Подметный манифест - Далия Трускиновская

- Ваша милость, маловато, - сказал дерзкий Демка. - Прибавить бы.

Архаров дал еще рубль и погнал было эту троицу вон из кабинета, но вспомнил про деда Кукшу. Деда на Пречистенке видал один лишь Демка. Он, заведя глаза к потолку, вслух перечислил приметы Каинова лазутчика, особо выделяя желтизну его седины и малиновый нос. Харитошка с Яшкой вполголоса их повторили. Архаров еще велел Демке забежать в канцелярию, продиктовать описание костоправа, чтобы снабдить им всех полицейских и десятских, а потом потребовал в кабинет Клашку Иванова. Тот был в отсутствии, явился не сразу.

- Помнишь, ты с тетрадкой бегал в театр? Ну-ка, отправляйся туда вдругорядь, поузнавай - не собирается ли кто из московских бояр у себя дома трагедию ставить.

- Какую трагедию, ваша милость?

- А бес ее знает. Любую. Актеришки должны знать, коли где любитель завелся. Ступай.

Отправив Клашку, Архаров счел, что сделал для Дуньки все, что в его силах. Иного пути отыскать пропавшую актерку он не видел. Впрочем, на успех не рассчитывал - Маланья Григорьевна могла и наврать, что взяли в новый театр на первые роли. С беспричинным бабьим враньем Архаров уже не раз сталкивался и даже уяснил себе его механизм: баба есть существо, не видящее дальше собственного носа, и для нее имеет смысл лишь то, что творится сию секунду, а как ее слова отзовутся в будущем, ей невдомек. Особливо когда хочется показать свое превосходство - по части богатства ли, знатной родни ли, махателей ли, придворной фортуны ли…

Впрочем, он был готов и на дальнейшие поиски госпожи Тарантеевой - лишь бы Дунька выпытала у Марфы, где искать чересчур ловкого деда Кукшу.

Вечером, когда Архаров уже засобирался домой, в кабинет заглянул Вакула.

- Вашу милость просят вниз пожаловать.

- Заговорил? - не веря чуду, спросил Архаров.

- Да как будто пытается, только ни хрена не понять, - попросту отвечал Вакула.

Архаров вслед за ним спустился в нижний подвал, а там его встретил Шварц и, взяв со стола свечу, повел в дальний угол.

- Извольте убедиться - пусто, - сказал он, освещая лежащий на полу тюфяк.

- Сбежал, что ли? Ну, черная душа…

- Далеко ему, сударь, не убежать. Вон он где, под лавку закатился.

И точно - доставленный с Пречистенки безгласный и недвижимый немец был обнаружен под лавкой. Архаров, присев на корточки, долго смотрел, как горемыка, раскрывая рот и корча гримасы, пытается беззвучно сообщить нечто важное, колотя вдобавок кулаком по полу.

- Как он сюда забрался? - спросил Архаров Шварца.

- Мы его, коли вы, сударь, изволили заметить, так уложили, чтобы он весь ход допроса хорошо видел. А сегодня Ваня с Кондратием налетчика Лодыгина маленько постегали, не кнутами даже, плетьми. А оный Лодыгин голосист до полной невыносимости, его послушать - так словно ржавой пилой поперек брюха пилят. Всего-то ничего, двадцать пять плетей вкатили, а шуму поднял - словно две сотни. И на то был мой главный расчет. Наш гость с перепугу выздоравливать принялся. У него уж и левая рука, и левая нога шевелятся. Коли его поставить - так он, сдается мне, на левой ноге уж превосходно стоять может и даже прыгать. Те, кто его похитить пытались, про это, видать, знали, потому и смогли доставить до окошка…

- Стало быть, встать не мог, так хоть уполз?

- С перепугу, сударь, с перепугу. Ясно же, что от нас ему никуда не деться. И говорить он согласен.

- А как ты с ним говорить собираешься, черная душа?

- А мы уж припасли грифельную доску. Ванюша, доску сюда неси. И стул для его милости.

- Мне так удобнее, - сказал Архаров. Он хотел непременно видеть лицо дающего показания безъязыкого немца. Шварц, догадавшись, потребовал еще свечей, установил доску, прислонив ее к стулу, велел положить рядом мокрую тряпицу - стирать написанное, и дал перепуганному немцу в левую руку грифель.

- Ваня, поддержи под локоток его, да бережнее, - велел напоследок Шварц Ване Носатому, и тот, опустившись на колени, выполнил приказание. После чего все поглядели на Архарова.

- Ну что, братец, долго ты колодой с глазами притворялся, пора и честь знать, - сказал обер-полицмейстер. - Начнем с того, как твои товарищи меня зимой пристрелить хотели. Коли ты с ними оказался, стало быть, знаешь поименно. Ну-ка, кто у вас был за старшего?

Рука с грифелем дернулась, провела кривую линию снизу вверх, неловко ее перечеркнула.

- Это ты «како», что ли, изобразить желаешь? - спросил Архаров. - Прозвание тому человеку, стало быть, с буквы «како» начинается?

- Вы, сударь, не с того конца начали, - заметил Шварц. - Коли он, как и я, из лифляндских немцев, то русской грамоте плохо разумеет, для него что «како», что «рцы», что «мыслете» - пустой звук.

- Так ты с ним по-немецки потолкуй, - велел Архаров. - Перечисляй буквы, пусть он знак подаст, когда услышит нужную.

- Ваши милости, гляньте! - гнусаво сказал Ваня.

На грифельной доске уже было изображение - кривой, хуже некуда, кружок, и в нем фигура, несколько похожая на крест.

- Это у него немецкая буква, что ли? - недоверчиво спросил Архаров.

- Нет, сударь, на букву что-то непохоже, - произнес озадаченный Шварц.

- Знак это, - вмешался Ваня, - что на заборах ставят.

- Сотри, - велел ему Архаров. - Послушай, голубчик, нам тут не до шуток. Нам нужно знать прозвание главаря, что велел в меня стрелять. Давай-ка еще раз, буква за буквой, хоть по-немецки, хоть по-русски, мне все едино. Ваня, подсоби…

Лишенный речи немец попытался изобразить лицом некое отрицание, рука же вывела кружок, несколько более ровный, и вписала в него крест.

Архаров и Шварц переглянулись.

- Знак-то знак, - сказал Архаров. - А к чему сие?

- Очертаниями на мальтийский крест походит, - заметил Шварц, взял грифель и изобразил мальтийский крест, вписанный в круг. - Так, что ли?

- Он именно это и хотел начертать, - глядя в лицо безгласному немцу, определил Архаров. - Ты что же, не ведаешь, как вашего предводителя звать? Ага, не ведает! А сие - на воротах, что ли, было намалевано? Нет? А где же?

- Изволите видеть, сударь, он уже охотно дает показания, - произнес Шварц. - Так что ступайте наверх, а мы тут сами понемногу выпытаем правду.

Архаров выпрямился. Он был несколько огорчен - крест в кругу пробудил его неуемное любопытство.

- Не извольте сомневаться, ваша милость, - знак это, - сказал ему Ваня. - Сам сколько таких понаставил…

Если бы не дела - черта с два выманили бы Архарова из подвала. Но слишком много их накопилось - пришлось лезть наверх по высоким каменным ступеням.

Следующие дни прошли в суете. Было не до крестов в кругах - Архаров затеял нешуточную охоту на Каинову братию. Привели ему бабу, которая была несколько лет назад сожительницей Мохнатого, баба побожилась, что он от нее ушел к молодой вдове куда-то чуть ли не в Ростокино. Привели другую бабу, травознайку, эта клялась, что костоправ дед Кукша на прошлый год как раз на Филипповки помер. И до того убедительно толковала про похороны, что Архаров даже ежился - вранья в ее рассказе не ощущалось ни на грош, так что на Пречистенку, судя по всему, являлось привидение. И еще много всякого народа таскали в полицейскую контору архаровцы, стараясь проделать это как можно более незаметно. Харитошка-Яман сыскал конюха, служившего у Каина, когда тот жил в Зарядье, в собственном дворце, по коему так тосковала Марфа. Конюх промышлял ныне цыганскими штуками с крадеными лошадьми - так умел перекрасить скотину, что собственный хозяин, прицениваясь, не признал бы. Харитошка с ним потолковал и понял, что старик что-то знает. Решили за ним присматривать - коли Каин чего на Москве затевает, то без лошадей не обойдется.

Наконец Демка затребовал подкрепления - по уговору с Герасимом, хозяином славного кабака «Негасимки», что на Васильевском спуске, чуть ли не под самым Покровским собором, как нора без окон, кто-то из архаровцев должен был постоянно сидеть в углу, изображая выпивоху, и при появлении некого Бухарника (крестильного имени Герасим не знал, да и на что ему оно?) спешить за подмогой. Поскольку оный Бухарник похвалялся, что будто бы старый Каинов дружок Камчатка - ему кум и сват.

Архаров не удержался - сам, когда стемнело, отправился к Герасиму. Они были знакомы еще с чумного времени, когда обер-полицмейстер, будучи капитан-поручиком Преображенского полка, затеял в «Негасимке» драку. Герасим Архарову понравился - был он мужик спокойный, понятливый, и хотя ростом почти вровень с Архаровым, из-за ширины своей казался низким, приземистым, а усугубляла это впечатление сивая борода, торчащая не вперед, а в стороны.

Герасим тоже по-своему был расположен к обер-полицмейстеру и не раз после той драки говаривал, что сразу распознал в офицере, знающем московские ухватки кулачного боя, настоящего начальника, которому лучше не перечить.

Архаров, невзирая на теплую погоду, явился в епанче и в надвинутой на брови треуголке, полагая, что тем достаточно себя обезопасил от проницательных глаз. Ни у кого в полицейской конторе, включая Шварца, еще не хватило мужества сказать обер-полицмейстеру, что его несложно опознать сзади по широкой спине и особой манере чуть наклонять вперед плечи.