В борьбе с большевизмом - Павел Рафаилович Бермондт-Авалов

этих замыслов в Нарву были отправлены аэропланы с уполномоченными, которые опустились по ошибке в районе расположения эстонских войск и были ими интернированы.

Близорукость, которую тогда обнаружил командующий Северо-Западной армией генерал Родзянко, особенно ярко выступает в описании им самим момента прилета аэропланов. Особых комментариев, как говорится, не требуется, и достаточно привести лишь несколько выдержек из его книги «Воспоминания о Северо-Западной Армии».

Генерал Родзянко сперва откровенно заявляет о своей полной неосведомленности в том, что делалось у него в тылу (район Рига – Валк – Двинск). Он как бы гордится тем, что они «никакой связи с этой организацией (ландесвером) не имели». Он пишет:

«…После занятия эстонцами Пскова немецкие войска и ландесвер, находившиеся в Курляндии у Либавы, перешли в наступление, очень быстро заняли Ригу и выдвинулись восточнее ее, подойдя к Вендену. Сведения об их движении получались у нас очень скудные, так как никакой связи с этой организацией мы не имели; нам было известно только то, что в наступлении принимают участие немецкая Железная Дивизия, Балтийский ландесвер и русский отряд под командою ротмистра князя Ливена. Направление, которое взяли эти войска, эстонскому командованию показалось подозрительным, и, зная неприязненные отношения между эстонцами и немцами, я сильно боялся, чтобы между ними не вышло столкновения».

Дальше генерал рассказывает о самом моменте спуска первого аэроплана, на котором прилетел сенатор Нейдгардт, и затем еще двух других. В первом случае генерал Родзянко обиделся на эстонцев, что они арестовали его автомобиль, попавший им под руку во время возни с аэропланом. Он даже потребовал извинения от эстонцев, и те исполнили его желание. Во втором случае, когда прилетели еще два аэроплана, то они опустились уже в районе расположения русских войск, но эстонцы все же арестовали их, а генерала Родзянко и близко к ним не подпустили. Он опять потребовал извинения, и эстонцы снова извинились. Все, значит, в порядке. Главное, чтобы извинялись. Однако предоставим ему самому рассказать все происшедшее. Он повествует:

«…Возвращаясь однажды в Нарву с очередной поездки на фронт, я узнал, что в Нарву прилетел на аэроплане вместе с немецким лейтенантом сенатор Нейдгардт из Риги. Эстонские власти приказали его арестовать, причем по недоразумению арестовали и один из моих автомобилей, на котором совершенно случайно проезжал недалеко от места спуска аэроплана заведующий автомобилями корнет Вальтер. По этому поводу я потребовал от эстонского командования извинений, которые и были мне принесены. Отвечая на вопросы присутствующих при спуске, сенатор Нейдгардт рассказал, что на следующий день должны были прилететь еще два аэроплана. Озлобление эстонцев против немцев возрастало и особенно усилилось, когда пришло известие, что немецкая Железная Дивизия собирается занять Венден. На следующий день действительно прилетели два других аэроплана с немецкими знаками и спустились у ст. Салы. Я как раз в то время ехал в Ямбург и встретил по дороге немецких авиаторов с их спутниками, сильно избитых арестовавшими их эстонцами; один из них был даже ранен. Ведший их эстонский офицер и солдаты держали себя весьма вызывающе. Когда я хотел подойти и узнать, в чем дело, они меня к арестованным не допустили, несмотря на то, что аэропланы снизились на нашей территории. Я вернулся в штаб 1-й эстонской дивизии и категорически заявил, что я совершенно не знаю, что это за аэропланы и для чего они прилетели, но требую, чтобы на русской территории эстонцы не позволяли себе кого бы то ни было задерживать без разрешения русских военных властей. Эстонские власти принесли мне свои извинения, и я тут же отправил телеграмму генералу Лайдонеру о происшедшем, причем заверил его, что никаких сношений с немецкими властями у меня не было и цель прилета аэроплана мне совершенно неизвестна. Прилет этих аэропланов значительно ухудшил отношения между нами и эстонцами, тем более что эстонцы ставили его в связь с начавшимся в это время наступлением на Эстонию немецкого ландесвера: по всей Эстонии началось поголовное гонение на всех прибалтийских немцев. Мне же цель прилета аэропланов неизвестна и до сих пор; результатов судебного следствия, которое велось по этому поводу эстонскими властями мне получить не удалось. Впоследствии я спрашивал князя Ливена, не он ли посылал эти аэропланы, но он ответил, что о посылке их ничего не знал и вообще считал поведение ландесвера бестактным, объясняя его провокацией со стороны немцев, которая им вполне удалась. Может быть в этом бесцельном наступлении сыграло роль желание некоторых балтийских помещиков поскорее вернуть свои имения. Для нас во всяком случае было очень грустно, что наладившиеся было хорошие отношения с эстонцами этими фактами сильно испортились. Эстонские газеты подняли шумиху, а лозунги, выдвинутые генералом Деникиным и для эстонцев явно неприемлемые. “Великая, Единая и Неделимая Россия” еще более усилили их недовольство и отношения наши еще ухудшились. Если бы у меня не было так много дела на фронте, я бы, по всей вероятности, больше внимания уделил прилету аэропланов, но тут мне было не до них».

Из этого откровенного повествования можно заключить, что г. генералу было куда милее идти рука об руку с эстонцами-самостийщиками, чем с балтийцами, сражавшимися против большевиков. Он так был занят своими партизанскими действиями, что ему некогда было заняться этими, по его компетентному мнению, вздорными делами. Интересно, сознает ли теперь бывший командующий Северо-Западной армией, что от этого момента зависело все будущее его армии, и если бы в то время было принято правильное решение, то ни Эстонии, ни Латвии не существовало бы, а были бы лишь национальные русские войска на территории Прибалтийского края, и ему, таким образом, не пришлось бы сетовать на своего главного руководителя генерала Деникина за лозунги «Великая, Единая и Неделимая Россия». Наверное, он этого не сознает. Ведь ему достаточно было извинений мелких эстонских начальников, после чего он посылал своему главнокомандующему эстонскому генералу Лайдонеру телеграммы с выражением «верноподданнейших чувств». В этом заключалась его главная деятельность. Затем он партизанил и посылал несчастных чинов своей армии голодными, холодными и раздетыми в бой, ибо это требовали эстонцы. Мне безумно жалко офицерский и солдатский состав Северо-Западной армии, они показали себя храбрецами, и можно только удивляться их терпению и выносливости.

Результаты «дальновидной политики» генерала Родзянко не замедлили быстро сказаться. Об этом он сам свидетельствует дальше такой фразой: «Вскоре после прилета аэропланов эстонцы прекратили выдачу нам денег и продовольствия».

В этот решительный момент не меньшую близорукость обнаружил и начальник русского отряда при ландесвере ротмистр князь Ливен. Будучи раненным в боях с большевиками уже после занятия добровольцами Риги, князь Ливен фактически не командовал своим отрядом, но руководил им в политическом и хозяйственном