Тремор - Каролина Эванс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Танин взор увлекла сама комната. Ее просторы при таком необычном строении. Эркер с низкими широкими подоконниками выходил окнами на оживленную Гороховую улицу. Из них то и дело доносился рев мотоциклов и машин. Свежесть ночного воздуха.
Она села на диван. Темно-синий, с тканевой шероховатой обивкой. Обхватив худые коленки, Таня обводила взглядом комнату.
Пустые стеллажи, шкаф, потертые постеры с Энди Бирсаком, Арией, Аврил Лавин и Оззи Осборном. Две гитары у стены, а рядом кипа бумаг, какой-то мусор, напольная вешалка с рокерскими куртками. Гостиная переполнена и в то же время пуста. Для жизни в ней не было ничего. Только для музыки.
Кирилл вошел в комнату с двумя чашками и печеньем. Поставил их на журнальный столик и сел рядом с Таней.
− Ты как? — взглянул он на нее, отпивая чай.
− Все в порядке, просто не понимаю, как оказалась здесь.
Они рассмеялись.
− Ты студентка, да?
Таня кивнула.
− Да, я учусь на дизайнера в киновузе.
− Ого, получается, круто рисуешь? Можешь что-нибудь показать?
Таня достала из рюкзака свой скетчбук. Кирилл медленно пролистывал его.
− Офигеть. Всегда завидовал художникам. У меня рисовать не особо получается.
− А я тем, кто умеет петь, − улыбнулась она, покачав головой.
Он с интересом рассматривал эскизы. Брови в восхищении поднимались вверх — Кирилл не верил, что это ее работы.
Таня рассказывала ему, где и когда рисовала их. Как готовилась к экзаменам, как представляла, что будет жить в этом городе. Конечно, она любила и Екатеринбург, где остались мама и бабушка, но ее душе так хотелось жить среди дворцов и домов-колодцев, бескрайних рек и таинственных набережных. В них был ее дом. Еще в детстве она поняла это.
Разговорившись, Таня забыла о своем последнем эскизе. Лишь когда Кирилл открыл его, она инстинктивно заслонила страницу. Он удивленно взглянул на нее.
− В чем дело?
Румянец заполонил персиковые щечки. Подумав, Таня все же убрала руку. Его брови тут же поползли ко лбу. Он мельком взглянул на нее.
− Это я? Когда ты успела?
− После вашего концерта я села в кофейню и нарисовала тебя.
Кирилл заворожено смотрел на набросок. Это был он. Его раскосые глаза и брови с изломом. Они, как два черных лезвия, нависают над тонкой, идеально ровной переносицей. Это его линия челюсти. Высота его скул и его углубленный чуть больше обычного желобок над губой. Даже татуировки и пирсинг были очень правдоподобно переданы ей.
− Офигеть. Это нереально круто. Ты срисовала меня по фотке в интернете?
Таня с улыбкой покачала головой.
− Просто запомнила.
Кирилл поднялся с дивана. Достав из куртки сигареты, он предложил ей пойти на балкон с ним.
Они прошли в спальню. Постеров, книг в ней было гораздо больше, чем в гостиной. У кровати, стола, на подоконнике, даже у кресла стояли пепельницы.
Ручка балкона со всхлипом опустилась вниз. Перед Таней развернулся Питер. С этой стороны виднелась Нева, огни мостов, ряд дворцов с золотистой подсветкой. Облокотившись на изгородь, она закрыла глаза. Свобода приятным теплом разлилась по ее телу.
− Ты такая счастливая, − залюбовался ей Кирилл. Пепел сигарет разлетелся по ветру.
Глаза олененка повернулись к нему.
− Тебя ведь что-то гложет, я вижу это.
Он отвел взгляд, в очередной раз открыв пачку. Дым заполонил его легкие. Жизнь картой развернулась перед ним.
− Я мечтал стать рок-звездой, наверное, с самого детства. Ничего не помню, кроме этого жгучего желания.
− И ты ей станешь.
Кирилл засмеялся глухим, до боли стягивающим душу, смехом.
− Да брось. Я уже в том возрасте, когда с жизнью становится все ясно. Выше мне уже не прыгнуть.
− С чего ты решил это?
− Долгая история, − вздохнул он.
− Ты стараешься, отдаешь всего себя делу, а везет кому-то другому. Так идут годы, и ничего не меняется. Надежды все меньше, да и смысла жить тоже. Кажется, я потерял себя, − едва слышно добавил Кирилл.
Таня чуть придвинулась к нему.
− Но тебе нравится выступать, ты горишь на сцене почти физически. Если тебя зажигает то, что ты делаешь, то остальное неважно. В творчестве все успехи приходят в легкости, если посвящать ему душу.
Кирилл задумчиво взглянул на нее.
− Я так и делал. Все без толку. Я оттачивал аккорды, когда другие зависали в барах, потом стал зависать вместе с ними. Я пробовал быть разным, но в последний момент удача всегда уходила от меня.
− А быть собой ты пробовал?
Он замер, смотря на горизонт. Туда, где мерцали фонари, где их свет, преломляясь, дрожал в воздухе. Со стороны казалось, что он говорит с ними. Кирилл неподвижно стоял, облокотившись об изгородь.
− Тут так красиво, − прошептала Таня.
Он взглянул на нее. Это глаза Одри Хепберн. Их блеск лучше всякой косметики. В них свет фонарей, юность и начало надежд в ней.
Она поймала его взгляд. Не смогла отпустить вовремя. И вот глаза в глаза, и они молчат на границе миров − тишина полутемной квартиры и шум улиц создали их собственное пространство. Улыбка исчезала с ее губ. Веселость исчезала из воздуха.
Кирилл и сам не знал, что происходит. Зачем-то подходил к ней, делая шаги все плавнее и короче. А она замерла, даже не замечая шелеста волос у щек. Его лицо было совсем близко. Пальцы коснулись шеи. Мир померк, когда он прильнул к ней.
Глава 5
Холодный ветер задувал вдоль каналов. Каждый раз, когда она шла мимо них, то укутывалась в шарф еще сильнее.
Таня пришла в «Этажи», когда небо уже начало темнеть. Людей было куда меньше, чем в прошлый раз. Многие из них были в теплых шапках и пальто. Они стояли тесными кучками и грели руки стаканчиками с кофе.
Таня поспешно прошла мимо них и зашла в здание. Пробежав почти до самого конца лестницы, она двинулась вдоль ряда магазинчиков. У самого дальнего из них виднелась фигура Калеба.
Он ничего не сказал ей. Они молча прошли к прилавку, и Калеб кивком головы попросил ее выложить бижутерию.
− Их я делала еще год назад, − показала Таня на серьги из бисера. Вслед за ними она достала украшения из полимерной глины, эпоксидной смолы, колечки с полудрагоценными камнями и бусы.
Калеб внимательно оглядел их.
− Для
