Общие родственники - Евгения Борисова

всего этого, создаваемого десятилетиями, выстраиваемого, выверенного и привычного. Он – центр и основа этого мира. Несмотря ни на что ему было хорошо и спокойно.

Всё будет нормально, думал он, всё наладится. Нинок оттает, простит. На море летом поедем, размышлял, или в Европу. Устроим себе второй медовый месяц, тем более что первого не было. И, уже сладко и спокойно задремывая на диване, он окинул внутренним взором ушедший год и пообещал сам себе: больше никаких поцелуев со студентками. Никаких поцелуев. Ну, а если и случится, то поцелуи – и не больше. Не больше.

Три жены и одна любовь доктора Филиппова

Петр Иванович Филиппов умер ровно через полгода после своего пятидесятилетия. Темным декабрьским утром он бодро зашел на кафедру, где вот уже много лет преподавал, как он сам шутил, в статусе «приглашенной звезды». Небольшая комната в два окна уже была наряжена к Новому году: по углам висела грустная, измотанная годами бессмысленного существования, мишура, на стену лаборантка Анечка прицепила на скотч универсальное «ПОЗДРАВЛЯЕМ!».

Петр Иванович зашел, оглядел всю эту красоту и, раскатисто прихохотнув, сказал:

– Как у вас нарядно! Сразу чувствуется – скоро праздник!

Через 15 секунд после этих слов доктор Филиппов сначала побелел лицом, потом посерел, и, пока Анечка бегала за водой и в деканат за помощью, умер. Знал бы он заранее, что ему, кардиохирургу, суждено умереть стремительно от обширного инфаркта, он бы рассмеялся такому совпадению. Иван Петрович всегда много и охотно смеялся, и любые совпадения его забавляли. И тут – такое совпадение!

Организацией похорон занимались сразу все – и друзья Филиппова, было их у него много, и старший сын – гордость и опора отца, и руководство клиники, в которой доктор работал последние пятнадцать лет своей жизни, и даже заведующий той самой кафедрой, на которой завершился жизненный путь известного в городе хирурга.

На прощание пришло, казалось, полгорода. Были тут и многочисленные ученики Петра Ивановича, и благодарные пациенты, многих из которых он вытащил буквально с того света, и коллеги. Друзья, однокурсники, соседи. Все его обожали и хотели проститься.

Филиппова невозможно было не обожать. Большой, громкий, веселый и жизнерадостный мужик одним своим появлением создавал ощущение праздника. Он был умен и остроумен, и безгранично обаятелен, и по-мужски красив, и внимателен к другим людям. И еще он был отличным врачом. О таких говорят «врач от Бога», но сам Филиппов не любил ни эту фразу, ни подобные банальности.

Четверо братьев Филиппова, похожие на покойного высоким ростом, значимостью фигуры и посадкой головы, держались чуть в стороне в окружении жен и детей. Счет племянникам доктор Филиппов потерял после первого десятка. Братья Филипповы – пятеро погодков – выросли одной дружной бандой и считали, что именно такая комплектация семьи и есть нормальная, единственно правильная. Петр Иванович был старшим в этой банде, соответственно – главным. И огромные мужики, младшие его братья, стояли заплаканные в большом зале для прощания городского крематория и выглядели осиротевшими мальчишками.

Три бывшие жены покойного расположились по разным сторонам гроба, образуя собой вершины равнобедренного треугольника. Удивительный дар Филиппова жить в мире со всеми сделал так, что все три его жены были знакомы и в случае необходимости даже общались, зла друг на друга не держали. Смерть Петра Ивановича обнуляла и всё то недоговоренное, что, возможно, было припрятано у каждой из них в глубине души.

На первой своей жене, Наталье, Филиппов женился в 19 лет, изводимый мыслью: «А вдруг уведут». Наталья была самая красивая девушка на курсе, высокая и статная брюнетка с длинными волосами и большими голубыми глазами. Она позволяла себя обожать. И Филиппов обожал ее, любил истерически. Ревновал к одногруппникам, подругам и старым друзьям. Ревновал к ее увлечению танцами, и когда она задерживалась на репетициях, устраивал ей совершенно отвратительные сцены. Наталью такое поведение мужа сначала смешило, она не верила, что он всерьез. Потом раздражало. Потом она начала огрызаться и бить посуду. И в какой-то момент, после вот такого визгливого скандала, Филиппов понял, что с него хватит. И дело было не в постоянной ругани, а в страшных и изматывающих подозрениях. Слишком уж она была красивая, слишком независимая, душа влюбленного Пети Филиппова была изорвана в клочья. Он плохо спал из-за этой своей иррациональной ревности, начал курить, да и вообще – не узнавал себя. И с хирургической решительностью он решил избавить себя от этой любви, которая, как опухоль, пожирала его изнутри. Филиппов ушел от жены, и через месяц они уже были разведены. Брак продлился всего полтора года, и впоследствии оба называли его главной ошибкой молодости. Однако же Наталья на всю жизнь осталась Филипповой, не взяв фамилии трех своих последующих мужей. Когда Петр Филиппов перегорел, перестрадал, пережил состояние, близкое к ломке, он снова смог общаться с бывшей женой. Они стали не то чтобы друзьями, но приятелями.

К выбору второй жены Филиппов решил подойти спокойно и взвешенно. Хотелось стабильности, семьи, детей, а скандалов – не хотелось. До окончания обучения в мединституте и потом в интернатуре он пережил несколько быстротечных и ярких романов и в конце концов остановился на Гале. Галя – основательная, как ее имя. Умница, отличница, хорошая хозяйка. Скромная, серьезная, неулыбчивая. Она пошла учиться «на врача», потому что так решила ее мама – фельдшер сельской больницы. Вообще же, со временем понял Филиппов, Галя людей не любила и даже старалась избегать их, профессия доктора была ей буквально противопоказана. И поэтому сразу, как представилась возможность, она сбежала на административную работу – в отдел здравоохранения тогда еще горисполкома. И стала заботиться о здоровье людей, так сказать, на расстоянии – без приемов и личных встреч, зато сразу обо всех.

Во втором браке у Филиппова родилось двое детей – старший сын Иван и дочка Маша. Иван да Марья. Сыном он гордился, тот пошел в мать, был серьезен и тих, но чрезвычайно уперт в своих стремлениях с младенчества. Марью Филиппов обожал, она была его породы – хохотушка и вертунья, открытая людям и миру, высокая, почти на голову выше матери.

Дождавшись, впрочем, того момента, когда детей можно уже было охарактеризовать как «взрослых», Филиппов развелся с Галиной. «Просто удивительно, как я мог прожить столько лет с женщиной, которая никого не любит», – сказал после он одному из братьев. Галя не возражала, она за эти же годы устала от человеколюбия мужа, его готовности всем всегда помогать и бежать в больницу, наплевав на выходные, отпуск и семейные торжества.

Третья жена звалась Татьяна и была коллегой Филиппова, оперирующим хирургом в отделении гинекологии. «Нас связывает любовь, – шутил в очередной раз новобрачный Филиппов, – любовь к медицине!» Этой шуткой объяснялось то, что оба пропадали на работе и никто не чувствовал себя при этом виноватым. Хирург хирурга поймет. Филиппов преподавал, Татьяна ездила по области с лекциями о женском здоровье. Бывали недели, в которые они впервые виделись и могли поговорить только на выходных. И вся родня с удивлением констатировала, что, похоже, это и есть идеальный брак для неугомонного Филиппова. Невероятно, но факт. Почти за восемь лет брака громадное филипповское семейство видело Татьяну не больше десятка раз, и ни одна сторона не страдала: ни имевший возможность безоглядно напиваться с братьями Филиппов, ни не любившая громкие их посиделки с песнями и танцами Татьяна, ни родня, получавшая своего главу в полное распоряжение и с обожанием виснувшая на нем.

Детей в третьем браке у Филиппова не было. Братья и снохи иногда подкалывали, спрашивали про потомство, но тот отшучивался, что двоих старших ему вполне достаточно, а когда хочется понянчить младенцев, то на что ему полтора десятка племянников? Так родня и многочисленные друзья постепенно отстали от Филиппова.

А потом он умер. Внезапно, неотвратимо и совсем на себя не похоже. Филиппов был воплощением жизни, ее энергии, и мертвый не помещался в сознании, как не помещался в, казалось, тесный для него гроб. И поэтому прощание с профессором была еще церемонией общего потрясения обманчивостью жизни: случилось то, чего случиться не могло.

Зал при областном крематории был большой, высокий, гулкий. Набилось много народу, поэтому новое лицо заметили не сразу. Вернее, два лица.

Возле гроба