Год Свиньи - Глеб Петров

сняли. А дальше разбирайся — ка ты парень в своей башке сам. Если бы это было так легко, то, наверное, я бы не оказался здесь. Я задавал ему один и тот же вопрос: когда я стану прежним? Он отвечал, что нужно время. Хотя где-то внутри до меня дошло, что, наверное, прежним я уже не буду никогда.

«Самый главный фактор и провокатор твоей проблемы — ты сам. Знаешь, что говорили французы?»

«Что?»

«Самым главным врагом Наполеона был сам Наполеон».

В коридоре послышался какой-то шум. Раздался стук в дверь. И он вышел из кабинета. Краем глаза я заглянул в приоткрытый ящик письменного стола. И среди прочего заметил здоровенную книгу, автором которой был самый популярный медицинский шарлатан нашего времени — доктор Обывалов.

Слышали про такого? Этот интеллигентный с виду доктор создал свою теорию, направленную на лечение пациента с помощью коллаборации космической энергии с божественной.

Пик его взлета пришелся на начало нулевых. Толпы простодушных и наивных людей, которые не видели просвета в своих недугах, массово скупали его книги. Маркетинг был изумительный. Его литературу нужно было покупать только в строго отведенных магазинах, потому что книжки были заряжены особой энергией. А пираты просто штамповали эти книги, и они не имели абсолютно никаких целительных свойств.

Ко всему прочему предлагались буклеты разного размера с изображением дока на фоне звёздного неба. Покупка нужного буклета зависела от тяжести проблемы. Чем сильнее болезнь, тем, соответственно, дороже буклет. Буклет можно подкладывать под больные места, заряжать воду и пищу. Все книги строились на том, что Обывалов публиковал письма «чудным образом» исцелившихся старушек. И в конце давал рекомендации по дальнейшему лечению. То есть пока у тебя не будет собрана вся коллекция книг, должного результата ты не достигнешь.

Позже доктор вышел на новый уровень, и, осознав, что тема-то рабочая, решил продвигать свои другие таланты. И теперь на полках стали продаваться МР-3 диски с его авторской музыкой. Со временем стало ясно, что большинство этих доверчивых и несчастных людей переставали обращаться за квалифицированной помощью и делали себе только хуже. Как следствие, течение их болезней усугублялись. Многие даже умирали. Но правоохранительные органы разводили руками. Ведь это личное дело каждого. Миллионы долларов сыпались на его счета. И дела шли в гору. Да что шли? Они и до сих пор идут.

Секта доктора Наебалова, которого так прозвали хейтеры, только росла. И самое ужасное, что мой лечащий врач был в ней. Я вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.

В палате на кровати сидел Монах.

«Уходишь?» — задумчиво спросил он.

«Ну а ты не видишь?»

«То-то и оно, что вижу. Вижу даже больше. Тебе же ведь нисколько не полегчало. Это чувствуется».

Я молча собирал вещи. Внутри все кипело.

«Вся эта психиатрия поверхностна. По сути, ты платишь большие деньги, чтобы пожаловаться на себя. И знаешь, что еще забавно?»

«***, что?» — не выдержал я, резко швырнув полотенце на пол.

«Что ты никогда не выздоровеешь. Просто болезнь кочует внутри тебя. И переходит из одной стадии в другую. И это будет длиться всегда».

«Послушай. Ты гребаный шизик. Ты не в своем уме. Понял?» — меня просто вымораживал его монотонный, хриплый голос. Я резко развернулся и сделал шаг в его сторону. Еще бы немного и ему бы не поздоровилось. Но я, видимо, забыл, где нахожусь. И что сил как следует треснуть ему у меня нет. Он засмеялся и прилег на свою кровать.

«Я вижу, что ты расстроен. Но пойми, твое состояние — не признак того, что ты слабый человек. Наверное, ты просто пытался быть сильным слишком долго. И твое нахождение здесь — это расплата за то, что ты совершал. Всё бесполезно, пока ты это не осознаешь внутри себя. Твои грехи. Они живут внутри тебя. И те чувства, которые ты испытываешь сейчас, они кроются в грехах, которые ты совершал на протяжении жизни. Тебе нужно внутренне пройти их снова. А потом раскаяться, отпустить их. И всё пройдет».

«Грешат все», — ответил я.

«Никогда не ищи оправдание своим грехам в том, что грешат все. Каждый ответит перед Богом сам. Та жена, которая гуляет, не оправдается тем, что муж пьет. А тот муж, который пропивает всё, не будет оправдан тем, что жена его не понимает. Дети, которых они упустили — вот их суд13».

Я с чувством легкой тревоги посмотрел на него. Монах перекрестился:

«Это слова я когда-то прочитал в одной книге. Ты понял, что я имел в виду?»

«Кажется, да, — ответил я. — И что мне делать?»

«На этот вопрос я не могу тебе ответить. Находясь в стенах психушки, ты, наверное, усвоил, что кто-то готов менять свою жизнь в корне. А кто-то сразу после выписки начнет все сначала, чтобы попасть сюда снова. А я останусь здесь, потому что за все это время так и не смог принять для себя правильное решение».

***

«Стыжусь, авва мой, рассказать тебе позор моих дел, прости меня Бога ради. Но как ты видел уже мое нагое тело, обнажу пред тобою и дела мои, чтобы ты знал, каким стыдом и срамом полна душа моя. Не тщеславия убегая, как ты подумал, не желала я рассказать о себе, да и чем мне тщеславиться, бывшей избранным сосудом диавола? Знаю и то, что, когда начну свою повесть, ты убежишь от меня, как бежит человек от змеи, не смогут уши твои услышать безобразия дел моих. Но скажу, ни о чем не умолчав, заклиная тебя, прежде всего непрестанно молиться за меня, чтобы найти мне милость в день Судный». Старец плакал неудержимо, а жена начала свой рассказ.

«Родиной моей был Египет. Еще при жизни родителей, когда мне было двенадцать лет; я отвергла любовь их и пришла в Александрию. Как я там вначале погубила мою девственность, как неудержимо и ненасытимо отдалась сладострастию, стыдно и вспоминать. Приличней сказать вкратце, чтобы ты знал страсть мою и сластолюбие. Около семнадцати лет, прости, прожила я, будучи как бы костром всенародного разврата, вовсе не ради корысти, говорю истинную правду. Часто, когда мне хотели давать деньги, я не брала. Так я поступала, чтобы заставить как можно больше людей добиваться меня, даром совершая угодное мне. Не подумай, что я была богата и оттого не брала денег. Жила я подаянием, часто пряжей льна, но имела ненасытное желание и неудержимую страсть валяться в грязи. Это было для меня жизнью, жизнью почитала я всяческое