Ивритская классика прошлого века - Коллектив авторов

«Та, которая следом за мною займет…»

Та, которая следом за мною займетв твоем сердце чужие покои,и насытится горечью, сладкой как мед,едкой сладостью – следом за мною,та, другая —заставит меня позабыть?

Или все ж прибежишь впопыхах,чтоб опять теребитьэтой горечи нить,что в моих вплетена стихах?

Михаль

«И полюбила Михаль, дочь Саула, Давида… – и презрела его в сердце своем»

О Михаль, ты сестра мне —ведь связь поколений крепка,и еще виноградникполынью сухой не зарос,и на платье твоемне поблек еще пурпур полос,золотые браслеты твоимне звенят сквозь века.

Не однажды я видела,как ты стоишь у окна,и свободу и нежностьтвои отражают черты.О Михаль, о сестра,я ведь тоже грустна, как и ты,и, как ты,на презренье к любимому осуждена.

«Только стук дверей, только лязг замка —…»

Только стук дверей, только лязг замка —и стихают шаги в ночи.И к чему мой зов, и к чему тоска,если ты их не различишь?

Так поставь же, гордость, на сердце знак,горечь, душу мою залей,потому что я одинока так,как слепец среди площадей.

«Все я вам поведала теперь…»

Все я вам поведала теперь,распахнула дверь.В комнатах бродили чужаки,указаньям следуя руки:

«Тут – пустые чаянья и месть,а покой отчаяния – здесь.Это – смотрит из углагордость, что растоптана была».

И случилось так:ты был с ними, мой родной чужак.Посмотрел, как все, и вышел прочь.Я – в углу. Настала ночь.

«Вдруг», – мелькает мысль в тиши ночной, —ничего и не было со мной?»

Из сборника «Со стороны»

Книга моих стихов

Те стоны мои в час нужды и печали —от боли, от гнета оков, —теперь ожерельями слов они сталии белою книгой стихов.

Со всех тайников были сорваны дверцы,расхищено то, что огнемпылало в глубинах разбитого сердца,в беспомощном сердце моем…

Преграды

Когда я была девчонкой,я часто бывала грустна.Ходила в одежде черной,играла совсем одна.

Пусть лет промелькнула стая,той девочки больше нет,но вот – как прежде, грустна я,и та же мета на мне.

Преграды – те же, что в детстве,меж мной и людьми лежат,но только в траур одетоне тело теперь, а душа.

Может быть

Может быть,и придумала все это я?И, как знать,никогда я не мчалась с рассветом в поля,отгоняя остатки сна?

Никогда,никогда в эти длинные жаркие днине слыхали снопы, не слыхали поля,как в устах моих песнь звенит?В синеве твоих волн никогда не купалася я,

о, Кинерет родной,мой Кинерет родной!Ты-то – был?Или сон это мой?

Цветы «быть может»

Прекрасны клумбы у меня в саду,и выросли на них цветы «Быть может».Став садоводом, пристрастясь к труду,как я растила их! Как лезла я из кожи!

Я выставила стражу у вороти на ее рассчитывала верность.Цветы хранила я от всех невзгод,боясь, что в сад проникнет Достоверность.

Но та пробилась через семь огради сразу приговор ужесточила,и превратила в кладбище мой сади мой цветник – в могилы превратила.

Если Господня воля…

Если Господня воля —мне на чужбине скитаться,то, Кинерет, позволь мнехоть в могиле рядом остаться.

Мы наконец-то вместе.Здесь покой небывалый.С поля несутся песни,что я когда-то певала.

Здесь меня не забыли.Здесь мой путь подытожен.Дерево на могилеблагословляет прохожих.

Если Господня воля —мне вдали от тебя скитаться, —я вернусь, о Кинерет!Позволь мнехоть в могиле рядом остаться.

Союз с эхом

Залману

Как союз между звуком и эхом,так и наша с тобою связь.Ей года и века – не помеха,в сердце память живет, затаясь.

На вершине – двое.как ветер,весела она и легка,ну, а он – черноглаз и светел,как еврейский отрок в веках.

Он сказал:«Как пастушьи свирели,голос твой в Иудейских горах,эти звуки не устарели,и легенда та не стара».

Нас вели изгнанья путями,эта доля совсем не легка.Потому ли союзу меж намине помеха – года и века?

Закрытый сад

Чужому

Кто ты? Я тянусь рукой, но рядомя твоих не ощущаю рук,и глаза, с моим встречаясь взглядом,прячутся, и в них сквозит испуг.

Каждый человек – как сад закрытый,и к нему тропинка не лежит.Жду, покуда на пустынных плитахиссякает жизнь…

В городе

Я примирюсь – и грохот, и бетонмоя душа воспримет и поверит,в чужой толпе не вспомню я о том,что спит в душе, не прошепчу: «Кинерет!..»

Лишь ночью, в час молчанья и тоския стану вспоминать и плакать стану,когда страдание рвет сердце на куски,когда болят закрывшиеся раны.

Мотив

Лишь для тебя они станут наградой,лишь о тебе мои песни звучат:штили и штормы, слезы и радость,боль и услада, холод и чад.

Да, я ответа не знала доселе,да, я почти что мосты подожгла, —сразу вернулись и снова запели:ревность и ненависть, пламя и мгла.

И для тебя лишь симфония эта,лишь о тебе сотни скрипок поют:лживость тумана – и правда рассвета,слезы и радость, боль и уют.

«Вдруг проснуться, понять…»

Вдруг проснуться, понять:это было кошмаром,лишь кошмаром, рожденным в тоске!И опять, как вчера, ощутить твои чарыи почувствовать руку в руке.

Мы не предали наши с тобой идеалы,мы храним этот давний завет,и Кинерет родной, как большая пиала,щедр, как прежде, и полон навек.

Мы навеки повязаны скрытою нитью,самой прочной из прочных цепей.То был просто кошмар,а совсем не наитье.О, скорей бы проснуться!Скорей!

«Руку жестом рассеянным ты перенес…»

Руку жестом рассеянным ты перенесмне на голову, и от тепланепосильною ношей, тяжелой до слезгрусть на сердце внезапно легла.

Неужели безжалостный рок повелелвыпить чашу до дна нам с тобой?Мы не ближе друг с другом на этой земле,чем на небе звезда со звездой.

«Рукой за милостью я тянусь —…»

Рукой за милостью я тянусь —мне крошечный нужен кусок.Мой вечер близок, на сердце грусть,мой путь одинок.

От века глухи к чужой нуждете, кто сыт и богат,но как же нищему не разглядеть,как голодает брат?

Бесплодная

Вот бы сыночка иметь довелось!Был он черноволос.Бродим в саду, не боимся росы —я —и мой сын.

Ури, мой свет и моя душа!Имя, как капли ручья.Черноволосого малышаУри – назвала бы я.Буду молиться, как Хана в Шило,и, как Рахель, страдать.Буду его ждать.

Судьба

Стучащий в ворота упрямой рукоюдавно изнемог.И капает кровь, и сочится струеюна прочный замок.

Не слышит никто.Где же сторож блуждает?Так тихо —как перед концом.

Я знаю:спасенье мое опоздает,и замертво я упаду на крыльцо.

Посещение

Хае

Осенним вечером на Родине, в палатке,в которой пол – земля, и дыры есть в стене,и где в углу белеет детская кроваткаи дали дальние – в окне…

Тяжелый труд, надежды, исступленье —я ваша. Как опять вас обрести?..…Вот дети подошли, застыли в изумленье:зачем же тетя так грустит?..

Ночью

Ури

Письма брошены, и перепутаних порядок. Как много их!Я простерта над ними, как будтота гадалка веков седых.

Только я, как она, назавтране пойду судьбу вопрошать,потому что Бог отказался,отказался мне помогать,

хоть и знает он сердце это,ту печаль, что оно хранит.Буду письма читать до рассвета,пока буквы не стерлись на них.

Молчание

Земля молчит – и будто саван грудь окутал,и будто сердце мне пронзил молчанья меч.Но я покуда здесь и жду еще покуда,и кровь стихов моих не прекращает течь.

Раз смерть молчит – умолкнем мы в ее объятьях,настанет день – и путь прервется у черты,но до чего же голос жизни нам приятен,как звуки эха его ясны и чисты!

Могильным холодом в лицо молчанье дышит,и ухмыляется чудовище в ночи.Но я покуда здесь, покуда здесь, ты слышишь?Срази меня словами! Только не молчи!

«Я запомню навек…»