Общие родственники - Евгения Борисова

возьми себя в руки! – она беспокоилась, не хватит ли мужа во время этих занятий удар.

Ванечка несколько раз возвращался, чтобы забрать то одно, то другое. Ходил по квартире с решительным лицом, сжатыми губами, резко открывал и закрывал шкафы, всем своим видом демонстрируя категоричность и неотвратимость принятого решения. Так он вел себя во время их ссор, и Нина всегда делала первый шаг, всегда начинала разговор, даже если (особенно когда!) виноват был он. И Ванечка, выплеснув остатки гнева и недоговоренных слов, приходил в свое обычное равновесное состояние.

Его нынешние метания по квартире были провокацией к разговору, даже к скандалу, но Нина молчала и не сходила с дивана. Она не собиралась ничего выяснять, всё и так было понятно. Если бы он спросил ее: «Нина, ты ничего не хочешь мне сказать?», она бы ответила: «Ванечка, у нас ведь было всё хорошо. Ведь я всю жизнь любила только тебя. Ну как ты мог?!» Но он не спросил. Заявил, что полюбил другую женщину. Но эта фраза, произнесенная даже с излишним пафосом, не произвела в Нине никакого душевного движения. Конечно, полюбил. Деканы просто так из 30-летнего брака не сбегают. Впрочем, заговорить про развод ни у кого из них смелости не хватило.

                                         * * *

Через неделю после ухода мужа Нина встретила Витю Смирнова. Он окликнул ее на улице, легко выскочив из припаркованного автомобиля недалеко от университета.

– Нина Ивановна, – радовался Витя, – добрый день! Как вы? Как там, на кафедре, дела?!

Нине понадобилось несколько секунд, чтобы в симпатичном молодом мужчине распознать бывшего студента Смирнова. Узнала она его по широкой обезоруживающей улыбке, слишком ясной и открытой для особи мужского пола, как она определила еще во времена Витиного студенчества.

Витя был необычным студентом. Парень на филфаке – сама по себе редкость. Спортсмен, что среди «филологических мужчин» было делом почти немыслимым, Витя пользовался у девиц факультета бешеным успехом. А выбрал объектом обожания преподавателя – ее, Нину Ивановну. Ему было 22, ей 35, он был ее дипломником, и то, что увлечен своим научным руководителем, скрывать, казалось, и не собирался. На консультации приходил с конфетами, делал комплименты, вызывался проводить до дома.

«Виктор, – говорила ему Нина как можно более строго, – прекратите. Вы ставите меня в неудобное положение перед коллегами. Конфеты свои заберите, и больше чтобы я их не видела!»

«Хорошо, конфеты заберу», – с готовностью соглашался дипломник и ослеплял своей добродушной улыбкой, кивал, но коробки с шоколадом неизменно забывал на кафедре.

Нина рассказывала мужу про пылкого студента, и они оба хихикали за ужином над тем, что «Нина еще ого-го» и что «рано списывать ее со счетов». И Ванечка, казалось, даже как-то по-особенному смотрел на нее в тот год, когда Витя писал у нее диплом.

Диплом Витя защитил хорошо. Не блестяще, но для пятерки хватило. После защиты он пришел на кафедру, свежевыглаженный и замученный одновременно, схватил руку Нины и с усилием прижал к своим губам, наклонившись для этого так, что Нина видела его затылок. И таким трогательным показался ей светлый вихор на этой юношеской голове, что она не сразу отняла от его губ свою руку.

«Нина Ивановна, это всё благодаря вам, – голос студента дрожал и как-то некрасиво сипел. – Я не дурак, я всё понимаю, вы преподаватель, вы замужем, и я ни на что не претендую. Просто знайте, я… был счастлив… я хотел… В общем, спасибо!» – И он стремительно вышел из кабинета.

Нина так и не знала, что он хотел сказать. И по большому счету это было не важно. Но иногда всё-таки она вспоминала Виктора Смирнова с чувством светлой грусти. После того мимолетного эпизода на кафедре ей никто не целовал рук. Пустяк, но… Закончился какой-то период в женской истории Нины Ивановны с выпуском Виктора Смирнова из стен университета, и про себя она иногда думала, что именно с того момента она начала стареть. Глупость, но всё же… факт.

И вот сейчас он стоял перед нею, и где-то по краю сознания промелькнула ироничная мысль, что почти два десятилетия она не видела Витю, а встретила его почти сразу ухода мужа.

Виктор Смирнов «нарастил мяса», как бы сказала бабушка Нины, закруглились плечи, голова более прочно сидела на плотной шее. Он утратил свою подтянутость, приобрел залысины над высоким умным лбом и надел на нос очки. Но когда улыбнулся, стало ясно, что в чем-то главном люди не меняются.

– Здравствуйте, Витя, – сказала ему Нина и сама удивилась, как тепло у нее это приветствие получилось. – У меня всё нормально, спасибо. Бывало и лучше, но ничего. Как вы?

– А я же вернулся из Москвы, Нина Ивановна! Ну, как вернулся. Приехал тут дела поделать: квартиру надо продать, родителей собрать и перевезти. А как-то всё небыстро оказалось, думаю, до зимы придется задержаться.

Витя смотрел в упор. Не отводил взгляда. Нина занервничала: как она, наверное, изменилась за эти годы? Как он вообще узнал ее? Она была молодой женщиной, а сейчас – до пенсии рукой подать. И, словно услышав ее мысли, Витя сказал:

– А вы совсем не изменились, Нина Ивановна, просто удивительно.

И это так честно и просто у него получилось, что Нина – на долю секунды – поверила, но всё равно махнула рукой, засмеялась:

– Витя, вы всегда были галантным! 20 лет прошло, конечно, я изменилась.

– Я всегда был искренним! С вами – особенно.

И у Нины потеплело где-то в районе ключиц и вдруг заслезились глаза.

                                         * * *

Перед тем как выйти из дома, Нина в очередной раз тщательно осмотрела себя в зеркале. Нет, нет, всё не то, не то. Сегодня она как никогда раньше явственно увидела, что овал лица не выдержал сражения с гравитацией и линия подбородка была мягкой и неопределенной. Тени под глазами такие, что тени, нанесенные на веки, никак не исправили ситуацию. Стрелки пришлось перерисовывать три раза! И они всё равно не получились безупречными, просто Нине надоел сам процесс и пальцы заболели от напряжения. Платье сидит вроде неплохо, но что ж так обтягивает!

Самое удивительное, что Нина словно видела в зеркале чужую женщину с собственной внешностью. Ни разу за последние годы ее не волновало то, как она выглядит, настолько, чтобы трижды перекрашиваться и десяток раз переодеваться, меняя платья, туфли, даже колготки! Глупо скрывать от самой себя, что впервые за целую вечность она собирается на свидание. И пусть эта встреча с Витей Смирновым названа просто дружеским ужином и он наговорил ей, что ему понадобится ее экспертное мнение относительно его работы… Нина понимала: это свидание. И эта мысль оказалась невероятно будоражащей. Она почти не спала ночью, вертелась и остро переживала и свой возраст, и свою нервозность по поводу возраста… В общем, предстоящий ужин с Витей всколыхнул в Нине такое количество душевной мути, о которой она даже не догадывалась.

Сказав себе в зеркало: «Нина, ну что ты как девочка, ей-богу!», она вышла из квартиры. И уже через полчаса входила в двери маленького уютного ресторана, где в углу за столом, освещаемом только небольшой лампой, ее ждал бывший студент и поклонник. Лицо его в полумраке выглядело мрачным и пугающим, но он улыбнулся – и морок исчез.

Уже к концу первой бутылки вина Нина рассказала Вите, что муж ушел. Говорила легко, лаконично, удивляясь самой себе. Смеялась, описывая собственную самонадеянность, что такого с ней-то никогда не случится. Она ведь этих девиц-третьекурсниц столько лет наблюдает и знает как облупленных. Ха-ха, представляешь, Витя, как жизнь учит нас!

Витя просто сказал, что женат, есть дочь-школьница. «Всё нормально», – только это узнала Нина о его семейной жизни. Это прозвучало так, что можно было и поверить, и не поверить.

Как они перешли на «ты», Нина даже не заметила. Когда официант принес вторую бутылку, мужчина напротив Нины сказал, чуть