Общие родственники - Евгения Борисова

– Знаешь, хочу выпить за твою красоту и обаяние. Какое-то удивительное сочетание. И расскажешь потом, как заключить договор с Дьяволом, чтобы ни капли не измениться за столько лет, хорошо?

Так Нина поняла, что дистанция между ними стремительно и сладко сокращается. В груди вибрировало, голова невесомо и счастливо кружилась, и впервые с момента ухода Вани она почувствовала, что ей весело и легко. Легко! И это было такое ценное, такое важное ощущение, что хотелось только одного – чтобы оно длилось и длилось. Но полночь приближалась неотвратимо. И всё больше беспокоила Нину, слушавшую историю про московскую жизнь Вити, подспудная мысль: что дальше?

Такси привезло их к подъезду. Витя проводил Нину до двери и, как тогда, в день защиты диплома, взял ее руку и прижался к ней губами. И снова Нина увидела его затылок, уже без трогательного вихра. Но Витя показался ей таким беззащитным в этот момент, что Нина погладила его по голове – коротко и легко.

– Нина, ты потрясающая женщина, – сказал Витя, всё еще держа ее руку в своей и глядя своим несгибаемым взглядом. – Спасибо тебе за вечер. Сегодня я был по-настоящему счастлив.

– Спасибо тебе, Витя, – ответила она.

Сердце стучало в висках: «что дальше? что дальше? что дальше?»

Но Виктор отпустил руку, молча развернулся и сбежал по ступенькам вниз. Через несколько секунд внизу хлопнула подъездная дверь. Нина еще какое-то время постояла, прислонившись спиной к двери своей квартиры, потом вошла, включила свет в прихожей. Снова подошла к зеркалу. Долго разглядывала себя. Улыбнулась и с грустью констатировала, что так морщин возле глаз и губ становится гораздо больше.

– А всё-таки, Нинок, ты еще ничего. По крайней мере, обаятельна! – наконец сказала себе и пошла спать.

Следующий месяц был странным. Нина с удивлением понимала, что это первое время в ее жизни: за ней ухаживали, и ухаживали красиво. Несколько раз утром курьер приносил большой букет цветов: сначала розы, потом лилии, потом сборный букет из цветов, названий которых Нина даже не знала. Однажды доставили коробку сладостей – конфеты ручной работы и разноцветное печенье, которое таяло во рту. Сам Витя не появлялся, писал сообщения: доброе утро, как настроение, я весь в делах, пришлось уехать, вернусь – поужинаем.

Макушка лета выдалась жаркой. Нина не знала, чем себя занять. И в итоге, поддавшись на уговоры подруги, уехала на две недели к ней на дачу. Читала, загорала, вечером они – две одиночки – попивали домашнее вино на веранде и смеялись, как ненормальные. Нина вернулась в город загоревшей, похудевшей и, по собственному ощущению, какой-то беззаботной. Впервые она не ощущала себя одинокой в своей квартире, хваталась за это ощущение и пыталась его продлить.

Витя появился внезапно. Позвонил, спросил: Нина, ты дома? – и уже через 5 минут стоял на пороге. Он тоже был загорелый, и Нина сразу поняла, что уезжал он не по делам, а на отдых. И с удивлением почувствовала, как эта догадка остро кольнула ее… ревностью?

– Нина, я соскучился, – сказал Витя, улыбнулся своей бесподобной улыбкой, взял за руку и – без приглашения разулся, прошел в квартиру. Огляделся в комнатах, одобрительно покивал: уютно, хорошо.

Нина растерялась и, чтобы скрыть собственное замешательство, предложила чаю. Но Витя спустился в машину, поднялся с бутылкой хорошего вина, закуской и фруктами. Прошел на кухню, по-хозяйски взял разделочную доску, нарезал и красиво сервировал на блюде яблоки и апельсины, на другом блюде уже красовались мясо и сыр. Достал из серванта бокалы, разлил вино, накрыл стол на кухне и даже зажег найденную в кухонном шкафу парафиновую свечку, которая лежала там у Нины лет 20, служа экстренным освещением в случаях отключения электричества.

– Ниночка Петровна, – позвал, – прошу за стол!

Они сидели и болтали, смеялись. Нина рассказывала о разных случаях на кафедре, их у нее было припасено миллион: и как студентка Иванова была двоечница, а защитилась блестяще, и как самый главный специалист по Серебряному веку Андрей Яковлевич Витте с ума сошел прямо на лекции, и студенты скорую ему вызывали из туалета, и как одна студентка – фамилию Нина забыла – из окна первого этажа выпала случайно. Витя хохотал хорошим добрым смехом и заинтересованно уточнял детали, переспрашивал, не забывая подливать вина. О себе не рассказывал, Нина так и не поняла, чем он занимается, как живет. Она кожей чувствовала интерес к себе, к своим рассказам, впитывала в себя это мужское внимание и смех и была почти счастлива.

Портили вечер две мысли. Первая: если улыбаться, видны морщины, особенно в свете свечи. Вторая: очень непривычно было видеть кого-то на собственной кухне, кроме сбежавшего мужа. Словно реальность исказилась, и всё было правильно – и неправильно одновременно. Здесь должен был сидеть Ванечка, и это ему она должна была рассказывать случай со студенткой, которая – совершенно трезвая! – пыталась сделать эффектное фото и не удержалась на подоконнике, рухнула вниз с первого этажа. Вывихнула руку, но почти что насмерть перепугала коменданта корпуса… В тот день Нина пришла домой и почти физически страдала оттого, что некому рассказать очередную историю об очередной непутевой студентке. И вот – история рассказана, но не Ванечке, а Вите… Казалось бы, какая разница, но разница была неуловима и – критична.

А потом… Потом Нина помнила смутно. Витя взял ее за руку, вытянул на середину кухни, включил на телефоне музыку, и они танцевали что-то медленное и нежное. И начали целоваться. А потом оказались уже на диване в гостиной. Витя Смирнов шептал что-то жаркое, расстегивая на Нине Петровне блузку, целовал шею, оголившиеся плечи, она чувствовала его сильные руки на своей спине. И всё происходящее было словно не с ней, словно другую женщину целовали на ее диване, в ее квартире. Было жарко, сладко, завораживающе и – не то. Чужая кожа под пальцами, чужие, слишком мягкие, волосы касались ее щеки, запах чужого мужчины, слишком деликатного и напористого одновременно. Нину никогда не касался ни один мужчина, кроме Ванечки. Именно его прикосновения были единственно правильными для нее, единственно возможными. Сейчас, лежа на диване с Витей, она испытывала два противоположных желания – дойти до конца этого пути, испытать, каково это. И убежать, спрятаться. И когда ее бывший студент стал снимать с нее белье, второе желание победило. Нина схватила одежду и в долю секунды оказалась с ванной, закрылась, сползла на пол. Дышала часто и зачем-то терла рот, словно стирая с него чужие поцелуи.

– Нина, всё хорошо? – спросил под дверью Витя.

– Я не знаю, – честно сказала та.

Потом она надела, как защитные рыцарские латы, свой огромный махровый халат, вышла из ванной, и они наконец попили чай.

– Витя, – сказала Нина и ощутила, как опухли губы, – пойми меня правильно. В моей жизни почти 30 лет был только один мужчина. И он был единственный, кого я знала. Я чувствую себя 16-летней девочкой, хотя я почти уже пенсионерка (Витя поморщился). Это очень… странно для меня. Мне кажется, я делаю какую-то глупость. К тому же ты женат.

– Моя жена никоим образом не должна тебя волновать, – жестко сказал Витя. – У нас с ней давно чисто партнерские отношения, мы растим дочь и ведем бизнес. В остальном каждый сам себе хозяин, у нас договор. Я тебя понимаю, Нина, это всё внезапно и сложно для тебя. Это ведь я столько лет мечтал о тебе, а не ты обо мне. Я – новый человек в твоей жизни. Тебе надо привыкнуть, и я уверен, что ты привыкнешь, я всё для этого сделаю.

– Зачем?

– Я так хочу. Я уверен, что такая женщина, как ты, заслуживает счастья. Должна быть счастлива. Я могу сделать тебя счастливой, открыть для тебя совсем другую жизнь. Нина, я… Просто поверь мне.

Нина с удовольствием ощутила себя девочкой, за которую всё уже решили. И это была очередная новая эмоция, очередное открытие.

– Можно я останусь на ночь, Нина? Обещаю вести себя прилично!

Нина улыбнулась и кивнула. Они легли на ее широкую, когда-то супружескую, кровать. И Витя, даже к легкой досаде Нины, почти мгновенно заснул, задышал глубоко и ровно. Она смотрела на его лицо