Петр Грушин - Владимир Светлов

Первый бросковый пуск В‑625 состоялся на полигоне Капустин Яр 14 мая 1958 года, и он прошел без замечаний. Однако уже во втором пуске, состоявшемся 17 мая, на 3‑й секунде полета разрушился стабилизатор ускорителя, как оказалось, из‑за его неточной установки на заводе. 4 июля, в четвертом пуске, на 2‑й секунде полета стабилизатор ракеты вновь разрушился, и вновь из‑за производственного дефекта. Пятый пуск, состоявшийся 21 ноября, принес еще одну проблему – на 18‑й секунде прогорел маршевый двигатель из‑за дефекта теплозащитного покрытия. Разрушением маршевого двигателя (на этот раз при его запуске) завершился также восьмой пуск, состоявшийся 21 января 1959 года.

В феврале 1959 года было произведено еще три пуска В‑625, но все они оказались неудачными. В первом (6 февраля) не отделился ускоритель из‑за отказа датчика выдачи команды на «сброс», во втором и третьем (11 и 17 февраля) произошло разрушение носовой части ракеты от значительных поперечных перегрузок, возникших из‑за перекомпенсации крыла. Естественно, что вслед за каждым неудачным пуском следовали доработки, проводились дополнительные исследования. Так, 14 марта 1959 года провели экспериментальный пуск ракеты в целях ее проверки на флаттер.

1 июня 1959 года, после трех пусков, прошедших без серьезных замечаний, было проведено первое испытание В‑625 в разомкнутом контуре управления. Однако этот пуск стал последним, проведенным без замечаний. Уже в следующем пуске, состоявшемся 3 июня, из‑за отказа автопилота ракета не была застабилизирована по крену. Для проверки работы автопилота провели еще один автономный пуск, во время которого при сходе с пусковой установки, в результате срабатывания системы отделения ускорителя, произошел преждевременный запуск маршевого двигателя при работающем ускорителе. Произошел взрыв. Проведенные вслед за этим еще четыре автономных пуска В‑625 также не дали повода к излишнему оптимизму…

В целом к июлю 1959 года выполнили 23 пуска В‑625. Но только семь из них прошли без серьезных замечаний к ракете. Кроме уже отмеченных проблем с конструкцией ракеты и ее системой управления были зафиксированы значительные отклонения траектории полета ракеты от расчетной, которые особенно усиливались при переходе ракеты через скорость звука. В результате этого не обеспечивался надежный ввод ракеты в сектор захвата РЛС станции наведения С‑125.

Для уменьшения поперечных нагрузок на стартовом участке полета заменили материал, из которого изготавливались крылья, – с дюралюминия на сталь, предусмотрели более жесткий механизм стопорения крыльев. Однако это не смогло решить проблему, как и проведение дополнительной регулировки аппаратуры системы управления и изменение программы движения ракеты на начальном участке полета.

В поисках вероятной причины уходов ракеты обратили внимание на ее значительные изгибные колебания, связанные с большим удлинением корпуса, а также на излишне длинную направляющую пусковой установки. В конечном счете, основными причинами уходов были названы значительные перекосы корпуса в месте стыка маршевой ступени с ускорителем, что смещало центр масс ракеты относительно направления действия тяги ускорителя, а также превышающие требуемые угловые перемещения «груши», установленной в сопле ускорителя.

Таким образом, выявленные недостатки ракеты были во многом связаны с производственными дефектами, но не присущи ее конструкции. Однако в сложившейся к лету 1959 года обстановке они приобрели решающее значение.

Еще до первых пусков В‑600, зимой 1958 года, по заданию Комиссии по военно‑промышленным вопросам в ОКБ‑2 была рассмотрена возможность использования этой ракеты в составе С‑125. Для руководства Комиссии это имело большое значение – открывалась дорога для создания первого в стране унифицированного образца ракетного оружия. Впрочем, каких‑либо выводов до начала испытаний делать не стали.

Первый бросковый пуск В‑600 состоялся 25 апреля 1958 года, и в течение трех месяцев, к 18 июля, когда был произведен девятый пуск, программа бросковых испытаний была полностью выполнена. Причем уже с шестого пуска ракета начала отрабатывать в полете программные маневры.

В целом из серии бросковых испытаний неудачными оказались только три: в одном не раскрылись стабилизаторы ускорителя, в другом не сработал механизм разделения ступеней, в третьем ракета разрушилась при выполнении маневра из‑за недостаточной прочности ее носовой части.

Первоначально переход к автономным испытаниям В‑600 планировался к концу 1958 года. Но в августе, после двух подряд неудачных бросковых пусков В‑625, Грушин напомнил руководству о выполненной в начале года в ОКБ‑2 работе и предложил провести доработку В‑600, с тем чтобы ее можно было использовать в составе С‑125. В те дни весомость его предложения значительно возросла…

Глава 12. Задачи на острие науки

Вечером 8 сентября 1944 года Лондон выглядел на редкость мирно, насколько возможно это было для столицы воюющего государства. Налеты немецких бомбардировщиков, сопровождавшиеся объявлениями воздушной тревоги и ожесточенными схватками в воздухе, постепенно становились историей. Определенное беспокойство английской ПВО доставляли лишь немецкие самолеты‑снаряды «Фау‑1», с которыми могли эффективно бороться и истребители‑перехватчики, и зенитные пушки. Тем неожиданнее в тот вечер оказался взрыв в лондонском районе Чизвик, за которым последовал мощный гул, напоминавший раскаты грома. Никаких сирен, объявлений воздушной тревоги перед этим взрывом не было. Но и на аварию это также не было похоже. Прибывшие к месту взрыва военные и пожарные смогли найти только несколько искореженных металлических обломков, частично покрытых инеем, в которых лишь с немалой долей фантазии можно было опознать какой‑то необычный летательный аппарат…

В последующие дни неожиданные взрывы стали повторяться регулярно, и уже не оставляли никаких сомнений в том, что Лондон стал мишенью для очередного «супероружия» немцев.

Да, именно таким образом заявила миру о своем рождении первая баллистическая ракета дальнего действия, названная немцами «Фау‑2».

«Фау‑2» оказалась неотразимым оружием, для ведения борьбы с которым технических возможностей того времени было недостаточно. А потому военный кабинет Англии принял решение не оповещать население страны об этих ракетных ударах. За те несколько минут, которые оставались до падения «Фау‑2» на землю после обнаружения ее радиолокаторами ПВО, надежно укрыться все равно не удавалось.

С сентября 1944 по март 1945 года немцы выпустили по Англии, а затем и по Бельгии около трех тысяч «Фау‑2», каждая из которых несла около тонны взрывчатки. Однако, против ожиданий немцев, ущерб, причиненный ракетами, оказался относительно небольшим и совершенно несопоставимым с тем, который причинили немецким городам английские и американские бомбардировщики.

Но для ракет все было еще впереди, и лучше других это понимали в проигравшей войну Германии. Один из ее руководителей, Альберт Шпеер, на Нюрнбергском процессе заявил следующее:

«Военная техника через 5‑10 лет даст возможность проводить обстрел одного континента с другого при помощи ракет с абсолютной точностью попадания. Такая ракета будет действовать силой расщепленного атома и обслуживаться всего десятком лиц. Она сможет уничтожить в Нью‑Йорке миллионы людей за несколько секунд, достигая цели невидимо, без возможности предварительно знать об этом, быстрее, чем звук, ночью и днем…»

Прогноз Шпеера оправдался почти с математической точностью. В послевоенные годы баллистические ракеты стали едва ли не самым быстропрогрессирующим видом оружия. Превзойдя по всем параметрам свою прародительницу «Фау‑2», они к концу первого послевоенного десятилетия уже вовсю примеривали для себя ядерные боеголовки.

Летом 1953 года в распоряжение советского руководства поступила информация об испытаниях в США баллистической ракеты «Редстоун» с дальностью действия 300 км, способной нести ядерную боеголовку. Не за горами было и появление в США «Атласа» – ракеты с межконтинентальной дальностью полета.

Отныне перед СССР реальные черты начала обретать новая угроза – ракетно‑ядерная. В условиях того времени даже одна баллистическая ракета, способная долететь до цели со своей ядерной боеголовкой, становилась «абсолютным» оружием, а следовательно, и орудием возможного ракетного шантажа на самом высоком уровне. Причем в тот момент для подобного шантажа вовсе не требовались ракеты межконтинентальной дальности – достаточно было установить ракеты меньшей дальности на базах, расположенных около советской территории. Аналогичного ответа американцы в те годы не опасались.

В августе 1953 года семь Маршалов Советского Союза во главе с начальником Генерального штаба В. Д. Соколовским направили руководству страны письмо, в котором была изложена просьба рассмотреть вопрос о создании средств противоракетной обороны, способных отразить ядерное ракетное нападение. Несмотря на непростую обстановку того переходного периода, наверху этому письму, равно как и другим аналогичным документам, была дана должная оценка, и уже 28 октября вышло Распоряжение Совета Министров об изучении возможности создания средств ПРО. Вслед за этим в декабре задание на проведение научно‑исследовательских работ в данном направлении было дано КБ‑1. С этого момента и начался отсчет времени в новой, на этот раз противоракетной гонке. Гонке, оказавшейся беспрецедентно сложной и, вероятно, одной из самых дорогостоящих среди тех, которые развернулись в различных областях создания новейших вооружений во второй половине XX века между СССР и США.