Амурские звероловы (Год из жизни Богатыревых) - Всеволод Сысоев

— Как же мы его выгоним из такого дупла? — удивилась Наташа.

— Попробуем, — ответил Матвей. Он достал из заплечного мешка топор, вырубил длинную кленовую жердь и со всего размаха несколько раз хлестанул ею по стволу лиственницы. Звонкие удары, казалось, разбудят косолапого, но тот не подавал ни малейшего признака жизни.

— Ну как, ваш аппарат начеку? — осведомился Матвей. — Сейчас попробую щипнуть его пулей. — С этими словами Матвей отошел от лиственницы. Прицелившись в сплетение толстых суков дерева, поверх которых, по его предположению, лежал медведь, выстрелил. Немного подождав, он послал пулю чуть-чуть ниже входного отверстия. Ударившись о противоположную стенку дупла, она подняла пыль, вышедшую из темного лаза подобно струйке дыма. Но и после второго выстрела все было по-прежнему тихо.

Наташа, с открытым аппаратом ожидавшая появления медведя, то ли от нервного напряжения, то ли от холода, начала дрожать. Она уже не верила, что в этом старом дереве лежит гималайский медведь. А если он там, то какой же это робкий и нерешительный зверь!

Потеряв надежду поднять медведя обычным приемом, Матвей решил залезть на дерево. Заглянув в берлогу, он напугает медведя, заставит его вылезти наружу. Соловьев уговаривал парня не делать этого: сучья у старого дерева крохкие, да и медведь может столкнуть, а упасть с такой высоты — верная смерть для человека. Напрасно убеждала его и Наташа воздержаться от отчаянной затеи. Спокойно улыбаясь, словно дело заключалось в том, чтобы достать несколько шишек, Матвей возразил: риск невелик, по деревьям лазят все ребятишки, бояться тут нечего. Кстати, у самого дупла отходит в сторону толстый сук, по которому можно удалиться от берлоги и пропустить мимо себя медведя.

— Я полезу, а вы уж тут не зевайте, — смеясь, сказал Матвей. — Надеюсь, Наташа, из винтовки стрелять умеете? Так вот, берите мой карабин и караульте на этом месте, а вам, Соловьев, придется зайти с другой стороны лиственницы.

Сняв с себя рюкзак и удостоверившись, что нож при нем, Матвей подошел к пихте, росшей рядом с лиственницей, и, не снимая кожаных рукавиц, ловко полез на дерево. Добравшись до вершины пихты, он обхватил ствол лиственницы и полез на него. Мягкие лосиные олочи не давали ногам скользить по шелушащейся коре. Скоро он достиг первой толстой ветки и, прислонившись к стволу, сел на нее, беспечно свесив ноги. Передохнув, начал осторожно подниматься выше. И по тому, как уменьшалась его фигура, Наташа поняла, насколько высоко он забрался. Ее сердце сжималось от страха за Матвея. И зачем только он полез!

Может быть, при других обстоятельствах молодой охотник действовал бы иначе, но внизу стояла Наташа. Он чувствовал ее взгляд, полный тревоги, и это чувство придавало ему уверенность и силу. Матвей достиг сука, выше которого в полутора метрах находилось черное отверстие берлоги. Из него в любую минуту могла показаться голова рассерженного медведя. Последний раз отдохнув, охотник встал, прошелся по суку, придерживаясь за тонкие прутья, свешивающиеся над головой. «Как бывалый матрос на рее», — мелькнуло в голове Наташи. Убедившись, что у него есть на случай путь к отступлению, он тихонько направился к берлоге. «А что, если медведь тоже пойдет по этой ветви и столкнет меня с дерева? — подумал Матвей. — Нет. Медведь должен торопиться слезть на землю, он боится человека, а я уступлю заранее ему дорогу».

Подойдя к отверстию дупла, он осторожно положил руку на его край и заглянул внутрь. Там было темно, пахло прелью и каким-то особым звериным духом. «Неужели медведя нет?» — Матвей мельком глянул вниз. Ему показалось, что улыбающаяся Наташа фотографирует незадачливого охотника. И тогда он нагнулся над темным колодцем и, набрав как можно больше воздуха в легкие, дунул.

Не успел Матвей выпрямиться, как от громкого рева зверя содрогнулась усохшая вершина пятисотлетнего исполина. Стуча когтями по стенкам дупла, медведь тяжело выбирался наружу. Матвей отошел по суку от ствола и, повернувшись к берлоге лицом, одной рукой ухватился за свисавшую над ним ветвь, а другой — машинально сжал рукоять ножа. Из дупла показались передние лапы, высунулась голова. Маленькие злые глаза на мгновение уставились на Матвея, как бы измеряя расстояние: можно ли достать лапой непрошеного гостя? Затем медведь внимательно посмотрел на землю и полез вверх, пока не освободил из дупла задних ног. Оглядевшись еще раз, он начал быстро спускаться с дерева. Сперва он сползал по той стороне, которая видна была Соловьеву. Но нетерпеливый охотник пошевелил головой, и это движение не ускользнуло от осторожного зверя, и он тут же переместился на другую сторону ствола.

Наташа наблюдала, как появился медведь, как начал поспешно спускаться на землю. Она успела дважды запечатлеть на пленке этот интересный момент, но, когда медведь сполз до половины дерева, вспомнила, что у нее за плечом карабин и что надо стрелять скорее. Ей вдруг стало страшно: а что, если промахнется или только ранит зверя? Тогда медведь набросится на нее. Прижимая к щеке холодный приклад винтовки, она мучительно долго ловила на мушку убойное место зверя. Отдача в плечо от выстрела была столь сильной, что девушка пошатнулась. С ревом укусив себя за бок, медведь разжал лапы и большим черным шаром бухнулся на мерзлую землю, но тут же вскочил и, делая крупные прыжки, помчался прочь.

Засмотревшись на убегающего зверя, Наташа забыла, что в таких случаях следует стрелять вторично.

Медведь убежал недалеко, смертельная рана вскоре сковала его движения, и он ссунулся в снег. Все это видел с вершины дерева Матвей.

— Готов! — крикнул он и начал спускаться. Спрыгнув с последней ветки, он подошел к оцепеневшей Наташе, поздравил с отличным выстрелом и, взяв из ее рук карабин, направился к неподвижно лежащему медведю. Соловьев и Наташа последовали за ним.

— Когда вылезал из дупла, он показался мне медвежонком, а ведь в нем поболее ста килограммов, — заметил Соловьев, переворачивая медведя и рассматривая пулевое ранение в боку.

— Берите пробы, Наташа, да будем накрывать лапником добычу. Шкура по праву принадлежит вам.

Тщательно обложив от зорких вороньих глаз медвежью тушу еловыми ветвями и накормив до отвала собак, которым так и не довелось поработать по опасному зверю, охотники отправились в обратный путь, который теперь всем показался короче.

Бригада была уже в сборе, когда Матвей со спутниками подошел к зимовью. Ждали с нетерпением, всем хотелось узнать, как вела себя на охоте Наташа.

— Можешь, батя, поздравить нашу гостью. Настоящий зверобой: с первой пули — и по месту, — с этими словами Матвей вынул из рюкзака медвежье сердце и большой ком светло-желтого внутреннего сала.

После ужина долго не могли уснуть. Каждый вспоминал случаи на медвежьих охотах. Только Наташе нечего было вспомнить: это была ее первая охота на такого крупного зверя.

С этого дня все прониклись еще большим уважением к мужественной девушке, хотя Наташа не видела в своем поступке никакого геройства. На охоте она испытывала два чувства: большую тревогу за Матвея и жалость к безобидному зверю, так сладко спавшему в своем недоступном убежище и разбуженному людьми.

Мягкое золото

Приближался Новый год. Охотники решили устроить праздничный ужин и угостить Наташу таежными деликатесами. Женское самолюбие не позволяло девушке отстраниться от кулинарных затей, и она задумала приготовить фаршированные блинчики. В канун новогоднего праздника на удлиненном по сему случаю столе, покрытом белой бумагой, стояли миски с холодцом из медвежьих лап и тала из свежемороженых ленков. Загорелые лица собравшихся за столом звероловов светились улыбками, сыпались остроумные шутки, в ответ на которые дружный хохот могучих людей, казалось, раздвинет низкие бревенчатые стены. Все похваливали отварную кабанину, сохатиную колбасу. Наташа впервые ела подобные кушанья. Видя, с каким аппетитом уписывает девушка холодец его приготовления, Иван Тимофеевич с улыбкой погладил бороду.

— Вкусно?

— Очень! Хочу еще себе подложить.

— Первейшая закусь, голубушка, не стесняйся, подкладывай. Медвежьи лапы и на царские столы подавались. Слыхал, что и богдыханы дюже охочи до них были. Я этаким холодцом не раз потчевал больших людей, приезжавших ко мне на охоту. А один откушал студня и говорит: «Вот бы угостить таким блюдом моих приятелей! Нельзя ли, Иван Тимофеевич, как убьешь медведя, послать мне лапы?» Отчего же, говорю, можно. И послал. Приезжает на другой год он ко мне, я и спроси: как медвежий холодец, пришелся вашим по вкусу? «Ох, и было же мне, Иван Тимофеевич, с этими лапами! — отвечает. — Я находился на работе, когда твой сын принес сверток и ушел. Развернула жена бумагу и ахнула. Звонит мне по телефону, голос дрожит: „Тут тебе от Богатырева передали, а что — не пойму, уж больно страшное“. Это медвежьи лапы, — догадался я, — отменный холодец сделаем, гостей удивим. „Нет, милый мой, я их и в руки не возьму, они на человечьи ноги похожи“. Пришлось самому варить холодец…»