Юрий Андропов. Последняя надежда режима. - Леонид Млечин

Однажды на заседании политбюро тяжелобольной Брежнев отклю­чился, потерял нить обсуждения. После политбюро Андропов сказал Горбачеву, который уже был переведен в Москву:

— Надо, Михаил, делать все, чтобы и в этом положении под­держать Леонида Ильича. Это вопрос стабильности в партии, государ­стве, да и вопрос международной стабильности.

Если охрана докладывала Андропову, что Брежнев плохо себя чувствует, он немедленно находил академика Чазова, где бы тот ни был, и отправлял к генеральному секретарю. Андропов полностью за­висел от поддержки Брежнева, пишет Чазов. Юрий Владимирович пони­мал, что один из его главных недостатков — отрыв от партийных се­кретарей. В этом кругу — в отличие от Кириленко или Черненко — у него не было достаточной опоры.

Андропов искал возможности привлечь на свою сторону молодых партийных секретарей, поэтому заботился о карьере лично известного ему Михаила Сергеевича Горбачева. В воспоминаниях Горбачева живо описано, как в 1975 году Михаил Сергеевич обрушился на Андропова:

— Вы думаете о стране или нет?

— Что за дикий вопрос? — недоуменно спросил Юрий Владимиро­вич.

— В течение ближайших трех—пяти лет большинство членов по­литбюро уйдет, — пояснил свою мысль Горбачев. — Просто перемрет. Они уже на грани.

Михаил Сергеевич горячо заговорил о том, что надо выдвигать молодых работников:

— Помните, что в народе говорят: «Леса без подлеска не бы­вает».

Разумеется, нет оснований сомневаться в точности этого раз­говора, воспроизведенного Горбачевым по памяти, но что-то внушает сомнение. Трудно предположить, что первый секретарь крайкома поз­волял себе так резко разговаривать со всесильным Андроповым. Заво­дить разговор о том, что члены политбюро стары и скоро умрут, в присутствии тяжелобольного Андропова было даже по-человечески неприлично. Ставить вопрос о выдвижении молодых — как минимум нескромно.

Свидетели их бесед в Ставрополе говорят о том, что тональ­ность была, разумеется, иной — более чем почтительной. Андропов увидел в Горбачеве лично преданного ему человека, потому и прило­жил усилия для его выдвижения.

Горбачев познакомился с Андроповым из-за того, что Юрий Владимирович, страдавший болезнью почек, каждый год приезжал на Северный Кавказ лечиться. Из-за событий в Чехословакии знаменитый курорт в Карловых Барах высшие руководители посещать не могли. На курорты Кавказских Минеральных Вод фактически приезжало все круп­ное начальство — лечиться и отдыхать. Как тут не проявить внима­ние, не организовать отдых так, чтобы у большого начальника оста­лись наилучшие воспоминания? И грех было не воспользоваться воз­можностью побыть с московским начальством накоротке. Даже понятие такое появилось — «курортный секретарь*.

Впервые Андропов приехал в Ставропольский край в апреле 1969 года. Он разместился в Железноводске в санатории 4-го главно­го управления «Дубовая роща» для страдавших желудочно-кишечными заболеваниями. Там был трехкомнатный люкс, не очень уютный, для самых высокопоставленных пациентов.

Приветствовать члена политбюро прибыли первый секретарь крайкома Леонид Николаевич Ефремов, отправленный в Ставрополь в ссылку за слишком хорошие отношения с Хрущевым, второй секретарь крайкома Горбачев и начальник краевого управления госбезопасности Эдуард Болеславович Нордман, в прошлом белорусский партизан. По инструкции начальник управления на своей территории лично отвечал за безопасность члена политбюро, хотя Андропов приезжал с охраной. Впоследствии Андропов предпочитал санаторий «Красные камни» в Кис­ловодске, там был особняк для членов политбюро.

Вообще Андропов мало ездил по стране. В 1969 году побывал в Куйбышевской области. Председатель облисполкома Виталий Иванович Воротников записал в дневник: «Интересный рассказчик. Простой в обращении, без присущего некоторым его коллегам министерства, эру­дированный, сдержанный, но в то же время и остроумный собеседник».

Так что возможности познакомиться с партийными секретарями поближе у него просто не было. А Михаил Сергеевич Горбачев не упускал возможности побыть вместе с Андроповым. Когда председатель КГБ приезжал отдыхать, тоже брал отпуск и селился там же, в «Крас­ных камнях». Вместе гуляли, играли в домино.

Андропов обожал «забивать козла». Сажал рядом личного врача — Валентина Архиповича Архипова. Два раза в неделю в особняке по­казывали кино — по выбору председателя. Ездили в горы на шашлыки. Юрий Владимирович позволял себе немного сухого вина, расслаблялся, начинал петь. Однажды читал свои стихи. Он привозил с собой магни­тофонные записи Александра Галича, Владимира Высоцкого, эмигранта Рубашкина. Фактически эти записи были запрещены, советскому народу слушать их не разрешали, но себя председатель КГБ считал достаточ­но стойким.

— Андропов в какой-то момент хотел взять Михаила Сергееви­ча в кадры комитета госбезопасности, — рассказывал мне тогдашний начальник управления КГБ по Ставропольскому краю генерал Нордман.

Когда встал вопрос о назначении Горбачева первым секретарем крайкома, Андропов огорченно сказал:

— Опоздал я, опоздал.

Выяснилось, что он предполагал сделать Горбачева замести­телем председателя КГБ по кадрам. На эту должность как раз назна­чались вторые секретари обкомов или крайкомов — Чебриков, Пирож­ков. Если бы Андропов тогда взял Горбачева к себе заместителем, то Михаил Сергеевич имел шансы со временем возглавить комитет госбе­зопасности. В таком случае он бы точно не стал генеральным секре­тарем. Не было бы и перестройки... А был бы председатель КГБ гене­рал армии Горбачев...

Андропов понимал, что председатель КГБ — это человек, кото­рого побаиваются. И старался привлечь на свою сторону молодых пар­тийных секретарей, поэтому сделал все возможное для того, чтобы Горбачев переехал из Ставрополя в Москву. Ну и такой фактор, как землячество, тоже нельзя сбрасывать со счетов. Андропов хоть и ма­леньким уехал из края, все же здесь родился и считал себя ставро­польцем.

Академик Георгий Арбатов вспоминал, как однажды после его тирады насчет слабости кадров Андропов спросил его:

— Слышал такую фамилию — Горбачев?

— Нет.

— Ну вот видишь. А подросли люди совершенно новые, с кото­рыми действительно можно связать надежды на будущее.

«При всей сдержанности Андропова, — вспоминал Горбачев, — я ощущал его доброе отношение, даже когда, сердясь, он высказывал в мой адрес замечания. Вместе с тем Андропов никогда не раскрывался до конца, его доверительность и откровенность не выходили за раз и навсегда установленные рамки».

Когда Горбачева сделали секретарем ЦК по сельскому хозяй­ству и он переехал в Москву, Андропов не спешил афишировать свое расположение к Михаилу Сергеевичу. Горбачев, став членом политбю­ро, обосновался на даче рядом с Андроповым. Оказавшись с Юрием Владимировичем в одном партийном ранге, осмелился позвонить ему в воскресенье.

— Сегодня у нас ставропольский стол. И, как в старое до­брое время, приглашаю вас с Татьяной Филипповной на обед.

— Да, хорошее было время, — согласился Андропов. — Но сей­час, Михаил, я должен отказаться от приглашения.

— Почему? — искренне удивился Горбачев.

— Если я к тебе пойду, завтра же начнутся пересуды: кто? где? зачем? что обсуждали? Мы с Татьяной Филипповной еще будем идти к тебе, а Леониду Ильичу уже начнут докладывать. Говорю это, Михаил, прежде всего для тебя.

Внеслужебные отношения на трех верхних этажах власти — чле­ны политбюро, кандидаты в члены, секретари ЦК — исключались. Лич­ного общения между руководителями партии практически не было. Они недолюбливали друг друга и безусловно никому не доверяли. Сталин не любил, когда члены политбюро собирались за его спиной, и страх перед гневом генерального сохранился. Никто ни с кем без дела не встречался.

Избранный секретарем ЦК Николай Иванович Рыжков спросил у Владимира Ивановича Долгих, который уже десять лет как входил в высшее партийное руководство: как, мол, у вас проходят праздники, как их отмечают, где собираются, можно ли с женами?

Долгих с удивлением посмотрел на новичка:

— Никто ни с кем не собирается. Забудь об этом.

Запугав всех, Андропов и сам боялся собственного аппарата. Не позволял себе ничего, что могло бы повредить его репутации, что не понравилось бы Леониду Ильичу.

«Консерватизм Юрия Владимировича Андропова проявился и в личной жизни, поведении, — писал Гришин. — Его отличали замкну­тость, неразговорчивость, настороженное, недоверчивое отношение к людям, закрытость личной жизни, отсутствие желания общаться с то­варищами по работе (только два-три раза я видел его за товарище­ским столом по случаю встречи Нового года или дня рождения кого-то из членов политбюро, и то это было только тогда, когда присутство­вал Л,И. Брежнев).