Петербургские женщины XVIII века - Елена Первушина

Сумароков почтил ее память эпитафией:

В сей день скончалася, и нет ее теперь,Прекрасна женщина и Мельпомены дщерь,И охладели уж ея младые члены,И Троепольской нет, сей новыя Ильмены.

Чахотка погубила еще одну замечательную актрису Прасковью Ковалеву-Жемчугову, игравшую в крепостном театре Шереметевых. Судя по отзывам современников, манера игры, присущая Жемчуговой (таков был творческий псевдоним, данный хозяевами своей крепостной актрисе), отличалась от обычной манеры актеров и актрис XVIII века. В то время в театрах, как и во всей культуре, господствовала школа классицизма, вдохновляемая идеалами античной красоты. От актера не требовалось «вживаться» в роль. Прежде всего важна была способность принимать красивые «скульптурные позы»; реплики не произносились, а торжественно декламировались. Это не нравилось молодому поколению, желавшему большей естественности на сцене. Так, Троепольскую критиковали за склонность к крикливости, излишней аффектации. Прасковья Жемчугова превосходно овладела всем приемами классической школы, но при этом ее игра отличалась большой выразительностью и задушевностью.

«Я питал к ней чувствования самые нежные, самые страстные. Долгое время наблюдал я свойства и качества ее: и нашел украшенный добродетелью разум, искренность, человеколюбие, постоянство, верность, нашел в ней привязанность к святой вере и усерднейшее Богопочитание. Сии качества пленили меня больше, нежели красота ее, ибо они сильнее всех внешних прелестей и чрезвычайно редки», — писал через много лет Николай Петрович Шереметев сыну.

П. И. Аргунов. Портрет графини П. Ф. Шереметевой (Жемчуговой)

В Петербурге Параша прожила недолго. 14 февраля 1797 года в Фонтанном доме в Петербурге ее игрой наслаждался император Павел I. Он подарил актрисе драгоценный перстень. В декабре 1798 года Николай Петрович написал вольную Прасковье Жемчуговой, а также всей семье Ковалевых. 6 ноября 1801 года Николай Шереметев и Прасковья Жемчугова тайно обвенчались в Москве и в 1802 году вернулись в Петербург. Прасковья Ивановна ждала ребенка, но умерла от чахотки через три недели после родов. Только на следующий день после смерти Прасковьи граф, наконец, открыто объявил, что женат и умолял нового императора Александра I признать Дмитрия законным наследником. Возмущению в высшем свете не было предела, но император удовлетворил просьбу убитого горем отца.

После смерти жены Николай Петрович возвратился в Москву, где в память о ней основал Странноприимный дом. В уставе его говорилось о том, что дом должен «дать бесприютным ночлег, голодным обед и ста бедным невестам приданое». Ныне в этом здании находится знаменитый Институт скорой помощи имени Н. В. Склифосовского.

В Петербурге воспитывать Дмитрия осталась еще одна бывшая крепостная актриса и подруга Прасковьи Жемчуговой танцовщица Татьяна Шлыкова-Гранатова. Она блистала не только на сцене: прекрасно играла на арфе, любила поэзию, хорошо рисовала, занималась искусством резьбы по дереву. Но особенные способности Таня Шлыкова проявила к танцам, выйдя на сцену девочкой 12 лет. Про Таню Шлыкову, выступавшую в балете «Инесса де Кастро», писали: «Благопристойность вида и девической стыдливостью удерживаемое прискорбие управляли движениями уничиженной королевской дочери и делали ее на сцене очень интересной… Вообще сказать, — писал критик, — о всех танцовщиках и танцовщицах, что в них не приметно ни малейшего принуждения. Точность и уверенность в своем искусстве одушевляют их движения. Великолепие и пышность сего зрелища чрезвычайны…».

Татьяна Васильевна присуствовала при венчании Прасковьи Ивановны Ковалевой с Николаем Петровичем Шереметевым 6 ноября 1801 года в Москве в церкви на Поварской улице. Позже она заменила мать новорожденному сыну Прасковьи.

Беднейшее население и благотворительные заведения

В любой период времени в Петербурге, как и в любом крупном городе, жило множество бедных людей, не имевших постоянного источника дохода. Эти люди были не в состоянии оплатить себе приличное жилье, обеспечить себя и своих детей пропитанием, одеждой, медицинской помощью.

Число неимущих женщин было больше числа мужчин. Так, по данным И. Е. Георги, в 1789 году в Василеостровской богадельне находились «227 мужеска и 759 женска полу», в 1790 году — «146 мужеска и 318 женска полу», а «последнего числа Декабря 1790 года и 1 Января 1791 года находилось 115 мужеска и 427 женска полу».

Для того чтобы помочь таким людям, во второй половине XVIII века в столице организуются благотворительные учреждения. Инициатором был уже хорошо знакомый нам И. И. Бецкой.

26 августа 1770 года он открывает в Петербурге воспитательный дом для детей-сирот. Дом находился на берегу Невы в так называемом Смольно-Запасном Дворе, в 1797 году он был переведен на набережную Мойки (современные дома №№ 48–52). Прием детей был тайным: от человека, приносящего ребенка, не требовали сообщения, кто он и чьего ребенка принес, записывали только то, что он хотел добровольно сказать. По правилам, на каждых двух детей приходилась одна кормилица и няня, но в реальности число детей было больше.

И. Е. Георги так описывает порядок приема и содержания ребенка в воспитательном доме: «Воспитательный дом по данному знаку звонком принимает в спущенную корзину всех младенцев, как приносимых девками или бедными бабами, так присылаемых туда найденышей. Некоторые дети имеют при себе записку, в коей означено, крещен ли младенец, имя его или какое ему дать должно и по какому знаку желают впредь его узнавать, что все с точностию вносится в список; не имеющие такой записки вопрошаются только, крещен ли ребенок и где крещение совершено, также и имя его. Младенцы отдаются кормилицам, как вне, как и в самом доме, воспитываются и обучаются по их возрасту. Наконец же девки по прошествии 20, а юноши 24 лет выпускаются на волю безо всякого от них взыскания за воспитание».

Учреждение кроме комнат для детей включало в себя маленький лазарет и родильный госпиталь. Большинство детей лечили в самом воспитательном доме, а неизлечимо больных переводили в богадельни. Дети, больные «прилипчивыми» болезнями, помещались в отдельную комнату лазарета или в городские госпитали.

Позднее, в 1799 году, в структуре воспитательных домов появились оспенные дома, больницы для детей и служащих. Кроме того, под наблюдением воспитательного дома находились разные благотворительные учреждения: вдовьи дома, сиротский дом для солдатских детей и др.

С 1784 года при воспитательных домах проводилась подготовка акушерок-повивальных бабок. Для обучения были закуплены акушерские инструменты, фантомы, куклы.

Приведем еще один отрывок из описания И. Е. Георги: «В больнице, определенной для пользования беременных женщин, все бедные и скрывающие беременность свою без всякого исследования, даже и с укрытым лицом, принимаются и бывают призираемы, разрешаются от бремени и по совершенном выздоровлении отпускаются без всякой оплаты. Дети удерживаются там, и матери могут оставлять при них знаки для узнавания их впредь между прочими детьми, с ними воспитываемыми. Для трудных случаев и для доставления как дому, и городу повивальных бабок определен также акушер, который обучает повивальному искусству. В 1788 году рождено от принятых беременных женщин 100, в 1789 — 120, в 1790 — 150 младенцев».

Воспитательные дома существовали на взносы благотворителей, а также за счет выдачи сумм под залог (при Воспитательном доме была ссудная касса), на доходы от клеймения карт, на 1/4 сбора от публичных зрелищ: маскарадов, театров и др. Этих средств не хватало для содержания воспитательных домов.

Во время эпидемии чумы 1771–1772 годов Воспитательный дом полностью изолировали, его охраняли часовые, а с марта по апрель 1771 года его закрыли. Однако прием детей продолжался: было нанято специальное здание и открыт карантинный дом. Одежду поступавших туда детей сжигали, самих детей мыли в воде с уксусом, окуривали можжевеловым дымом и направляли на двенадцать дней в особое помещение. Если в течение этого времени признаки болезни не проявлялись, дети переводились на пятнадцать дней в карантинный дом и только потом их направляли в главное здание Воспитательного дома. Заболевшие дети содержались в совершенно отдельном помещении. Ухаживающий за ними персонал надевал «вощанощные» передники от шеи и до пят и такие же рукавицы до локтей. В случае смерти ребенка от чумы палату, где он умер, окуривали серой, обмывали уксусом, обмазывали дегтем, а зимой вымораживали. Меры оказались эффективными: чума так и не проникла в главное здание.

Позже появилась новая форма призрения детей — патронаж отдача детей на временное воспитание в крестьянские семьи, воспитателям платили деньги в среднем 3 руб. 25 коп. Разумеется, таких воспитателей было сложно контролировать, они часто допускали злоупотребления, поэтому в 1799 году было создано специальное управление — Экспедиция для наблюдения за питомцами, отданными в деревню. Лекари должны были, объезжая участки ежемесячно, осматривать детей в деревнях, оказывать помощь заболевшим и их кормилицам, следить, чтобы дети находились на грудном вскармливании до девяти месяцев, проверять гигиеническое содержание ребенка, прививать ему оспу. Тяжелобольных детей лекари отправляли в Воспитательный дом, в госпитали округа или лечили у себя на квартире.