во многих, помогли установить его вину, и он погиб в ужаснейших пытках. Но жена его, Анна Ричардс, родом англичанка, осталась в России. Только после смерти Ивана она вместе со своими соотечественниками, лекарем Ричардом Эльсис и аптекарем Френшем была выслана в Англию. Подобная участь постигла тогда всех иностранцев.

Ненавидимый всеми Бомелиус был выдан скорее в качестве немца, чем англичанина. Предав несчастного астролога пытке, Грозный выразил желание снова начать переговоры с Англией.

В 1580 г. Иван поручил агенту Московской компании Джерому Горсею выхлопотать у Елизаветы присылку военных припасов – свинца, меди, селитры, серы, пороху. Царь собирался начать войну с Баторием. Но инструкции, спрятанные Горсем в сосуде с водкой, этим не ограничились. Под влиянием Бомелиуса царь более, чем когда-либо, желал найти в Англии нечто другое. Если Елизавета отклоняла упрямо все искания, то у нее были родственницы – невесты.