Петербургские женщины XVIII века - Елена Первушина

Евдокия Илларионовна в должный срок родила мужу сына Алексея, но брак все равно не сладился: Петр I увлекся московской немкой Анной Монс и решил, что ему необходима свобода от брачных уз. В 1698 году, после девяти лет супружеской жизни, Евдокию Лопухину постригли в Суздальском Покровском монастыре и дали ей имя инокини Елены. Легенда утверждает, что когда в 1703 году государь основал новую столицу России, Евдокия прокляла новорожденный город, сказав: «Петербургу быть пусту!».

Примерно через полгода после своего заточения Евдокия тайно вновь оделась в мирское платье. В 1709–1710 годах она влюбилась в майора Степана Глебова, приехавшего в Суздаль для проведения рекрутского набора. Сохранились девять писем Елены к Глебову, в которых она, не стесняясь, говорит о своей любви, сомнениях и страданиях: «Свет мой, батюшка мой, душа моя, радость моя! Знать уж злопроклятый час приходит, что мне с тобою расставаться! Лучше бы мне душа моя с телом разсталась! Ох, свет мой! Как мне на свете быть без тебя, как живой быть? Уже мое проклятое сердце да много послышало нечто тошно, давно мне все плакало. Ах, мне с тобою, знать, будет роставаться. Уж мне нет тебя милее, ей-Богу! Ох, любезный друг мой! За что ты мне таков мил? Уже мне ни жизнь моя на свете! За что ты на меня, душа моя, был гневен? Что ты ко мне не писал? Носи, сердце мое, мой перстень, меня любя; а я такой же себе сделала; то-то у тебя я его брала… Для чего, батька мой, не ходишь ко мне? Что тебе сделалось? Кто тебе на меня что намутил? Что ты не ходишь? Не дал мне на свою персону насмотреться! То ли твоя любовь ко мне? Что ты ко мне не ходишь? Уж, свет мой, не к кому будет тебе придти, или даром тебе друг мой я? Уж знать, что тебе даром, а я тебя, друг мой до смерти не покину, никогда ты их разума не выйдешь. Ты, мой друг, меня не забудешь ли, а я тебя ни на час не забуду. Как мне будет с тобой расстаться? Ох, коли ты едешь, коли ты, мой батюшка, меня покинешь? Ох, друг мой! Ох свет мой, любонка моя! Пожалуйста, сударь мой, изволь ты ко мне приехать завтра обедне переговорить кое-какое дело нужное, свет мой, любезный мой друг, лапушка моя! Ответь ко мне, порадуй, свет мой, хоть мало, что как быть? Где тебе жить, во Володимире ли, аль к Москве ехать? Скажи, пожалуй, не дай умереть с печали. Послала я тебе галздук, носи, душа моя. Ничего моего не носишь, что тебе ни дам я. Знать, я тебе не мила! То-то ты моего не носишь…».

«Как, ах свет мой! мне на свете быть без тебя, как живой быть?..»

«Где твой разум, тут и мой, где твое слово, там и мое, где твое слово, там и моя голова, вся всегда в воле твоей…»

«Послала я, Степашенька, два мыла, чтоб бел был…»

Когда дело раскрылось, Глебов умер страшной смертью: Петр приказал посадить его на кол, где несчастный майор промучился 14 часов. Вместе с ним казнили монахинь, которые помогали влюбленным встречаться. Евдокию били кнутом и сослали в маленький Ладожский Успенский монастырь, где она семь лет жила под строгим надзором до кончины бывшего мужа. В 1725 году, после смерти Петра, ее удачливая соперница Екатерина I, отправила ее в Шлиссельбург, где ее держали в строго секретном заключении, как государственную преступницу под именованием «известной особы».

В 1731 году Евдокия приезжала в Петербург, о чем свидетельствует Джейн Рондо. Но сначала Рондо рисует яркими красками жизнь в монастырях под Санкт-Петербургом: «Вокруг этого города на расстоянии трех, четырех, пяти миль много монастырей; они очень старые, но некрасивые. Некоторым придает великолепие лишь то, что их шпили и башни снаружи позолочены. Должно быть, это стоило очень дорого, и в часовнях монастырей обычно хранятся большие богатства. Я посетила настоятеля одного из монастырей, который очень любезно угощал нас кофе, чаем, сластями. Наконец он сказал, что должен попотчевать нас по обычаю своей страны, и тогда стол уставили горохом, бобами, репой, морковью и пр. — все в сыром виде, подали также медовый напиток, пиво, водку; короче, месье аббат оказался веселым добродушным человеком, и мы очень приятно провели день. Милях в трех оттуда расположен женский монастырь для высокопоставленных особ, где сейчас находится вдовствующая императрица, как ее теперь называют, но я имею в виду первую супругу Петра I. Как только ее внук взошел на престол, она покинула тот монастырь, где столь долго прожила в заточении, и переехала в этот, где как вдовствующая государыня имеет настоящий двор. Она и все монашки выходят, когда хотят, но в своих одеяниях…

Кажется, Вам не терпится узнать историю вдовствующей императрицы. Об этих вещах рассказывают столь различно, в зависимости от привязанностей и интересов, что трудно судить, где же правда; но следующее изложение, как я полагаю, будет достаточно верным. Зовут ее Евдокия, она из дворянского рода Лопухиных. Царь женился на ней, будучи очень молодым, и имел от нее сына, который впоследствии был казнен, но оставил после себя сына и дочь. Через несколько лет после женитьбы царь охладел к ней и притворился, что ревнует ее; по подозрению в измене она была заточена; все ее ближайшие родственники и несколько ее придворных были схвачены и, по обычаю этой страны, допрошены под пыткой. Ни один из них не показал в пользу этого обвинения, хотя им за это было обещано прощение. Эти допросы длились несколько месяцев, за каковое время около четырнадцати ее ближайших родственников были казнены. Один из ее придворных, относительно которого Петр имел наибольшие подозрения, многократно подвергался таким пыткам, каких, казалось, не вынести ни одному живому существу. Терпя эти муки, он с неизменным упорством настаивал на своей собственной и ее невиновности. Наконец царь, сам придя к нему, обещал прощение, если тот сознается. Он плюнул в лицо царю, сказав, что должен был бы считать ниже своего достоинства разговаривать с ним, но полагает себя обязанным очистить от подозрений свою госпожу — добродетельнейшую женщину на свете. „И, — сказал он, — единственной известной мне слабостью, в которой, как я знаю, она повинна, является ее любовь к тебе, безжалостному палачу; и если что и заставило бы меня еще больше поверить в твою дьявольскую природу, так это то, что ты воображаешь, будто меня можно заставить оговорить невинного человека для своего спасения, потому что, будь мое тело способно выносить эти пытки, пока жив ты, мучитель этого мира, я бы терпел их с радостью, но не избавился бы от них посредством такой лжи“. После этого он отказался говорить. Убедившись, что из него не вырвать признания, его обезглавили, а ее заточили в отдаленный монастырь, не дозволяя видеться ни с кем, кроме того, кто приносил еду, которую ей приходилось готовить самой, так как у нее не было служанки даже для самой черной работы, и лишь одна келья — для нее. Как раз перед женитьбой царя на императрице Екатерине был слух, что она (Евдокия) умерла; так считали до тех пор, пока ее внук не взошел на престол. Тогда она появилась при дворе, хотя жить там не стала, а удалилась в этот монастырь, где имеет двор и содержание как вдовствующая государыня, хотя и не желает снять своих монашеских одежд. Каких только бед и лишений не перенесла эта несчастная государыня. И, конечно, самым тяжелым стала смерть молодого монарха, ее внука, ибо эта внезапная потеря постигла ее в то время, когда, казалось, самые большие тяготы, выпавшие на ее долю, уже миновали.

Нынешняя императрица оказывает ей большое уважение и часто сама навещает ее. Она присутствовала на коронации в ложе, устроенной специально так, чтобы ее нельзя было увидеть. По завершении церемонии императрица вошла к ней в ложу, обняла и поцеловала ее, просила ее дружбы; при этом они обе плакали. Поскольку она приехала в церковь скрытно, до начала церемонии, то потом оставалась там некоторое время, пока не смогла подъехать ее карета, ибо не хотела в своем монашеском платье присутствовать на обеде.

Пока она оставалась в церкви, некоторые изъявили желание засвидетельствовать ей свое почтение, и она позволила это. Как Вы догадываетесь, среди них была Ваша покорная слуга, и я имела счастливую возможность разглядеть ее как следует, поскольку в тот день я была в английском платье (причины того пустячны, и их слишком долго излагать); она, поинтересовавшись, кто я такая, пригласила меня подойти поближе, желая рассмотреть мой наряд. Она сказала, что слышала, будто Англия славится хорошенькими женщинами, и полагает, что это так и есть, поскольку платье не рассчитано на то, чтобы подчеркивать их красоту, особенно же красоту головы, но в остальном она сочла наряд очень милым и гораздо скромнее всего, виденного ею до того, потому что не так сильно открывает грудь; она произнесла много лестного обо мне, моей фигуре и пр. и пригласила меня к своему двору; как Вы видите, светские манеры и обхождение ею еще не забыты. Она сейчас в годах и очень полная, но сохранила следы красоты. Лицо ее выражает важность и спокойствие вместе с мягкостью при необыкновенной живости глаз. Это придает ей такой вид, что, кажется, будто она по лицам читает в сердцах тех, кто к ней приближается».