Длинная серебряная ложка. Приключения британцев в Трансильвании - Кэрри Гринберг

Больше сидеть, сложа руки, она не смела. Пришло время принять хоть какие-то меры, но прежде следовало разведать обстановку.

Берта положила правую руку на левое запястье, нащупав шрамы от клыков – метку творца. Зажмурившись, представила лицо Лючии Граццини и мысленно произнесла Призыв:

«О, госпожа моя, дарительница жизни, внемли творению своему».

Пару секунд спустя в ее голове прозвучал раскатистый голос:

«Приветствую тебя, возлюбленное дитя и… ну что там дальше?… тьфу, забыла! В общем, привет, cara! А можешь попозже меня призвать? У нас тут попойка в самом разгаре, премьеру отмечаем».

«Это очень важно, Лючия», – попросила Берта, массируя лоб. Даже телепатически ее создательница говорила так громко, что дребезжали мозги и бились о черепную коробку.

«Тогда подожди минутку, я выйду куда-нибудь, где потише… Так, где моя нижняя юбка?… Это не моя… А это вообще не юбка».

«Ты что, с мужчиной?» – краснея, спросила Берта.

«Нет, с женщиной… Хи-хи! Шучу!»

«Лучше я в другой раз с тобой свяжусь!»

«Постой… Все, готово. Кстати, Тамино передает привет».

«Взаимно», – улыбнулась девушка. – У меня такое дело – ты ведь слышала, что я… ну в общем… про меня и де Морьева».

«Про то, как ты сбежала перед свадьбой? Наслышана, как же. Твой папаша все выведывал, куда ты запропастилась. Я, конечно, ничего не сказала! Знаешь, на твоем месте я бы тоже за Виктора не пошла. Хотя нет, это на своем месте я бы за него не пошла, а на твоем драпала бы от него на край света. Что ты, собственно, и сделала. Хвалю!»

«Не за что меня хвалить».

Что-то зашуршало, и связь оборвалась. Еще бы, ведь Берта была взволнована до предела, а Лючия, похоже, уже угостилась кровью с высоким содержанием алкоголя. При таком раскладе помех на связи не избежать.

«Слышишь меня, слышишь? Хорошо… Пойми, Лючия, я рассчитывала, что он придет за мной. Это я Перворожденное Дитя. Зачем ему терять время с остальными? Но он не пришел! Вдруг отец так и не отменил Бал? Ты не могла бы связаться с ним и Леонардом? Просто спросить, как у них дела».

Итальянка скорбно вздохнула, будто оперная героиня, которая только что узнала, кто ее отец, но сейчас он лежит на сцене с кинжалом в груди и допевает последние двадцать минут своей арии.

«Ах, я так устала! После таких упражнений у меня полночи голова раскалывается».

«Ты что, не понимаешь, как это важно?!» – Берта сорвалась на ментальный крик.

«Не ори на меня, девочка, не то язык с мылом прополощу. Вернее, мозги».

«Прекрати строить из себя строгую маменьку и свяжись с моей семьей!»

«Ладно, убедила», – проворчала вампирша.

Минуты три она молчала, пока не протянула обиженно: «Леонард не отзывается. Может, спит, а может, поставил барьер, как я его учила. Правда, учила я его вовсе не для того, чтобы он закрывался от меня!»

«А отец?»

«Всему свое время».

Затем что-то случилось. Берта так и не поняла, что именно, но ей почудилось, будто она услышала далекий вздох.

«Берта?»

В подтверждение всех опасений, голос Лючии посерьезнел.

«Ты сейчас где? Закрой двери и поставь барьер».

«Что случилось?»

«Ничего не случилось», – призналась итальянка. – И это плохо. Твой отец тоже не отзывается, но он по-другому не отзывается. Даже не знаю, как это объяснить».

«Говори, как есть».

«Он меня забыл».

«Так не бывает! Ты его творец! Ты его отметила!»

«Видишь ли, девочка… ох… в общем, себя он забыл тоже».

Сначала Берта ничего не поняла, но слова Лючии растекались по ее сознанию, как яд из открытой бутылки, брошенной в колодец.

«Прощай», – сказала она, наконец.

И мозг чуть не брызнул из ушей.

«Ты что это задумала, а?!! А ну-ка бросай эту затею! Ты не должна!.. И как я без тебя останусь?»

«Я именно что должна. Потому что я воплощение долга».

Берта поспешно убрала руку с запястья и, напрягая воображение, представила стену огня.

Издалека доносились крики, но даже они скоро затихли.

Берта вышла из палаты, не забыв перед этим поправить подушку и одернуть измятое покрывало. Однако уйти, по-английски, не получилось. На лестнице ее подкарауливала фрау Кальтерзиле.

– А мы вас повсюду ищем, – она выдавила улыбку, сладкую, как чашка кофе, в которую опрокинули полсахарницы. – Герр доктор просит вас явиться к нему в кабинет.

Поразмыслив, она все-таки отправилась к Ратманну. Раз уж ей предстоит путешествие в один конец, не стоит не оставлять незаконченные дела.

Привокзальная площадь Вены была запружена фиакрами и омнибусами, извозчики звучно зазывали клиентов, туристы, сверяясь в путеводителями, торговались на ломаном немецком. Повсюду царили шум, гам и суматоха. Двигая локтями, Уолтер с Эвике нырнули в этот водоворот и подобрались поближе к фиакрам. Но даже самые отчаявшиеся извозчики отворачивались. Больно подозрительной казалась эта парочка в измятых и замызганных вечерних нарядах.

Крупная банкнота, извлеченная из бумажника, исправила бы первое впечатление, но денег у наших героев не водилось. Запас ложек тоже подходил к концу. Еще на пути в Будапешт Эвике удалось обменять ложки на твердую валюту, а на вырученные деньги купить билет до Вены, а так же штрудель в буфете. Теперь карман Эвике отягощала одна-единственная ложка. Оставалось найти того авантюриста, который на нее позарится.

Наконец удача улыбнулась, правда, довольно криво. Какой-то бедолага, небритый и даже без шляпы, свесился с облучка, просипев им в след:

– Эй, господа хорошие, вам куда надобно?

Эвике смерила взглядом ветхий фиакр, запряженный мосластой лошаденкой, родной сестрой бледному коню из «Откровения».

– Нам нужно в плохой квартал, – поведала она извозчику. Тот восхищенно присвистнул. Приятно иметь дело с людьми, которые знают, чего хотят.

– Совсем плохой? – уточнил он.

– Да. Чтобы там были притоны, дурные женщины и много беспризорников.

– И массовые убийства, – вставил Уолтер.

– Знаю такое место, только деньги вперед, – на всякий случай потребовал извозчик.

Пошарив в карманах, Эвике протянула ему последнюю ложку. Извозчик покрутил ее в руках и усмехнулся.

– Ворованная, что ль? Ладно уж, полезайте.

Фиакр загрохотал по мостовой, увозя наших героев вдаль от шумных улиц, позлащенных светом множества фонарей, от оперы, ресторанов и дорогих магазинов. Чем дальше, тем мрачнее становились декорации. Улочки, узкие и кривые, были завалены мусором, разбитыми бутылками и золой, которую вытряхивали прямо из окон. Где-то ойкнула скрипка, кто-то закричал, из распахнутой двери кабака выбежала женщина в платье, разорванном на груди. За ней, выкрикивая угрозы, погнался небритый здоровяк. Стайка тощих мальчишек, искавших, чем бы поживиться в такой час, засвистела им вслед.