Ивритская классика прошлого века - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дом Гузмая
Гузмай начинает рассказ свой:«Ну, что ж.В огромной столице по имени Ложьс утра, а точнее, с шести до пятина свет я родился и начал расти.
В том городе праздник все ночи подряд,дома там обычно на крышах стоят,бульвары по небу плывут сквозь туман,а в центре привольно шумит океан.
Был самым прекрасным на свете наш дом,и много чудесного видели в нем.
Мы очень любили дремать на качеляхи каждую ночь там стелили постели.
А в ванной нам краны совсем не нужны,нам воду из хоботов лили слоны.
Верблюд там у двери пристроился спать.Он был для гостей, как складная кровать.
Глаза у совы были как фонари!Да, чудный был дом это, что говорить!
Родившись, я сразу вскричал что есть духу:«Сгоните мне с носа противную муху!»И мама поднялась, чтоб муху прогнать,и понял я, что меня любит она.
И к нашему дому явился мудрец,в глаза мне взглянул и сказал:«Наконец!Свершилось!»Прославлен наш город с тех пор:родился в нем гений,Гузмай-фантазер!»
Рахель
О Рахели
Россия начала 20 века жила стихами. Они были духом времени, его неотъемлемой частью. Однако сколько бы мы ни называли имен ярких талантов тех лет, творчество которых занимает большое место в наших домашних библиотеках, перечень будет неполным. Мы знаем, что многих из них судьба разметала по всем частям света, и сокровищница русской поэзии тех времен, возможно, еще таит от нас немалую часть своих богатств.
Однако для российских евреев в начале 20 века дух времени определялся еще и другими составляющими. Именно это и привело к тому, что стихи Рахели Блувштейн, родившейся в традиционной еврейской семье в Саратове в 1890 году, возвращаются к русскоязычному читателю в переводах с иврита.
Рахель закончила гимназию в Полтаве. В девятнадцать лет она уехала в Палестину. Поселившись в Реховоте, она сразу прекратила писать стихи на русском языке, – те, которые к тому времени уже были созданы, сегодня можно найти только в архивах. Она поставила перед собой цель, и этой целью было – погружение в иврит, до тех его глубин, в которых сможет проснуться вновь ее творчество.
Начался штурм языка. Она читала Танах, вслушивалась в речь малышей на улицах. Для нее наступила пора временного молчания. А в душе, влюбленной в пустынную землю, жила поэзия. Любовь к земле искала выхода – и Рахель поступила в женскую сельскохозяйственную школу и поселилась у озера Кинерет. Здесь прошли ее лучшие дни, которые она потом, будучи прикована к постели, неоднократно вспомнит в своих стихах.
В 1913 году она уехала во Францию, чтобы выучиться на дипломированного агронома. Она мечтала вернуться на свою землю специалистом. Грянувшая война нарушила ее планы. Путь в Палестину был закрыт.
И тогда Рахель направилась в Россию. Там она работала учительницей и писала на русском языке воспоминания о жизни на Кинерете. В 1919 году, на первом же корабле, вышедшем после войны в Палестину, она вернулась домой.
И сразу же дала себя знать болезнь – результат последних трудных и голодных лет. Поселившись в кибуце Дгания, она обнаружила, что не может больше заниматься тяжелым физическим трудом. Она переехала в Иерусалим, затем предприняла последнюю попытку найти себе дело в любимом краю – вернулась в Дганию, чтобы работать воспитательницей в детском саду. Но все сильнее тревожили ее симптомы туберкулеза, и вскоре ей пришлось покинуть свой любимый Кинерет навсегда.
Она жила в Иерусалиме, в Цфате, потом окончательно поселилась в Тель-Авиве. Она фактически была прикована к своей комнате, врачи запретили ей выходить из дому. Изредка она нарушала этот запрет. У нее было много друзей, и она не испытывала одиночества. Но ее тянуло в большой мир! И вот тогда-то и прорвалась плотина вынужденной немоты. Ее стихи начали появляться в 1925 году в приложении к газете «Давар» и вскоре превратились в нем во что-то вроде постоянной рубрики. Их ждали, к ним привыкли. Она переводила на иврит стихи русских поэтов, включая Пушкина, Ахматову. Древний иврит переживал в те времена свою бурную вторую молодость, и еврейское население Палестины буквально холило и лелеяло все явления духа, связанные со своим языком. Стихи же на иврите воспринимались, как лишнее подтверждение его жизненности.
Рахель умерла 16 апреля 1931 года в возрасте сорока лет. Свое поэтическое кредо она изложила в следующих словах: «Мне ясно, что в искусстве поэзии дух этого времени проявляется в простоте выражения. Простое выражение – это выражение самого первого шевеления лирической эмоции, выражение немедленное, то есть сделанное до того, как она успеет прикрыться нарядной шелковой одеждой и золотыми украшениями; выражение, свободное от литературности, затрагивающее сердце своей правдой, овевающее душу свежестью; способное выгравироваться в памяти, чтобы сопровождать нас в повседневной жизни; выражение, которое может внезапно „запеть“ в душе…»
Мири ЯниковаИз сборника «Дополнение»
Странствие души
А. Д. Гордону
Вот закат начался.Как приход его скор!Цвет золотой проник в небесаи на вершины гор.
И почернели поля —молча лежат.Будет по ним тропка моямолча бежать.
Но не позволю судьбебезраздельно царить.Буду за свет, за сиянье небесс радостью благодарить.
«Разве это конец, если видно вдали…»
Разве это конец, если видно вдали,как туман охраняет намеки чудес, —зелень яркой травы и сиянье небес —пока осени дни не пришли.
Подчинюсь приговору, приму этот крах,ведь алеет закат и сияет рассвет,и цветы улыбаются мне на тропахпрошлых лет.
«Мы отправились в путь…»
Мы отправились в путь,был веселым вначале поход.Мы отправились в путь,чтобы встретить Царицы приход.
Но один за другимпроходили над нами года,и один за другимотставали друзья навсегда.
Ты ведь тоже уйдешь,заплутавши средь этих путей.Ты ведь тоже уйдешь, —я останусь одна в пустоте.
И обманет родник —в нем воды не окажется вдруг.И обманет родник —и тогда я от жажды умру.
Подчинись приговору
Подчинись, заглуши в себе сердца глас,подчинись приговору и в этот раз.Не борись.Подчинись.
Там, на севере, снег покрывает поля,а под ними весны ожидает земля —в тишине,в глубине.
Подчинись, заглуши в себе сердца глас,уподобься траве, что под снегом спаслась,видит сны,ждет весны.
«Лучше память горькую выгнать прочь…»
Лучше память горькую выгнать прочьи свободу себе вернуть,отгоревших искр не ловить сквозь ночь,к подаянью рук не тянуть.
Превратить во Вселенную душу свою,и пребудет в ней кто-то один,и опять обновить неразрывный союзс небесами, с цветеньем долин.
«Полночный вестник был в гостях…»
Полночный вестник был в гостях,у изголовья встал.Нет плоти на его костях,в глазницах – пустота.
И я узнала, что – пора,и ветхий мост сожжен,что между Завтра и Вчерадержала длань времен.
Он угрожал, гремела вестьсквозь смех, бросавший в дрожь:«Последней будет эта песнь,что ты сейчас поешь!»
«И вот последний отголосок эха стих…»
И вот последний отголосок эха стих,от всех сокровищ не осталось ни следа,и обнищало сразу сердце, и груститв оковах льда.
Как жить тому, кто забывает о былом,как превозмочь ему перед грядущим страх?Его не скроет больше память под крылом,рассеяв мрак…
«Вот встреча, полувстреча, быстрый взгляд…»
Вот встреча, полувстреча, быстрый взгляд,вот ты приветствие едва пробормотал, —и сразу же сметает все подрядлавина боли, счастья шквал.
И прорвана плотина забытья,и бури не сдержать, не отдалить,и на колени опускаюсь я,и пью, чтоб жажду утолить…
Грушевое дерево
Что такое весна?Ты проснулся с утра —и увидел грушу в цветенье.И давившая прежде на плечи гораисчезает в одно мгновенье.
Так пойми:как же вечно грустить о цветке,том, что осень сгубила давно,если нынче веснатебе дарит букети подносит прямо в окно?
Эхо
Залману
Там горы к небу поднялись —в дали прошедших лет.И с песней я взлетала ввысь,кричала: «Кто там? Отзовись!» —И эхо мне в ответ.
Померк тот свет, прошли года,вершины стерлись те.но эхо живо, как тогда,ты крикни, и оно всегдаответит в пустоте.
Когда беда приходит вдруг,когда вокруг темно, —как сохранить хотя бы звук,хотя бы тень, пожатье рук,пусть эхо лишь одно!..
В больнице
