Год Свиньи - Глеб Петров

была отличная. Длинные ноги, прямые каштановые ухоженные волосы! Аккуратная попочка. Короче, бомба!

В один из летних вечеров мы напоили ее до беспамятства.

Как это вышло? Просто заманили на днюху, а это был просто обычный вписон17. Остальное дело техники.

Она была нашей собственностью. Податливой пьяной сучкой. Потому что мы не хуже. Мы, ***, не хуже! Мы не могли иметь телефон, как у того парня, и родители нас не возили заграницу два раза в год, бабки в то время делились поровну. Покупалось все сообща. А какие были у него кроссовки. Мы не могли иметь всего этого, но могли иметь ее. Мы хотели ее лапать, мы хотели ее раздеть.

Девка на утро ничего не вспомнила, зато видеозапись сохранилась в отличном по тем временам качестве. Что на ней было? То, что не хотел бы увидеть ее молодой человек — сто процентов.

Девушка плакала и, стоя на коленях, умоляла удалить видео. Денег, конечно, у нее не было, взамен она предложила сделать с ней то же самое, что было на видео.

Часть из нас уже была готова забыть это раз и навсегда. Отдать видеозапись ей. Только бы это скорее закончилось. Слишком далеко все это зашло.

Стояла гробовая тишина, перемешанная с всхлипами девочки. Ситуация накалялась. Самый старший из нас — второгодник Керя — улыбнувшись, подошел к ней:

«Нас не е***. Нет денег — иди, ищи! Из помойки питаться больше никто не будет».

Вечером того же дня она вскрыла себе вены. Девочка, конечно, выжила. Интернета тогда не было, и процедура по завершению жизни шла, строго опираясь на интуицию. Вскрыть себе вены — это же только звучит красиво. Но при условии, что режешь продольно. Я видел подобные порезы у психов в дурке. Не очень приятная картина.

Хотя, если верить моей теории внутреннего баланса распределения смерти на земле, каждый найдет свой конец. Будь то война, или, например, неизлечимая болезнь, несчастный случай, суицид, возраст. Все должно быть закономерно. То же самое, что и в работе! Кто — то должен развлекать людей, кто-то — зарабатывать миллионы, ну а кто-то — мести дворы.

Сейчас у нее конечно все хорошо. По меркам ее шкалы «хорошести». Дети, толстый и ревнивый муж с тремя хроническими болезнями и астигматизмом.

Плохо у нас. Кери уже нет в живых, крокодил18 его сожрал с остатками. Нашли его где-то за гаражами, в промышленной зоне на Маяке19. Представляете, на нем были те самые патрули20 с той злополучной ночи.

Остальных раскидала жизнь кого куда.

Сейчас я осознаю, что в людях становится все больше безразличия и равнодушия. Мы возвращаемся в античные времена, где человеческая жизнь не стоила ровным счетом ничего.

Пора бы это понять и перестать витать в облаках. Месть и подлость теперь называются благородством и честью. Сегодняшний мир создан максимально удобно. Выживать в нем становится все интереснее и интереснее. Старые ценности и приоритеты рушатся на глазах. У старшего поколения бомбит задницы от поведения молодого поколения. Это гребаная зависть, от которой никуда не деться. Старые теряют хватку и с каждым днем становятся слабее. Лишь одно удерживает их в бешеном жизненном омуте. Это опыт. Молодые совершают поступки, не думая о последствиях. Старики просчитывают все на несколько шагов вперед.

И сегодня становится непонятно, кто могущественнее: постаревший лысый рэкетир из девяностых, скопивший начальный капитал на ларьках коммерсантов, владеющий сегодня сетью ресторанов быстрого питания на остановках, или тощий подросток из нулевых с подвернутыми чиносами, зарабатывающий на блогинге миллионы долларов?

Зависть управляет всеми нашими пороками. Она как зависимость. Хуже, чем наркотическая. Начинает проявляться с самого детства. Причем происходит это бессознательно.

В детстве я занимался хоккеем. Там же всё гораздо проще, чем в жизни. В микроколлективе все делятся на два лагеря: лучшие и худшие. Каким бы ты ни был хорошим дома, как бы тебя ни любили родители, на льду тебе достаточно быстро объяснят, кто ты и что ты. Все хотят стремиться к идеалу и, с одной стороны, это вполне нормально, а с другой, плохо. Даже находясь в одном коллективе, в одной команде, зависть к успеху ближнего уничтожает всё.

Играл, помню, у нас один мальчишка. Талантливый парень. Много трудился и выделялся. В какой-то из дней должен был приехать к нам мощный хоккейный агент, чтобы посмотреть, на что он способен. Тренер был счастлив как никогда, да и сам парень не скрывал радости. Потому что такие шансы даются раз в жизни.

Перед той самой тренировкой мы пришли намного раньше. Натерли его нательный комбинезон, который обычно надевают под форму, согревающей мазью Финалгон.

А лезвия его новеньких коньков Bauer несколько раз чиркнули о мраморный пол нашего старого ледового дворца. Результат не заставил себя долго ждать: когда он сделал первый шаг на льду, то смачно упал. И на протяжении всего начала тренировки валялся, что говорило о нем не совсем хорошие вещи.

Тренер ему шепнул на ухо: «Ты о***? Давай собирайся!» Но как тут соберешься, когда с первым пòтом начал действовать Финалгон. Парень был вынужден быстро скинуть форму и бежать в душ. Но в душе стало только хуже. Отключили горячую воду. А при попадании холодной воды на растертую мазью кожу становится еще больнее.

Так сделка и сорвалась. Парень через какое-то время закончил с хоккеем. Но, наверное, нашел призвание в чем-то другом! По крайней мере, мне очень хочется в это верить.

Мне тоже жгло руки Финалгоном под крагами. Если кому интересно.

***

Нет вида разврата, выразимого или не выразимого словом, в котором я не была бы учительницей несчастных. Удивляюсь я, авва, как вынесло море наше распутство! Как земля не отверзла свой зев и живую не поглотил меня ад уловившую в сети столько душ! Но, думаю, Бог искал моего покаяния, ибо не хочет он смерти грешника, но ждет великодушно его обращения. В таких трудах мы прибыли в Иерусалим. Все дни, до праздника проведенные мною в городе, я занималась тем же самым, если не худшим. Я не довольствовалась юношами, которых имела на море и которые помогли моему путешествию. Но и многих других соблазнила на это дело — граждан и чужестранцев.

Уже настал святой день Воздвижения Креста, а я все еще бегаю, охотясь за юношами. Вижу я на рассвете, что все спешат в церковь, пустилась и я бежать с прочими. Пришла с ними к притвору храма. Когда настал час святого Воздвижения, я толкалась