Вечный слушатель - Евгений Витковский

ДОСТОИНСТВАМИ ИСПОЛНЕННОГО ПЕРЕВОДА

Слепец наплел историю, бродяжа

(О деве некий рыцарь в ней стенал);

Однако, сколь ни пошл оригинал,

Но перевод - творение Бокажа.

В былые дни хватило б мне куража:

Уж я бы обошелся без похвал,

Издателя бы я измордовал,

А честь девицы? Тоже мне, пропажа!

О смертные, о, сколь ничтожны вы!

Поганая издательская рожа,

Ты сеешь плевелы худой молвы!

Отмщу за подлость, доблесть приумножа,

Дай шпагу, Слава!.. Я сражусь!.. Увы:

Один Геракл умел сражаться лежа.

***

Зачем приходят образы былого,

Коль будущего больше не дано?

Любимая, которой нет давно,

Является и душу ранит снова.

К чему цвести в конце пути земного?

Виденье, сгинь: в моих очах темно!

И призрак расплывается в пятно,

И - снова тьма, безлика и сурова.

В короне кипарисовой грядет

Небытие ко мне, - о, слишком поздно

Ждать милости, - о, все наоборот:

Судьба песчинки жизни числит грозно.

Аналия! Элмано смерти ждет!

Любили вместе - умираем розно.

***

Я больше не Бокаж... В могильной яме

Талант поэта, словно дым, исчез.

Я исчерпал терпение Небес

И быть простертым обречен во сраме.

Я осознал, что жил пустыми снами,

Несмысленным плетением словес.

О Муза! Если б ждать я мог чудес,

То ждал бы от тебя развязки к драме!

Язык от жалоб закоснел почти,

Однако, сетуя, учет подробный

Страданиям пытается вести:

Сравняться с Аретино неспособный,

Рыдаю... Если б только сил найти

Спалить стихи, поверить в мир загробный!

ГОНСАЛВЕС КРЕСПО

(1846 - 1883)

В ПОСГЛКЕ

Два пополудни. Жжет неимоверно

Тяжелая и душная жара.

Однако в кузне с самого утра

Вздыхает наковальня равномерно.

Стоит без посетителей таверна

Недаром у хозяина хандра.

Жужжит в дверном проеме мошкара,

В подобный час всему живому скверно.

Прядет старушка, севши на порог,

Сын - где-то в поле: он до дела строг

И занимать трудом умеет руки.

В ручье невестка стирку развела,

За огород, раздеты догола,

На солнцепек повыползали внуки.

ЧАСЫ

В него заложены солидность и комфорт

Брегет внушителен и служит безотказно.

Быть может, циферблат немного и потерт,

Однако же эмаль - нежна и куртуазна.

Там обрисованы и зал, и клавикорд,

Дворяночка - и хлыщ, предмет ее соблазна,

Он, кажется, поет и держится развязно,

Победой легкою уже заране горд.

Широкое окно; за ним блистают ярко

Деревья строгого, подстриженного парка;

Как пена, облака всплывают в небосвод;

Поглубже - озерцо, и роща апельсинов

В нем отражается, - а выше, крылья вскинув,

Из белых лебедей белейший длит полет.

АНТОНИО ДУАРТЕ ГОМЕС ЛЕАЛ

(1848-1921)

СТАРИННЫЕ ЗАМКИ

О замки древние, стоящие на скалах,

Громады дряхлых стен и башен изветшалых,

Вы, гипнотически пленяющие взгляд

Фамильной славою портретных анфилад,

О чем вы грезите, вздымаясь из туманов,

Оплоты рыцарства, подобья великанов?

О, населяет вас одна немая грусть!..

Но древняя душа еще помедлит пусть,

Напоминает пусть волненья бранных хроник!

По стенам плющ ползет, вдоль рвов искрится донник,

Но разрушенье - всем грозит, в конце концов,

Пусть хоть цветы растут в расселинах зубцов.

В плюще невидима замшелая бойница,

Удушливая цвель в сырых углах гнездится,

Навек уснуло все в миру отшедших лет,

Однако в садике, где роз давно уж нет,

- Где дали место ей рассеянные предки

Венера мрамором глядит сквозь плющ, сквозь ветки.

Везде забвение, печаль и тишина,

Здесь все застелено великой тенью сна

О жизни рыцарей прекрасной прежней эры,

И ветер шевелит незримые портьеры,

И кажется - на них под отсветом луны

Былых кровавых драм следы еще видны.

Поэту внятно все: любой чуть слышный шорох,

Любой намек на жизнь в просторных коридорах,

И в окнах стрельчатых - извечная игра!

Следить созвездия отрадно до утра...

Он полон завистью - о нет, отнюдь не страхом

К тому, что отжило, что ныне стало прахом!

В ТАВЕРНЕ

Сердце ранит корочка льда.

Стоят холода.

Знаю, скоро зима.

Франсиско Мануэл

Одни храпят, склонясь на край стола,

Облапив опрокинутые кубки,

Другие - рассуждают про дела.

Еще какой-то, хворый, длинный, хрупкий,

Амурную бормочет ерунду,

Пуская дым из почерневшей трубки.

Бредет по стенке пьяный, на ходу

Шатаясь, разобиженный, с досадой,

Плешивый тип клянет свою нужду,

Что, мол, отцу о смерти думать надо,

Бубнит: мол, жизнь не стоят ни гроша,

И просит дать совет насчет подряда.

Темна таверны ветхая душа,

Продымлена. И полуночный ветер

Свистит снаружи, по стеклу шурша,

Способен вызвать жалость и насмешку

Любой из тех, кто здесь печально пьет,

Кому осталось меж мирских забот

Глотать вино и слезы вперемешку.

ГРЕЗИТЕЛЬ, ИЛИ ЖЕ ЗВУК И ЦВЕТ

Эсе де Кейрошу

I

Я слушал музыку земных растений.

Я - грезитель, мудрец, каменьями побитый,

Я коротаю дни средь мысленных химер,

Покуда Океан ярит свой гнев несытый

И бог с палитрою выходит на пленэр.

Средь жизни нынешней, и чуждый, и забытый,

Брожу, как человек давно минувших эр.

О, дух иронии! Ты мне один - защитой

От возлетания в предел нездешних сфер.

Кинжал теории, мышленья тяжкий пресс,

Не в силах все-таки явить противовес

Способности и петь, и грезить на свободе...

Былой любви служить по-прежнему готов,

Повсюду я ищу звучание цветов

И позабыл число отысканных мелодий.

II

Я видел образы и формы,

Я видел разум бытия.

Бальзак

Я знаю, в мире все - одна игра ума:

Светило нас убьет, коль в нас лучи направит,

Лазурью властвует, я ведаю, чума,

А жемчуг, зародясь, моллюска тяжко давит.

Увы, Материя - моей души тюрьма.

Покуда лилия Луну собою славит

И аромат струит, - уже рождает тьма

Цветок, что плоть мою безжалостно отравит.

О, все известно мне! Но в дебрях бытия

Так побродить люблю без всякой цели я,

Растений музыку в душе своей лелея,

Мне в розах виден лик едва ли не Христа,

Мне звонкие цветы - суть чистые цвета,

И бога для меня в себе хранит лилея.

ОКНО

Когда в полночных улицах - покой,

Когда они от суеты устали

К окну иду, заглядываю в дали,

Ищу луну с тревогой и тоской.

Нагою белой тенью колдовской

Она скользит почти по вертикали

Как розан, поднимаемый в бокале,

И как греха пленительный левкой.

Чарующая ночь проходит мимо,

Меня же вдаль и ввысь неумолимо

Мистические манят купола...

Я хохочу, а ты плывешь все выше,

Всходя над гребнем черепичной крыши:

- Какой соблазн в тебе, Соцветье Зла!

ДОЖДЛИВЫЕ НОЧИ

Вот - осень, все угасло, все поблекло.

Откуда мне узнать, о милый мой,

Ты любишь ли, чтоб дождь стучал о стекла,

Закрытые сырой, тяжелой тьмой?

Я точно знаю: сладостно безмерно

Мечтать вдвоем дождливою порой:

Пусть греза и нелепа, и химерна,

Но ей пределом - кипарисный строй.

Мы воскрешаем блеск минувших лилий

И вызываем к жизни без конца

Печальные часы былых бессилий,

Навеки погребенные сердца!

В такие ночи, с ливнем или градом,

Так хорошо отбросить жребий свой

И слушать, затаясь с тобою рядом,

Как долгий дождь шуршит по мостовой.

Как сном осенним нас бы укачали,

Рождаясь, вырастая ввысь и вширь,

Чудовищные образы печали,

Немые, как дороги в монастырь!

В такие ночи - лишь мудрейшим душам

Дано на грезы наложить узду,

В такие ночи суждено кликушам

Метаться в экстатическом бреду,

В такие ночи к разуму поэта

Нисходит свыше лучшая строка,

И он ее бормочет до рассвета,

А жизнь - так далека... Так далека!

КАМИЛО ПЕСАНЬЯ

(1867-1926)

***

Ты повстречался посреди дороги

И показался чем-то мне сродни.

Я произнес: - Приятель, извини,

Отложим-ка на час-другой тревоги:

И путь далек, и так истерты ноги.

Я отдохнул - ты тоже отдохни:

Вином одним и тем же искони

Здесь путников поит трактир убогий.

Тропа трудна, - да что там, каждый шаг

Невыносим, и жжет подошвы, как

Последняя дорога крестных пыток...

По-своему толкуя об одном,

Мы пили, каждый плакал над вином

И в кружках наших был один напиток.

ФОНОГРАФ

Покойный комик произносит спич,

В партере - хохот... Возникает сильный

Загробный запах, тяжкий дух могильный

И мне анахронизма не постичь.

Сменился валик: звуки баркаролы,

Река, нимфеи на воде, луна,

Мелодия ведет в объятья сна

И уплывает в тенистые долы.

Сменился валик снова: трелью длинной

Живой и терпкий аромат жасминный